— Вам понравилось, Алешенька? — шептали ее губы в мое ухо.
— Безумно.
Я был просто восхищен и изумлен, насколько классически и классно она исполнила позицию. Это отличалось разительным контрастом с предыдущими попытками и было на десять голов выше. Я, наверно, должен употребить на «десять головок» выше. (Прости мне вольный стих, читающий.)
Литература — единственный вид искусства, где почему-то запрещено или запретно описывать обнаженную натуру, ню или акт. Но в живописи и фотографии — это свободно, разрешено и принято. Как и в кино, шоу, перформансе и других прикладных видах искусства. В чем же литература, эта куртизанка, так провинилась?!
— Вы меня поразили, Тая.
— Я рада, Алешенька. Я могу вас поразить еще?
Сказал я, не представляя, как еще больше поразит это пораженного потом. Она целовала мочку моего уха и возбудила опять…
— Вы хотите еще?..
Такое — я хотел еще. И она объезжала меня ночью еще два раза. Поражая опять. Мне казалось, что наконец-то прорвалось… Finally.
Мы проснулись в одиннадцать, так как зазвонил телефон. Максим справлялся о Новом годе. Оставалось два дня.
— Ты заболел? — спросил я заботливо.
— Почему?
— Звонишь так «рано», в одиннадцать утра!
— Да Оскар, уезжая в галерею, разбудил.
— Но ты там Вианочку не трожь.
— Не буду — раз ты просишь.
Рассмеялись — это напоминало старые времена и прежние шутки.
— Хочу увидеться с тобой, Алешик. Вы там встали уже?
— И встали, и легли, и опять встали…
Он рассмеялся.
— Только местоимение другое и число, — продолжал я.
— Занятие сексом укрепляет нервную систему, — после философской паузы произнес он. — И все становится чисто нервным. Кушать хочется…
— Приезжай, накормим завтраком.
— С удовольствием, а то тут у них…
— Сколько тебе нужно времени добраться?
— Эдак час двадцать.
— Ты что, вплавь по Рейну собираешься?!
— Нет — автобусом, а в городе — трамваем.
— А что, еще трамваи ходят? С войны…
Он приехал через два часа, и мы угощали его всем тем, что купили в соседнем супермаркете. Он остановился, успокоившись тогда, когда маленький холодильник опустел. Наши припасы на «этот год» были уничтожены. Хотя бутылку имперской водки и шампанского Тая для чего-то припасла, для какого-то случая.
Вечером мы шли к следующему родственнику в гости. Тае оказывался всяческий почет и внимание. Она была актриса и дочь знаменитого отца.
— Максим, — сказала она ласково, — какие планы в немецком государстве на Новый год?
— Боевые! Алеша — главнокомандующий, ему и ёлку в руки.
— Я не у себя дома, я в гостях.
— Чувствуй себя как дома, — посоветовал Максим.
— А у Оскара нельзя собраться, у него большое жилище? — спросила Тая.
Оскар категорически не хотел, чтобы на Новый год собирались у него, а изъявил волю собраться в ресторане. Меня абсолютно не прельщала перспектива проводить с Оскаром Новый год в ресторане. Я уже знал, чем это кончается. Он подставлял и раскручивал меня. Все родственники, находясь в претензиях друг к другу, собирались кто куда. А я-то думал собрать их вместе и впервые отпраздновать Новый год — дома.
Тая с легкой улыбкой смотрела на меня. С такой легкой сценичной улыбкой. Я не хотел посвящать ее в семейные междоусобицы и обещал ей справить Новый год. Кстати, в предыдущем предложении нет причинно-следственной связи…
— Я предлагаю, я, конечно, только предлагаю…
— Не тяни кота… — посоветовал от души Максим. — Ты же знаешь, что сделаем так, как ты хочешь. И только упаси Господи ослушаться — испорчу себе жизнь на весь Новый год!
Я улыбнулся. У него было хорошее чувство юмора. (И раскованность в манерах.)
— Я предлагаю пойти пообедать в хороший ресторан.
— Но немецкие рестораны до двенадцати ночи…
— А потом встретить Новый год в ночном клубе с танцами.
— Прекрасно, — сказала Тая.
— Все вместе? — спросил Макс.
— Я, ты и она.
— А как же Оскар?
— Максим, могу я хотя бы Новый год пережить без Оскарика! Или ты не переживешь?
— Переживу, но будет обида.
— Одной больше, одной меньше. Я все равно окажусь плохой.
— Но объясняться, я надеюсь, ты не выставишь меня?
— Что ты, «моя красна девица», я сам все объясню.
— Хотел бы я послушать.
— Я предлагал ему собраться у него, он наотрез отказался. Чего-то боится… Наверно, разориться. К тому же он собирался с любимой в К*** справлять Новый год с ее друзьями в дискотеке.
— А остальные родственники?
— По идее должны были пригласить меня. Но, я смотрю, никто не рвется…
— Узнаю брата Алешу!
Мы обнялись и расцеловались.
— А что хочет наша Прекрасная Дама, не мешало бы поинтересоваться?
— То же, что и Алексей.
— Какая прелестная гармония, — сказал Максим.
Все стали собираться в город.
За два дня, не зная ни слова по-немецки, ни города, я должен был найти ресторан, где мы будем откушивать новогодний обед.
Я заходил и выходил примерно в и из пятидесяти ресторанов в «старом городе». Брат и Тая оставались снаружи разговаривать. Сделав заказы в трех заведениях, решил, что «кухню» мы выберем за несколько часов до Нового года.
Сразу начались «смертельные» обиды со стороны Оскара, но я понимал, что это наигрыш: ему так же хотелось встречать Новый год со мной, как мне с ним. Он так же был счастлив без меня, как я без него. Мы не могли разойтись — на родственной тропе. А вплетать в одну телегу коня и трепетную лань… Я не баснописец… Кто был конем, а кто ланью — не так важно.
В восемь вечера мы вышли из номера и, встретив внизу разодетого, благоухающего Макса, направились в «старый город». У меня красивый брат. Или мне так кажется?
Мы проверили все три заказанных заведения, прежде чем остановились на китайском дорогом ресторане с золотыми львами.
«Обед прошел в дружеской и добросердечной обстановке». В одиннадцать с мелочью мы вышли из ресторана, до Нового года оставалось тридцать минут.
В Тае присутствовала какая-то своя западность, она была спокойна. Казалось, ей все и всё до лампочки, в лучшем случае — до фонаря. Как будто она все давно просмотрела. Ее трудно были удивить, и удивляло — незначительное.
— Алешенька, до Нового года остается двадцать пять минут, — сказала с волнением Тая.
Я посмотрел на швейцарские часы. Максим сыто улыбался.
— Вкусный был обед, Максим?
— Очень жалко, что завтра такого не будет!
Мы заглянули в пару диско, но там гулял шумливый, визжащий молодняк, среди которого встречать Новый год не хотелось. И, взявшись за руки, мы пошли на главную аллею города.
Троица зашла в несколько клубов, куда нас не хотели пускать даже за деньги. Все было заранее забронировано. И мест, как в преемственной Империи, не было.
Господи, кому сказать: в Германии встречать Новый год!..
— Алешенька, остается десять минут.
Я еще никогда не видел, чтоб Тая так волновалась — это было первый раз.
— Ну, если нас не хотят никуда пускать, тогда мы встретим его на улице, под звездами на небе.
После еще двух ночных клубов я остановился около красивой вывески.
— Это самый дорогой клуб в городе, — осторожно сказал Максим.
Я кивнул и спустился вниз, оставив их на улице. Вежливый телохранитель с большими мускулами преградил мне дорогу и сказал что-то по-немецки. Я попросил хозяина — к телефону. Во всем мире знают английское слово «босс». Вышла полинявшая с годами немка, но еще с неплохой фигурой, и спросила, что мне угодно. Я сказал, что мне угодно встретить Новый год в ее клубе, желательно до того, как «куранты» пробьют двенадцать. Она сказала, что у них нет ни одного места и мне придется быть на танцплощадке. Танцевать. Я спросил, могу ли я пригласить ее на первый танец, после чего она растаяла окончательно… и назвала цену. Цена была астрономическая, но наверху стояла Тая-актриса и волновалась, а до Нового года оставалось — ничего уже не оставалось.
С билетами я вылетел наверх. Предприятие называлось «Silvernacht», уже хорошо, что не «Kristalnacht». Кто б мог подумать, что сорок семь лет спустя мы будем праздновать Новый год в немецком фешенебельном клубе… Хозяйка сама подвела нас к стойке бара и сделала знак бармену «Shnell!».
Тая сияла и дрожала от возбуждения.
— Алешенька, вы волшебник! Я вас люблю.
До Нового года оставалось две минуты. Кругом стоял возбужденный шум, крики, летали ленты серпантина, хлопушки, конфетти, кто был в масках, кто в цилиндрах. Мы вышли на танцплощадку. Мулатка пела, что лучше «это сделать в эту ночь…». Тая оказалась классной танцовщицей, а возможно, на нее действовал Запад. Вдруг музыка резко оборвалась, и мулатка, прижав клубничные губы к микрофону, стала сексуально считать: десять, девять, семь, пять…
