– Да.
– Они здесь, мадам.
– Ах, если бы вы были еврей!
– Я – еврей? Почему, мадам?
– Вы бы могли прочесть замечательные книги, написанные евреями о жертвоприношениях. Я велела перевести для себя одну из них и прочла в ней, что евреи искали предсказаний не в сердце и не в печени, как это делали римляне, а в строении мозга и в форме букв, начертанных на нем всемогущей рукой судьбы.
– Да, мадам! Я сам об этом слышал от одного моего друга, старого раввина.
– Бывают буквы, – продолжала Екатерина, – начертанные так, что открывают путь для целого ряда предсказаний, но халдейские мудрецы советуют…
– Советуют… что? – спросил Рене, чувствуя, что Екатерина не решается продолжать дальше.
– Советуют делать опыт на человеческом мозге, как более развитом и более чувствительном к воле вопрошающего.
– Увы! Ваше величество хорошо знаете, что это невозможно, – сказал Рене.
– Во всяком случае, затруднительно, – ответила Екатерина. – Ах, Рене, если бы мы об этом знали в день святого Варфоломея… Как это было просто!.. При первой казни… я подумаю об этом. Ну, а покамест будем действовать в области возможного… Готова ли комната для жертвоприношений?
– Да, мадам.
– Пройдем туда.
Рене зажег свечу; судя по запаху от ее горения, то тонкому и сильному, то удушливому и противному, в состав свечи входило несколько веществ. Затем, освещая путь Екатерине, парфюмер первым вошел в келью.
Екатерина сама выбрала нож синеватой закалки. Две курицы, лежавшие в углу, тревожно вращали золотистыми глазами, когда к ним подходил Рене.
– Как будем делать опыт? – спросил он, взяв одну из них.
– У одной мы исследуем печень, у другой – мозг. Если оба опыта дадут один и тот же результат, то, значит, верно, в особенности если эти результаты совпадут с полученными раньше.
– С какого опыта начнем?
– Над печенью.
– Хорошо, – сказал Рене.
Он привязал курицу к жертвеннику за два вделанных по его краям кольца, положив курицу на спину и закрепив так, что она могла только трепыхаться, не сдвигаясь с места.
Екатерина одним ударом ножа рассекла ей грудь. Курица вскрикнула три раза, некоторое время потрепыхалась и околела.
– Всегда три раза! – прошептала Екатерина. – Предзнаменование трех смертей. – Затем она вскрыла труп курицы. – И печень сместилась влево, – продолжала она, – всегда влево… три смерти и прекращение династии. Знаешь, Рене, это ужасно!
– Мадам, надо еще посмотреть, совпадут ли эти предсказания с предсказаниями второй жертвы.
Рене отвязал курицу и, бросив ее в угол, пошел за второй жертвой, но она, видя судьбу своей подруги, попыталась спастись: начала бегать вокруг кельи, а когда Рене загнал ее наконец в угол, взлетела выше головы Рене и движением воздуха от взмахов ее крыльев загасила чародейскую свечу в руке Екатерины.
– Вот видите, Рене, – сказала королева, – так угаснет и наш род. Смерть дунет на него, и он исчезнет с лица земли… Три сына! Ведь три сына! – прошептала она грустно.
Рене взял у нее погасшую свечу и пошел зажечь ее в соседнюю комнату.
Вернувшись, он увидел, что курица спрятала голову в воронку.
– На этот раз не будет криков, – сказала Екатерина, – я сразу отрублю ей голову.
Действительно, как только Рене привязал курицу, Екатерина исполнила свое обещание и одним ударом отрубила голову. Но в предсмертной судороге куриный клюв три раза раскрылся и закрылся.
– Видишь! – сказала Екатерина в ужасе. – Вместо трех криков – три зевка. Три, всё три! Умрут все трое. Души всех кур, отлетая, считают до трех и кричат троекратно. Теперь посмотрим, что скажет голова.
Екатерина срезала побледневший гребешок на голове курицы, осторожно вскрыла череп, разделила его так, чтоб ясно были видны мозговые полушария, и стала выискивать в кровавых извилинах мозговой оболочки что-нибудь похожее на буквы.
– Все то же! – крикнула она, всплеснув руками. – Все то же! И на этот раз предвестие яснее, чем когда-либо! Иди взгляни.
Рене подошел.
– Что это за буква? – спросила Екатерина, указывая на сочетание линий в одном месте.
– Г, – ответил флорентиец.
– Сколько этих Г?
Рене пересчитал.
– Четыре! – сказал он.
– Вот, вот! Это так! Понятно – Генрих Четвертый. О, я проклята в своем потомстве! – простонала она, бросая нож.
Страшное зрелище представляла фигура этой женщины со сжатыми окровавленными руками, бледной как смерть и освещенной зловещим светом.
– Он будет царствовать, будет царствовать! – сказала она со вздохом безнадежности.
– Он будет царствовать, – повторил Рене, всецело занятый какой-то важной думой.
Но мрачное выражение быстро исчезло с лица Екатерины, видимо, от какой-то новой мысли, вспыхнувшей в ее мозгу.
Не оборачиваясь, не меняя положения головы, опущенной на грудь, она протянула руку по направлению к Рене и сказала:
– Рене, не было ли такого случая, когда один перуджинский врач отравил губной помадой и свою дочь, и ее любовника – обоих вместе?
– Да, был, мадам.
– А любовником ее был?.. – спросила Екатерина, все время думая о чем-то.
– Король Владислав, мадам.
– Ах да, верно! – прошептала Екатерина. – А вы не знаете подробностей этого происшествия?
– У меня имеется старинная книга, где есть рассказ об этом, – ответил Рене.
– Хорошо, пройдем в другую комнату, и вы мне дадите эту книгу почитать.
Оба вышли из кельи, и Рене запер за собою дверь.
– Ваше величество, будут ли от вас какие-нибудь другие распоряжения насчет новых жертвоприношений?
– Нет, нет, Рене! Я пока вполне убеждена и этими. Подождем, не удастся ли нам добыть голову какого-нибудь присужденного к смертной казни, тогда в день казни ты сговоришься с палачом.
Рене поклонился в знак согласия, затем, держа в руке свечу, подошел к полкам, где стояли книги, встал на стул, вынул одну из книг и подал королеве-матери.
Екатерина раскрыла книгу.
– Что это такое? – спросила она. – «Како вынашивати и питати ловчих птиц, соколов и кречетов, дабы они соделались смелы, сильны и к ловле охочи».
– Ах, простите, мадам, я ошибся! Это руководство к соколиной охоте, составленное одним ученым из Лукки для знаменитого Каструччо Кастракани. Оно стояло рядом с той и переплетено в такой же переплет, я и ошибся. Впрочем, эта книга очень ценная; существуют только три экземпляра ее на всем свете: один в венецианской библиотеке, другой был куплен вашим предком Лоренцо Медичи, но затем Пьетро Медичи подарил его королю Карлу Восьмому, проезжавшему через Флоренцию, а вот это – третий.
– Чту его за редкость, – ответила Екатерина, – но он мне не нужен: возьмите обратно ваше руководство.
И, передавая его левой рукой, она протянула правую руку к Рене за другой книгой.
На этот раз Рене не ошибся – другая книга была та самая, какую хотелось королеве. Рене слез со стула, полистал книгу и подал Екатерине, открыв на нужной странице.
Екатерина села за стол. Рене поставил перед ней чародейскую свечу, и при ее синеватом свете Екатерина вполголоса прочла несколько строк.
– Хорошо, – сказала она, закрывая книгу, – тут все, что мне хотелось знать.
Она встала, оставив книгу на столе, но унося в своем уме мысль, которая только зарождалась и должна была еще созреть.
Рене со свечой в руке почтительно ожидал, когда королева-мать, видимо, собиравшаяся уходить, даст ему новые распоряжения или обратится с новыми вопросами.
Екатерина, склонив голову и приложив к губам палец, молча сделала несколько шагов.
Затем она вдруг остановилась перед парфюмером, вскинула на него широко раскрытые, прямо устремленные, как у хищной птицы, глаза и сказала:
– Признайся, ты для нее сделал какое-то приворотное зелье?
– Для кого? – спросил, затрепетав, Рене.
– Для Сов.
– Я, мадам? Никогда! – ответил Рене.
– Никогда?
– Клянусь душой, мадам.
– А все-таки тут не без колдовства; он влюблен в нее безумно, хотя никогда не отличался постоянством.
– Кто, мадам?
– Он, проклятый Генрих! Тот, кто наследует моим трем сыновьям и назовется Генрихом Четвертым, а ведь он сын Жанны д’Альбре!
Последние слова ее сопровождались таким вздохом, что Рене вздрогнул, вспомнив о пресловутых перчатках, которые он приготовил по приказанию Екатерины для покойной королевы Наваррской.
– Разве он бывает у нее? – спросил Рене.
– Все время.
– А мне казалось, что король Наваррский окончательно вернулся к своей супруге.
– Комедия, Рене, комедия! Не знаю, в каких целях, но все точно сговорились обманывать меня. Даже Маргарита, моя собственная дочь, и та настроена против меня. Возможно, она тоже рассчитывает на смерть своих братьев, – быть может, надеется стать французской королевой.
– Да, возможно, – сказал Рене, опять уйдя в свою думу и откликаясь как эхо на страшное подозрение королевы-матери.
– Ну, мы еще посмотрим! – сказала Екатерина и направилась к входной двери, полагая, вероятно, ненужным сходить по потайной лестнице, будучи уверена, что она здесь одна.
