– А зачем же? – спросил Коконнас.
– Сейчас увидишь, – ответил Ла Моль.
Оба друга перешли на «ты» на следующий день после той достославной ночи, когда Коконнас собирался выпустить кишки Ла Молю. Ла Моль подвел своего друга к домику у подножия каменной башни, где у открытого оконца, опершись локтями на подоконник, сидел какой-то человек.
– А-а! Это вы, ваши светлости! – сказал человек, приподнимая колпак цвета бычьей крови и открывая голову с густыми черными волосами, ниспадавшими до бровей. – Милости просим!
– Кто это? – спросил Коконнас, пытаясь что-то вспомнить; ему казалось, что он видел эту голову в какой-то момент своего горячечного бреда.
– Твой спаситель, мой милый друг, – сказал Ла Моль, – тот самый, что принес тебе целебное питье, которое так помогло тебе.
– Ого! – произнес Коконнас. – В таком случае, мой друг… – И протянул человеку руку.
Но вместо того чтобы сделать соответственное движение своей рукой, сидевший человек выпрямился и тем самым отдалился от двух друзей на некоторое расстояние.
– Месье, благодарю за честь, какую вы собираетесь мне оказать, – сказал он, – но если бы вы знали, кто я такой, то, вероятно, не оказали бы ее.
– Я заявляю, что, будь вы хоть сам дьявол, я ваш должник, потому что без вас я бы теперь лежал в могиле.
– Я не совсем дьявол, – ответил человек в красном колпаке, – но многие предпочли бы свидание с дьяволом, чем со мной.
– Кто же вы такой? – спросил Коконнас.
– Месье, я мэтр Кабош, – ответил человек, – палач парижского суда.
– А!.. – произнес Коконнас, убирая руку.
– Вот видите! – сказал мэтр Кабош.
– Нет! Я прикоснусь к вашей руке, черт возьми! Давайте вашу руку!
– Взаправду?
– Во всю ширь!
– Вот она.
– Еще шире… шире… хорошо!
Коконнас вынул из кармана пригоршню золотых монет, предназначенных для исцелителя, и высыпал в руку палача.
– Я бы предпочел одну вашу руку, – сказал Кабош, – золото и у меня бывает, а вот в руках, которые жмут и мою руку, – большая недостача. Ну, все равно. Да благословит вас бог!
– Так, значит, это вы, – сказал пьемонтец, с любопытством глядя на палача, – пытаете, колесуете, четвертуете, рубите головы, ломаете кости? Ну что ж, очень рад с вами познакомиться!
– Месье, не все делаю я сам, – ответил Кабош. – Как вы, господа, держите лакеев, чтобы они исполняли вместо вас неприятную работу, так же и у меня есть помощники, которые делают всю черную работу и расправляются с простым народом. Но когда случается иметь дело с благородными, вроде вас и вашего товарища, – о, тогда другое дело! Тут уж я сам имею честь делать все до мелочей с начала до конца – то есть с допроса до снятия головы.
Коконнас, сам не зная отчего, почувствовал содрогание во всем теле, как будто жестокий клин уже стиснул ему ноги и стальное лезвие коснулось его шеи. Ла Моль также безотчетно испытывал то же ощущение.
Но Коконнасу стало стыдно своего волнения, он подавил его и, прощаясь с мэтром Кабошем, решил напоследок пошутить:
– Ладно, мэтр Кабош, ловлю вас на слове: когда придет и мой черед влезать на виселицу Энгеранда или на эшафот герцога Немурского, то только вы займетесь мною.
– Обещаю.
– А в знак того, – сказал Коконнас, – что ваше обещание я принимаю, вот вам моя рука.
И он протянул руку палачу, который робко пожал ее, но было очевидно, что ему очень хотелось пожать ее от всей души.
И все-таки от одного его прикосновения Коконнас немного побледнел, хотя улыбка по-прежнему играла на его губах; Ла Молю было не по себе, и, увидев, что толпа, следовавшая за круговым движением деревянной башни, снова подходит к ним, он дернул друга за плащ.
Коконнас, в глубине души желавший так же сильно, как и Ла Моль, покончить с этой сценой, в которой принял, по свойству своего характера, гораздо большее участие, чем хотел сам, кивнул головой и пошел вслед за Ла Молем.
– Ей-богу, надо признаться, здесь легче дышится, чем на рынке! – сказал Ла Моль, когда они дошли до Трагуарского креста.
– Признаться, и мне тоже, – ответил Коконнас, – но все-таки я очень доволен тем, что познакомился с мэтром Кабошем. Полезно везде иметь друзей.
– В том числе и под вывеской «Путеводная звезда», – сказал Ла Моль.
– Ах, бедняга мэтр Ла Юрьер! – ответил Коконнас. – Вот кто погиб, так уж погиб! Я сам видел огонь из аркебузы, слышал, как звякнула пуля, точно о колокол собора Богоматери, и когда я уходил, он лежал в крови, которая шла у него из носа и изо рта. Если считать его нашим другом, то он им будет на том свете.
Продолжая свою беседу, молодые люди дошли до улицы Арбр-сек и направились к вывеске «Путеводная звезда», все так же скрипевшей на том же месте, все так же манившей путешественника чревоугодным очагом и возбуждающей аппетит надписью.
Коконнас и Ла Моль рассчитывали застать всех домочадцев в горе, вдову в трауре, а служащих с черной повязкой на рукаве, но, к великому их удивлению, они застали в доме кипучую деятельность, вдову с сияющим лицом, а всех прислужников веселыми как никогда.
– О изменница! – воскликнул Ла Моль. – Успела выйти замуж за другого!
И, обращаясь к ней самой, сказал:
– Мадам, мы два дворянина, знакомые бедняги Ла Юрьера. Мы здесь оставили двух лошадей, два чемодана и теперь пришли за ними.
– Господа, – отвечала хозяйка дома, напрягая свою память, – я лично не имею чести знать вас, поэтому, если вы разрешите, я позову мужа… Грегуар, сходите за хозяином!
Грегуар прошел через первую кухню общего назначения во вторую, представлявшую собой лабораторию, где готовились те кушанья, которые мэтр Ла Юрьер при своей жизни считал достойными, чтобы готовить их собственноручно.
– Черт меня побери, – тихо сказал Коконнас, – если мне не грустно видеть такое веселье в этом доме вместо горя. Бедный Ла Юрьер! Эх!
– Он собирался убить меня, – сказал Ла Моль, – но я ему прощаю от всей души.
Едва Ла Моль успел произнести эти слова, как появился человек, держа в руках кастрюльку, где он тушил чеснок, а сейчас мешал его деревянной ложкой.
Коконнас и Ла Моль вскрикнули от удивления. На их крик человек поднял голову, вскрикнул совершенно так же и, выронив из рук кастрюльку, застыл на месте с деревянной ложкою в руке.
– In nomine patris, – бормотал он, помахивая ложкой, как кропилом, – et filii, et spiritus sancti…[29]
– Мэтр Ла Юрьер! – воскликнули разом молодые люди.
– Месье Коконнас и месье де Ла Моль? – удивился Ла Юрьер.
– Вы, значит, не убиты? – спросил Коконнас.
– Вы, стало быть, живы? – спросил, в свою очередь, хозяин.
– Я же видел, как вы упали, – сказал пьемонтец, – слышал удар пули, которая не знаю что, но что-то раздробила вам. Я ушел от вас, когда вы лежали в канаве и у вас шла кровь из носа, из ушей и даже из глаз.
– Все это, месье Коконнас, так же истинно, как Евангелие. Но только удар пули, который вы слышали, пришелся в мой шишак, и, к счастью, пуля на нем расплющилась; но удар все же был здоровым, и вот вам доказательство, – добавил Ла Юрьер, снимая колпак и обнажая голову, лысую, как колено, – вот видите, от этого удара у меня не уцелело на голове ни волоска.
Оба молодых человека расхохотались при виде его комичного лица.
– А-а, вы смеетесь! – сказал Ла Юрьер, немного успокоившись. – Значит, вы пришли не с дурными намерениями?
– А вы, месье Ла Юрьер, вылечились от воинственных наклонностей?
– Ей-богу, да. И я теперь…
– Что же теперь?
– Теперь я дал обет не знаться ни с каким огнем, кроме кухонного.
– Браво! Вот это благоразумно! – ответил Коконнас. – А теперь вот что, – добавил он, – у вас в конюшне остались две наши лошади, а в комнатах два наших чемодана.
– Ах, черт! – сказал хозяин, почесывая за ухом.
– Так как же?
– Вы говорите – две лошади?
– Да, у вас в конюшне.
– И два чемодана?
– Да, в наших комнатах.
– Видите ли, в чем дело… Вы ведь думали, что я убит, не так ли?
– Конечно.
– Согласитесь, что коль вы ошиблись, так и я мог ошибиться.
– То есть подумать, что и мы убиты? Это вы, конечно, могли предполагать.
– Ага! Вот, вот! А так как вы умирали, не сделав завещания… – продолжал мэтр Ла Юрьер.
– Что же дальше?
– Я подумал… Я был не прав, теперь я это вижу…
– Так что же вы подумали?
– Я подумал, что могу быть вашим наследником.
– Ха-ха-ха! – рассмеялись молодые люди, глядя на смешное выражение его лица.
– Но при всем том я очень доволен, что вижу вас в живых!
– Короче говоря, вы продали наших лошадей? – сказал Коконнас.
– Увы! – ответил Ла Юрьер.
– А наши чемоданы? – спросил Ла Моль.
– О-о! Чемоданы – нет! – воскликнул Ла Юрьер. – Только то, что было в них.
– Скажи, Ла Моль, – спросил Коконнас, – ну не наглый ли прохвост? Не выпотрошить ли нам его?
Угроза, видимо, сильно подействовала на мэтра Ла Юрьер, если он решился сказать:
