Тою же зимой мне довелось по льду Шилки совершить поездку в станицу Игнашино, расположенную у впадения Шилки в Амур. Тогда-то мне и показали на правом берегу Амура въезд в Шалтугу. Он был заблокирован поваленными деревьями, на сухих сучьях которых торчали отрубленные, с длинными косицами, головы китайцев. Промерзшие тела казненных стояли в безобразных позах прислоненные к стволам. Позднее мне удалось приобрести фотографию этого китайского символа запретного пути. Но, увы, ни эту фотографию, ни дневник Фашши, ни созданный им свод законов, ни иные мои сибирские сувениры сохранить не удалось.
По этой самой запретной дороге я прошел следующей осенью, когда вместе с генерал-губернатором сплавлялся на плотах вниз по Амуру, в ту пору еще не судоходному. Республика Шалтуга просуществовала всего три года и после этого недолгого расцвета была уничтожена. На ее месте китайцы возвели правительственную резиденцию, которую назвали Мохо. Губернатором они назначили влиятельного военного мандарина{26}, под защитой которого богатые золотые месторождения разрабатывались в пользу государства; кроме того, он должен был следить, чтобы инциденты с созданием вольниц на китайской территории впредь не повторялись.
ШЕЛКОВЫЙ ШНУР
Когда генерал-губернатор Корф вышел на своем плоту из устья Аргуни в Амур, где его ожидал правительственный пароход, китайский военный губернатор, генерал Ли, выслал ему навстречу адъютанта. Тот вручил барону Корфу красную, в локоть длиною, визитную карточку своего начальника — с каллиграфическим приглашением оказать ему честь и навестить его в Мохо. Барон Корф с благодарностью принял это приглашение.
Именно тогда я впервые увидел церемониальный прием у важного мандарина. Мы прошли мимо строя китайских солдат, облаченных в яркие халаты с большими драконами на спине и груди. Вооружение их составляли огромные мечи и алебарды. Весь путь вверх по крутому берегу до ворот ямыня{27} был устлан коврами. Уже возле первых ворот нас встретил красивый седовласый губернатор — обликом типичный знатный китаец с длинными висячими седыми усами. Он подошел к барону Корфу, слегка как бы преклонил колено, потом взял барона под локоть, через множество ворот и дворов провел в свой дом и попросил занять место на искусно расшитых шелковых подушках. Нам же предложили разместиться вокруг почетного сиденья, где восседали Ли и его гость. Затем вошел нарядный китаец и опустился на корточки перед Ли, который представил его как своего драгомана, то бишь переводчика. После этого Ли обратился к барону Корфу с необычайно цветистой речью, а драгоман переводил ее, фраза за фразой. Барон Корф произнес в ответ столь же цветистую и пространную дипломатическую речь, в которой он — как и Ли нашему царю — пожелал китайскому императору и императрице долгого счастливого правления на благо их народов. Засим каждый из сановников долго старался уступить другому честь быть очень старым, по крайней мере старше, чем он сам.
После обмена этими и несчетными иными церемониями вежливости для каждого из нас принесли маленький стол, а для барона Корфа и Ли — стол побольше, и началось бесконечное угощение загадочными китайскими яствами, которые сервировали в мисочках с палочками для еды. К любому горячему блюду подавали рис. Кульминацией обеда был суп из ласточкиных гнезд, сваренный будто из тонких шпилек и малоприятный на вкус. Куда больше мне понравилась подаваемая в горячем виде и, вероятно, очень старая рисовая водка, вкусом напомнившая мне хорошую марсалу. В заключение подали желтый чай в чашечках с крышками, сласти, табачные и опиумные трубки. Для курения опиума нас пригласили в другое помещение, где были устроены удобные ложа. И все время потчевали шампанским, для китайцев напитком, видимо, непривычным, так как подавали его неохлажденным.
По окончании застольных церемоний, продолжавшихся часа три, Ли повел нас в просторный двор, где показал нам весьма примитивные китайские машины для промывки золота. На прощание он вручил барону Корфу в качестве памятного подарка довольно крупный, причудливой формы золотой самородок, а нам — по небольшому.
У нас был с собою фотографический аппарат, и в благодарность за оказанное внимание мы сфотографировали Ли и обещали прислать портрет, чему он явно очень обрадовался. Барон Корф преподнес ему богато изукрашенный кавказский кинжал, а свите — небольшие сувениры. После бесконечных прощальных церемоний с повторными заверениями в добрососедстве мы наконец добрались до ожидающего нас парохода.
На будущий год барон Корф вновь проезжал мимо Мохо и заранее торжественно пригласил генерала Ли прибыть с визитом на борт. Когда мы причалили к берегу, появился, однако, лишь адъютант и вновь вручил нам большую визитную карточку генерала, которому на сей раз, к величайшему огорчению, нездоровье мешает отдать визит барону Корфу. Адъютант, немного говоривший по-русски, остался нашим гостем на обеде, приготовленном для Ли. Шампанское и несколько рюмок водки развязали ему язык, и он поведал нам, какого рода нездоровье постигло генерала: это был присланный императрицею шелковый шнур, посредством коего Ли, пока мы здесь трапезничали, наверное, уже покончил с собой. Проступок его тогда остался для нас тайной, но позднее барон Корф узнал, что Ли участвовал в какой-то интриге против старой императрицы. До последней минуты он оставался учтивым китайцем, который и перед лицом смерти не нарушает церемониальной вежливости.
СНАБЖЕНИЕ ТЮРЕМ ПРОВИАНТОМ
Призраки голода и цинги, которые накликал Потулов, легкомысленно проиграв запасы продовольствия, унесли немного жертв, так как моему помощнику, полковнику Фиорову, еще в декабре удалось раздобыть новый провиант. Эти запасы доставили по замерзшим рекам на санях, запряженных верблюдами; провиант был закуплен в Монголии, Маньчжурии и Западной Сибири и состоял из крупы, гаоляна{28}, растительного масла, мяса, жира, кирпичного чая, замороженного молока и сыра. Этот сыр делали из остатков сквашенного, а затем выпаренного для приготовления араки молока. Его высушивали, с наступлением холодов размачивали молоком, прессовали в большие круги и хранили в замороженном виде. Ценился сыр очень высоко, ведь в нем много кислоты, и сваренный в смеси с танниносодержащим кирпичным чаем, он служит превосходным средством против цинги.
Во всей Монголии и на большей части территории Сибири кирпичный чай является не только пищевым продуктом, но и платежным средством, которое всюду имеет хождение наравне с серебром. Само серебро ходит не в виде монет, а в пластинках, от которых отсекают ровно столько, сколько нужно в том или ином случае. Каждый носит при себе мешочек с рубленым серебром и маленькими весами. Кроме этих платежных средств, в торговых сделках с кочевниками и другими племенами Восточной Сибири надобно было иметь запас ярких ситцев, плюша, настоящих красных кораллов, а также литых и скобяных изделий. Красный коралл играет у бурят и монголов очень важную роль, заменяя в их украшениях все самоцветы. Его искусно оправляют в серебро, и не только богатый головной убор бурятской женщины, но и серебряная рукоять ножа мужчины, мешочек для огнива и трута, а равно серебряные накладки на седле и сбруе украшены красным кораллом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
