Странно, но эта мысль не доставляла ей большого беспокойства. То ли Александра не верила всерьез в возможность сноса старинного особняка, который так долго давал ей почти бесплатный кров, то ли надеялась на счастливый случай, так часто выручавший ее в безвыходных, казалось, ситуациях… Она старалась меньше думать о будущем, чтобы не впасть в отчаяние.
Почти машинально художница разложила и установила этюдник, развернув его так, чтобы в поле зрения попадал и фасад колледжа, и часть спокойной реки с отлогими аккуратными набережными. Она решила попробовать написать этот вид пастелью. День стоял идеальный – тихий, ясный, совершенно безветренный. Окружающий пейзаж уже, казалось, был написан пастелью – здесь не было ярких оттенков, режущих глаз контрастов, все выглядело умиротворенно-приглушенным, лишенным страстей. Александра начала работать, чтобы хоть чем-то заняться, – подумав, уехать она решила завтра утром, срочных дел в Москве не было, а двигаться куда-то в таком смятенном состоянии, как сейчас, она не хотела. «Заслужила я хоть один воскресный день. В качестве отдыха?» – спросила она себя, перебирая мелки в большой потрепанной коробке, заботливо уложенной в ящик Татьяной.
Набережные были не так безлюдны, как окружавшие площадь улицы – по всей видимости, они являлись излюбленным местом прогулок горожан. Мимо Александры то и дело проходили парочки, группы подростков, слышался смех, иногда до ее слуха доносились обрывки фраз, которыми обменивались гуляющие. По свойственной художникам привычке, она не обращала внимание на то, что обсуждению подвергалась и ее работа, тем более замечания были самого невинного характера: «Смотри, как похоже!», «Погляди, как красиво!».
В какой-то миг она все же обернулась – ее оглушил гомон множества детских голосов. В музей направлялась очередная экскурсия. Колонна школьников самого младшего возраста, в сопровождении двух учительниц, поднялась на крыльцо колледжа, и гомон сразу стих, поглощенный двухметровыми старыми стенами. Александра невольно улыбнулась, представив, какой переполох поднялся сейчас внутри, но улыбка тут же померкла, когда она вспомнила вчерашний разговор с заведующей.
«Хорошо, гобеленов никогда не было в музее, он не был обкраден, и слава богу, что так. На одну криминальную составляющую в этой истории меньше. Я, во всяком случае, ни в чем не испачкалась, хотя, страшно признаться, была на это готова… Но откуда Наталья взяла эти гобелены и куда она их потом дела?! Те двое говорили о пропавшем единороге. Игорь, очевидно, считал, что гобелены – достояние музея, раз Наталье было угодно именно так это представить… Тут что-то не то… Какой-то шантаж. Человеку внушают, что он видел в музее экспонат огромной ценности. Если допустить, что он его только видел, максимум – сфотографировал, но не крал и не покупал. Потом к нему домой приезжает девушка, с подачи которой он видел эту вещь. И с нею еще некто… Ах, этот некто! Игорь явно не был готов к встрече, он не торопился открывать. И вдруг, после слов о «пропавшем единороге», отпирает дверь. Почему этот момент был решающим? У него совесть была нечиста? Он чего-то боялся? И в первую очередь – огласки, разбирательства на лестничной площадке? Он мог присвоить гобелен? Сделал это и сбежал, даже не показав квартирной хозяйке своего паспорта, не назвав фамилии? Да, но Наталья была к нему куда ближе хозяйки, он жил в ее комнате, она могла посмотреть его паспорт и место регистрации, если он отлучался из комнаты хоть на минуту… Ее появление явно стало для него неприятным сюрпризом. И дальше – смерть. Исчезновение всех фотографий, сделанных в Пинске. Исчезновение снимков – это уж неоспоримое доказательство того, что те двое приехали как раз отсюда. На снимках, кроме гобеленов, могли оказаться и эти люди! Никакого гобелена в квартире Игоря найдено не было, говорит Павел. Но убийцы могли и забрать гобелен. Это значит…»
Уронив на колени руку, машинально кроша желтовато-розовый мелок, которым она прорабатывала стены набросанного вчерне колледжа, Александра нахмурилась, глядя прямо перед собой, но не видя больше ни здания на берегу реки, ни катера, бегущего вверх по течению, разрезавшего серо-зеленую шелковую воду, ни стаи перистых облаков в серебристом бледном небе…
«Это значит, что из-за этих единорогов может погибнуть кто-то еще. Боюсь, что эта вещь слишком уникальна, а значит, слишком опасна, чтобы владеть ею легально. Нелегальное же обладание шедевром всегда ставит владельца под удар. Даже если он опытен, богат, очень осторожен…»
Ей вспомнился случай, произошедший в Подмосковье несколько лет назад. В элитном охраняемом поселке, в доме, оснащенном всеми возможными средствами безопасности, включая двух собак бойцовых пород, был зверски убит пожилой бизнесмен, в последние годы вкладывавший крупные суммы в антиквариат и произведения искусства. Его тело носило следы пыток – убийцы чего-то добивались от него перед смертью. Системы безопасности оказались отключенными. Вся прислуга и охранники в тот вечер были удалены с территории самим хозяином. Собак заперли в вольере – по всей видимости, это сделал он сам. Преступление выглядело немотивированным. У погибшего не было в последнее время конфликтов, деловых или личных, которые могли бы разрешиться таким жестоким образом. Дом не был ограблен. Все ценности, включая деньги, оказались на месте… Лишь два года спустя, почти случайным образом, выяснилось, что погибший тайно приобрел шедевр, украденный из европейского музея, в числе нескольких других, и якобы бесследно канувший. Об этой покупке знали двое: покупатель и продавец. Картина была слишком известна, о краже слишком громко трубили все СМИ, чтобы коллекционер мог ее кому-то демонстрировать. В какой-то момент продавец, испытывая финансовые затруднения, решил заработать на сделке повторно и «продал» своего клиента людям, которые не церемонились в средствах. Повод для проникновения на территорию загородного дома был незатейлив: продавец предлагал приобрести у него еще один шедевр, подобного же уровня. Поэтому были отключены все системы слежения и сигнализации, удалена прислуга и заперты собаки. Пытали же коллекционера затем, чтобы он отпер сейф, где прятал свое сокровище.
«Если бы он не прятал картину так тщательно и кого-то посвятил в свою тайну, преступников нашли бы куда раньше. А может быть, и самого преступления не было бы! Он заплатил за счастье обладания самую высокую цену… И сдался, судя по тому, в каком состоянии было тело, далеко не сразу… А ради чего были приняты такие невыносимые муки?! Ради семьи, родины, ради спасения своего состояния, бизнеса, честного имени? Ради веры, идеалов? Нет, он охранял картину, которую никому даже не мог показать. Его жена и понятия не имела о том, какое приобретение сделал муж…»
Сзади на нее пахнуло сигаретным дымом. Александра вздрогнула, очнувшись от своих мыслей, и обернулась. Рядом стояла заведующая музеем. Сегодня она выглядела необыкновенно нарядно: завитая, подкрашенная, женщина разом помолодела лет на десять. Ее лицо покинуло официальное выражение, и оно сделалось мягким, приветливым. Даже голос, когда заведующая обратилась к Александре, звучал иначе – в нем появились какие-то легкомысленные нотки.
– А я смотрю, вы самый удачный ракурс выбрали! Осенью из Минска приезжал один художник, не знаю, слышали вы про него в Москве, но в Беларуси он известен… Три картины маслом написал, с этого самого места… Я бы не отказалась одну для музея приобрести, но дороговато…
– Если разрешите, я подарю вам этот этюд на память, когда закончу! – предложила Александра.
Заведующая растрогалась. Она пообещала, что повесит этюд у себя в кабинете, похвалила работу (Александра и сама видела, что получается неплохо) и сообщила, что сегодня в музее короткий день, а у нее по случаю дня рождения – отгул.
– И кстати, приходите ко мне в гости! – воскликнула она. – Я живу совсем рядом!
Она назвала адрес – в самом деле, до ее дома было несколько минут ходьбы. Александра, успевшая освоиться с очень несложной планировкой этого района, обещала прийти сразу, как только закончит этюд.
– А другого подарка мне не надо, даже не вздумайте ничего покупать! – заведующая, склонив голову, любовалась наполовину завершенным творением Александры. – Буду вспоминать это лето… Странное оно какое-то – то грозы страшные, то жара… На голову действует, сплю неважно. Представьте, сегодня утром вышла из дома, и мне показалось, что я увидела на улице Зворунскую!
– Наталью?! – Александра вскочила так резко, что задела этюдник и чудом успела его подхватить. – Где вы ее видели?! Вы с ней говорили?!
– Нет, что вы… Да мне явно показалось – по другому тротуару шла девушка, со спины, вполоборота, она выглядела точно, как Зворунская, а лица я не успела рассмотреть, я за ней не гналась. И даже если бы это была она – о чем нам разговаривать? Я все ей высказала, когда увольняла. Она тоже слов не пожалела, будьте спокойны!
