Тая ждет меня в машине внизу, продолжая читать книгу.
— Алешенька, мне очень нравится, как вы пишете. Несмотря на то, что скажут ваши не-издатели. — Я улыбаюсь. — Как прошла ваша встреча?
— На высшем уровне. Приглашен на обед к самому домой, пятого апреля.
— Я рада, я очень рада! Куда прикажете, мой маршал?
— К вам домой.
— С превеликим удовольствием. Если вы мне еще позволите вас накормить, ведь целый день ничего не ели.
Мы раздеваемся догола. Я слишком перевозбужден приглашением к Издателю.
Мы засыпаем неожиданно, а вечером идем в экспериментальный Театр на Лубянке, в стиле брехтовского театра улиц, смотреть «Пир во время чумы». Главный режиссер и есть тот, с кем я делал интервью; нас сажают в ложу. Тая боится страшно высоты, но терпит ради меня. Ее узнают и из соседних рядов оборачиваются. Театральная публика… Мне нравится спектакль, за исключением актера, исполняющего главную роль. Который поразит меня потом, два года спустя, в роли Павла I.
Спектакль заканчивается аплодисментами.
Мы засыпаем в три часа ночи, а в семь утра ее уже нет. Оказывается, она на базаре, покупает фрукты, овощи, сыры на завтрак. В десять утра она беседует с моей мамой и сообщает ей, что я живой.
Мы завтракаем долго, не спеша, вальяжно. Она курит привезенные ей сигареты «Картье». А мне нужно опять в валютный — покупать разное. И особенно к обеду у Издателя.
В одиннадцать я сажусь на телефон отлавливать Артамона, у меня нехорошее предчувствие. Три секретарши отвечают мне в его разных офисах. Но Артамон неуловим.
Тая «помогает» мне принять душ и возбуждает опять. На завтра назначена большая игра ветеранов имперского футбола, и я играю в команде Аввакума.
— Алешенька, — говорит актриса, — чтобы вы не зависели от меня, возьмите, пожалуйста, машину. Иначе вы никуда не успеете.
— А как посмотрит на это папа?
— Папа здесь ни при чем. Это моя машина.
— Спасибо, я тронут. Вы не боитесь?
— Вы лучший водитель в мире, я еще не видела, чтобы так ездили!
— Вы преувеличиваете.
— Наоборот, преуменьшаю…
Она наклоняется к моим губам.
Начинается гонка. Сначала я несусь на кладбище — поклониться моему отцу. И его праху.
Потом несколько встреч в газетах и журналах. Все хотят, чтобы я для них что-то писал, но никто не хочет платить. У них нет денег.
Деньги, впрочем, не суть… Как легко было бы жить без них. Ведь жили же в древние времена без них. В античности уже появились монеты. Да, философствуй — не философствуй, а деньги нужны.
Гонка продолжается до вечера. Вечером я приглашен к своему университетскому приятелю — имярек — на обед, детективному писателю. У него уже вышла куча детективов, и я хочу послушать его советов — как издать книгу в Империи.
Я приглашаю Таю с собой, и она безропотно соглашается.
Назар Симонов был сыном известного писателя, ставшего уже почти живым классиком, и я был очень удивлен, что сын пишет детективы. Так как в студенческие годы он занимался различной коммерцией. Сын жил в писательском доме, в писательском кооперативе, с писательским гаражом, в писательской общине. Все было — писательское. Он знал всех и его знала каждая собака. А собак у писателей было много. Почти у каждого.
Я с тревожным замиранием сердца поднялся на девятый этаж. Дверь открыл он сам, и следом… прибежали две собаки. Мы обнялись, бутафорно, хотя он меня не любил.
— Познакомьтесь: это Тая, это Назар Симонов.
— Очень приятно, Тая, заходите.
Появилась значительно располневшая дама.
— А теперь вы познакомьтесь: это моя жена Катя.
— Очень приятно.
Я слышал о ней, но не встречал. Меня слегка удивил выбор Назара, который любил тонких и стройных, но… в чужой монастырь… Она сразу стала накрывать на стол. Это мне понравилось. От всей беготни этой мне хотелось напиться. Дорогой хрусталь, серебро, кузнецовский сервиз. Зал был обставлен антикварной мебелью. Когда-то Назар был у меня в Америке и его поразил «Ягуар». Он не хотел из него выходить, и я катал его целый день.
— Вот это, мой дорогой, книжный шкаф восемнадцатого века, такого у тебя в Америке нет.
Я с уважением потрогал лакированное темное дерево. Внутри виднелись собрания сочинений дореволюционных издателей: Маркса, Сытина, Вольфа, Балтрушайтиса, Брокгауза и Ефрона. У него была великолепная библиотека, которой я всегда завидовал.
Стол был уже изящно заставлен блюдами. Назар открыл и разлил дорогую заморскую водку.
— Ну, за встречу, чтобы ты чаще приезжал в родные места.
Я выпил. До дна. Не закусил.
Назар, положив себе малосольный с пупырышками огурец, спросил:
— А почему Тая не пьет?
— Я не пью водку, — сказала актриса и посмотрела на меня. — Алешенька, вы хотите, чтобы я пила? Я выпью. — И она опрокинула хрустальный бокал до дна.
— Чем изволите закусить? — спросил Назар, и я удивился, так как никогда не помнил его галантным.
— Вином, — сказала просто Тая.
— Да вы находка, — обрадовался хозяин.
— Попробуйте салат из крабов, — предложила хозяйка и поухаживала за мной и Таей.
Салат был восхитительный, и я сделал комплимент хозяйке. Она растаяла.
Тая удивленно произнесла:
— От него дождаться комплимент гастрономическому блюду — я такого еще не слышала!
Тая восхищенно смотрела на меня.
— Да, Алешка у нас переборчивый.
— Выборочный, правильнее сказать.
И Назар опять наполнил бокалы водкой.
— Чтобы твои уже книжки были опубликованы здесь. Как мои!
Он гордо, но доброжелательно посмотрел на меня.
— За это я выпью до дна! — сказала Тая. И выпила. Она расслабилась. Ее здесь не знали. Я выпил и увлекся крабовым салатом. Назар принес свои свежеизданные книги. Все в твердых обложках. И в известных издательствах.
Я проглотил остаток водки.
— Позволь подписать тебе. А также возьми несколько экземпляров для вашего знаменитого книжного магазина. Спроси, хотят ли они продавать мои детективы.
Он взял ручку и раскрыл титульный лист. «Американскому писателю — Алексею Сирину с пожеланиями превзойти русско-американского Сирина».
Я улыбнулся:
— У тебя хорошее чувство юмора.
— А что, уверен, что о «нимфетках» ты можешь написать лучше.
Я аккуратно покосился на Таю, но она вела светскую беседу с хозяйкой дома. Как оказалось, весьма начитанной дамой.
— А не выпить ли нам еще по одной — в честь такого высокого гостя!
— Грешно было бы не выпить по такому случаю, — сказала моя актриса.
— Алешка, ты где нашел такую приятную девушку? Из Америки привез?
Мы все рассмеялись.
— Слово предоставляется нашему американцу.
Я попытался встать, но это было напрасно.
— Я хочу выпить за наших прекрасных дам и чтобы они всегда цвели и благоухали — на радость нам.
Я поднял бокал с водкой.
— Так может сказать только американский писатель! — провозгласил Назар, и все рассмеялись. — Кстати, ты, американский писатель (звучит как оскорбление), жена специально ездила на рынок и выбирала одну телятину и говядину. Так как свинину ты не ешь.
Я склонил голову и поцеловал руку Кате.
— Целовать-то надо мне — я платил! — сказал Назар.
Она начала рассказывать нам о рынке. Я спросил о ценах, цены были астрономические. Как они тут жили, было непонятно.
— А чем занимается Тая? — спросила Катя.
Тая продолжительно посмотрела на меня.
Я был не Тая.
— В театре… в гримерном цехе работает.
— Поэтому у вас такой красивый грим, — сделала вывод Катя.
— Нет, это моя кожа, — сказала Тая.
— За Таино лицо, — провозгласил Назар, — оно мне кажется знакомым. Впрочем, после бутылки водки мне кажется даже «Сирин» знакомым.
Он открыл вторую бутылку холодной водки. Видимо, чтобы ничего не казалось.
— Алешенька, вы совсем ничего не едите, — сказала с заботой актриса.
— Писатели — живут святым духом! — провозгласил Назар. Я долго смеялся.
У него было интересное чувство юмора, когда на него не находил бес поучения, снобизма и бравады. Впрочем, ему было чем бахвалиться: все, что стояло в этом доме, он заработал (разными способами) сам, никто не дал. Я всегда жалел, что у него не было детей. Ни от первого брака, ни от второго, ни… от нынешнего. Когда нет детей — то кому все оставлять? А с другой стороны, что толку, у меня есть дети — и нечего оставлять. Разорен их мамашей. Смешно. Я засмеялся и увидел, как хозяин наполняет мой бокал новой водкой. Назар повернулся к моей даме и спросил:
— А как вам творчество Алеши?
Тая:
— Я очень люблю, что Алексей пишет. Он одаренный человек. Особенно я в восторге от романа «Факультет». Там у него есть поразительные образы. А самое главное — атмосфера того времени, той эпохи, воздух.
