— Не угрожай, Иван, ибо ты не мне грозишь, а самому господу Иисусу Христу. А он и наказать способен.
— Меня? За что? Это не я, а ты здесь при немцах царствовал! — Чепиков вдруг, схватив Лагуту за рубашку, стащил с лавки.
— Так вот ты для чего позвал меня, брат мой! — пытаясь освободиться из цепких Ивановых рук и едва выговаривая слова, прохрипел Лагута. — Свят-свят! Глаза у тебя аки сатанинские! Вот так зло из тебя и выпирает, Иван. — Он дернулся, вырвался наконец из рук Чепикова, попятился и выскочил за дверь.
Чепиков еще минуту покрутился по комнате, потом тяжело опустился на табурет… Когда поднял голову, увидел в дверях Марию.
— Зачем так, Иван? — тихо произнесла она, войдя в хату. — Обидел человека! Он за нас богу молится. Он и тебе добро сделает. Пойди к нему. Бог простит. Покайся, пока не поздно, за плохие мысли твои. — И она заплакала.
— Марусенька, любимая, — протянул он к жене руки, — не нужно к нему ходить, никогда. Все это вранье собачье. Слышишь меня? Вранье это.
— Господь захочет — и у нас дитя будет. Покайся! — твердила свое Мария.
— Ну, не будет — горе небольшое. Лишь бы ты была со мной. Пропаду я без тебя, Марусенька… Ну иди же ко мне!
Мария вырвалась из его объятий.
— Вот видишь, — горько покачала она головой, — ты только о себе да о грехе думаешь. А брат Петро без греха — о всех нас.
Иван Тимофеевич снова попытался было привлечь жену к себе, но она не сдвинулась, стояла словно каменный столб, чуть отклонившись назад.
— Да иди же ко мне, милая, повезу тебя снова в Киев. Хочешь, к московским врачам? А Лагута твой — мошенник и негодяй! Всю жизнь он такой!..
— Да ты пьяный! — отшатнулась Мария, вскрикнула: — Мама! — И выбежала из хаты…
…Еще долго после этого Чепиков ходил по комнате, нервно сжимая кулаки. Потом решительно направился в сени и принялся шарить в темноте на одной из верхних полок.
Наконец достал какой-то завернутый в тряпку предмет. Развернул, бросил тряпку под ноги… В слабом комнатном отсвете матово блеснула черная сталь пистолета.
Несколько секунд Чепиков держал парабеллум на ладони, словно взвешивая его, потом нырнул из сеней в темноту ночи. На него дохнуло густыми запахами трав и речной влагой.
Тихо. Небо мерцало звездами. Можно было различить крышу дома, заборчик внизу. Чепиков глянул на прямоугольник Степанидиного окошка — оно уже не светилось, и он не мог понять, то ли Мария с матерью легли спать, то ли куда-то ушли. А впереди, сливаясь с непроглядно черной стеной леса, возвышалась хата Лагуты, тоже с погасшими окнами.
Чепиков постоял на крыльце, всматриваясь в темноту и прислушиваясь к ночной тишине. Потом сошел на землю, перепрыгнул через заборчик и неслышно двинулся двором, заросшим спорышом, к соседнему дому.
Подкрался к окну, под которым — он это знал — стояла широкая кровать Лагуты. Сжимая пистолет, легонько коснулся левой рукой стекла. Оно зазвенело под пальцами.
Казалось, зазвенело и в сердце, в жилах, во всем теле. В комнате над белой занавеской показался силуэт Лагуты. Чепиков представил себе, как пуля пролетит сквозь стекло, оставив небольшую аккуратную дырочку, и человек в белой рубашке осядет вниз или упадет на пол и, уже мертвый, ударится головой о доски.
Узнав Чепикова, Лагута распахнул створки окна.
— Ну, чего тебе, Иван? — мягко спросил он.
— Петро, — угрожающе произнес Чепиков. — Я тебя предупреждал… — От нервной дрожи он даже не смог поднять высоко пистолет.
Увидев в руках Чепикова оружие и поняв его намерение, Лагута мигом бросился на пол…
Чепиков не сразу сдвинулся с места. Постоял, облизал пересохшие губы. Потом ступил слабыми ногами раз, второй и поплелся прочь от окна, но не к своей хате, а в противоположную сторону, в лес, который словно тайком следил за ним.
Тишина снова сковала мир, лес закрыл звезды, тянул к Чепикову острые сухие ветви. Он шел наобум, спотыкаясь, не выбирая дороги… Через какое-то время, остановившись на небольшой поляне, стал целиться из пистолета в фантастически очерченное, высокое, как Лагута, дерево. Его терзала неудовлетворенная потребность нажать на спусковой крючок. Резкий выстрел разорвал ночь, разбудил лес и забухал, застонал над Росью. Над самой головой Чепикова тревожно ухнул сыч, зашумели разбуженные птицы. Высокое темное дерево не только не упало, а, казалось, двинулось на него, и он выстрелил снова и снова…
После этого напряжение сразу спало, Чепиков опомнился и бросился к дому.
Вскоре он выбежал из леса прямо к своему двору. Вокруг стояла та же сонная тишина. Ни в его хате, ни у Степаниды, ни у Лагуты, как и раньше, света не было. Мерцавшие звезды так же мирно смотрели из черной бездны, где-то привычно проскрипел дергач, неподалеку била в берег Рось.
У Чепикова будто камень упал с души.
Постоял, присматриваясь к дому соседа, к тому окну, за которым стоял Лагута, в кого он хотел выстрелить, и почувствовал такую усталость, словно проделал неимоверно тяжкую работу…
На полу в сенях Чепиков нашел тряпку, завернул в нее парабеллум и положил его назад в тайник.
Уснул он в эту ночь неожиданно быстро…
VI
Коваль еще не ложился спать, когда Макаровна постучала и сказала: «Вас к телефону».
Дмитрий Иванович как сидел за столом в форменных брюках, в тапочках и майке, так и вышел в коридор.
— Товарищ подполковник, — послышалось в трубке. — Докладывает помощник дежурного по райотделу старший сержант Буряк… Вас тут гражданочка из Киева разыскивает.
— Какая гражданочка? — не мог понять Коваль. И вдруг… ему даже не поверилось, но оттого, как забилось сердце, прилила к лицу кровь, сразу обо всем догадался. Так должно было случиться, иначе и быть не могло. Этот телефонный звонок он давно ждал.
— Товарищ подполковник, — снова послышался мужской голос. — Фамилия, говорит…
— Дайте ей трубку! — не дослушав сержанта, крикнул Коваль. — Да побыстрей!
А потом они молчали. Молчание длилось, кажется, целую минуту, длинную как жизнь.
Она прошептала едва слышно, не своим от волнения голосом:
— Дмитрий Иванович…
«Почему не «Дмитрий»? Ну, ясно… — Он представил себе строгую официальную обстановку комнаты дежурного по райотделу. — Ведь рядом стоит сержант».
— Я сейчас буду… Подожди меня. Как ты меня нашла? — И тут же добавил: — Дай трубку дежурному… Пусть побудет у вас, — сказал Коваль, не подумав, что для сержанта это могло прозвучать как приказ задержать женщину.
Он был охвачен радостным чувством праздника, которого ожидают давно и который пришел, вдруг сделав эти минуты самыми прекрасными в его жизни. Бросился в комнату, мигом оделся и, застегивая на ходу пуговицы, выбежал на улицу.
Ружена услышала торопливые шаги Коваля, которые раздавались на тихой ночной улице, и вышла на крыльцо.
Они стояли, выхваченные из ночной темноты ярким светом, бившим из окон комнаты дежурного, прильнув друг к другу, и молчали.
— Ну вот… — выговорил наконец Коваль.
— Да, — словно бы все объяснила этим Ружена. Могла многое рассказать Дмитрию Ивановичу — о том, как трудно было ей лететь на курорт без него, об Афонских пещерах, об одиноком Матушкине и еще многое другое. Но в эту минуту ничего не хотелось говорить. Как будто боялась словами развеять необъяснимое чувство легкости и покоя, которое охватило ее. Понимала, что приехала на Рось не только потому, что с Дмитрием Ивановичем может что-то случиться, — больше всего потому, что они должны быть вместе, всегда вместе.
Они сошли с освещенного крыльца и, казалось, нырнули в мягкую ночь.
Коваль осторожно взял Ружену под руку, чтобы не оступилась на незнакомой дороге, будто это не она лазила по скалам в своих экспедициях. Шли молча, прижимаясь друг к другу. И только возле гостиницы он заговорил:
— Здесь гостиница. Думаю, и для тебя найдется комнатка…
ГЛАВА ПЯТАЯ
I
Чепикову передачи никто не приносил. Ганне Кульбачке тоже. Впрочем, и некому было носить. У Чепикова никого из родных здесь не было, теща — та ни за что бы не принесла. Что же до одинокой Ганны Кульбачки, то она ни с кем на хуторе не дружила, а уж клиенты ее вряд ли додумались бы побеспокоиться о своей радетельнице. Они всегда десятой дорогой обходили старый двухэтажный дом в конце улицы, где помещалась милиция.
В этот день опытный глаз дежурного по райотделу приметил пожилую женщину в темном платье, в растоптанных туфлях, повязанную до бровей черным платком. Она сидела на скамье напротив милиции, зажав в ногах кошелку и внимательно осматривая людей, которые входили в это помещение и выходили из него. Казалось, кого-то высматривала. Наконец поднялась и о чем-то спросила женщину, проходившую мимо. Та пожала плечами и махнула рукой в сторону милиции. Старая женщина снова опустилась на скамью. Но через несколько секунд решительно поднялась и, не оглядываясь, быстро пошла прочь.
