И вот когда цесаревич проезжал мимо одного из таких полицейских-самураев, тот сзади подскочил к повозке и взмахнул своим обоюдоострым японским мечом, намереваясь ударить престолонаследника по голове. К счастью, именно в эту минуту Николай повернулся в сторону и поклонился, приветствуя народ, иначе бы этот удар раскроил ему череп. А так он пришелся сбоку по тропическому шлему и лишь слегка задел висок и правую руку. Самурай замахнулся еще раз, но тут подоспел греческий принц Георгий и со всего размаху ударил его по голове; одновременно рикша принца бросился самураю под ноги и повалил его. В результате вторая попытка тоже не достигла цели, самурая схватили и обезоружили. Жизнь цесаревичу спасло тогда только самообладание принца Георгия.
Для Японии этот чрезвычайно неприятный инцидент повлек за собою серьезные политические сложности, так как вызвал продолжительное охлаждение между российским и японским двором. Россия ожидала, что самурай, совершивший покушение, будет казнен, однако его приговорили только к пожизненной каторге, ибо смертной казнью по тогдашним японским законам каралось лишь совершённое убийство, но не покушение на таковое. Верховный суд Японии, которому намекнули, что в данном случае надлежало бы сделать исключение, ибо речь идет о члене императорской фамилии, упрямо держался буквы закона, а закон этот исключений не предусматривал. Российский двор воспринял это как серьезное неуважение, цесаревич немедля, не нанося визита микадо, покинул Японию и с перевязанной головою и плечом прибыл во Владивосток.
До сих пор ни цари, ни цесаревичи не ступали на сибирскую землю — вот почему приезд наследника престола стал грандиозным событиям для всего здешнего населения. Покушение еще усилило накал страстей, так что во Владивостоке Николая встретили неописуемым ликованием и восторгом, как нигде в России.
На молодого престолонаследника это первое впечатление подействовало очень благотворно. Всех Романовых постоянно угнетало ощущение, что им грозят враждебные силы, и это вполне понятно, если вспомнить, как часто такие предчувствия сбывались и кровавое злодейство обрывало их жизнь. Еще подростком Николай испытал весь ужас покушения в Борках{34}, когда царский поезд превратился в обломки, а император и его семья уцелели только чудом. Должно быть, это событие глубоко потрясло юную душу цесаревича. Тогда покушение было направлено не против него, а против его отца; однако инцидент в Японии показал, что темные, враждебные Романовым силы омрачают и его собственную жизнь.
Организовать поездку престолонаследника по Сибири так, чтобы все шло благополучно, удобно и, главное, спокойно, было вообще трудно, тем паче для нас, ведь полтора года назад барон Корф удалил из своего генерал-губернаторства всю жандармерию и политическую полицию, которые обеспечивали безопасность царской семьи на остальной территории России. К тому же именно в нашей области, в тюрьмах Забайкалья, содержались самые опасные преступники, а кроме них, были еще и ссыльные поселенцы. Число этих последних тогда уже перевалило за сотню.
Петербург срочно потребовал от барона Корфа вызвать из России целую армию жандармов и тайной полиции и возложить на них охрану цесаревича во время поездки. Мой начальник, однако, на собственном горьком опыте убедился, что доверять синим мундирам никак нельзя, и прилагал все усилия к тому, чтобы не допустить их снова в свою область, после того как с большим трудом выдворил их оттуда. В России считалось немыслимым, чтобы член царской семьи имел свободу передвижения и вступал в контакт с народом, не будучи окружен толпой жандармов и сотрудников тайной полиции. Министр внутренних дел, шеф жандармов, великие князья — все умоляли императора не искушать судьбу, заменить Корфа более разумным и добросовестным генерал-губернатором или же велеть престолонаследнику прямо из Владивостока морем вернуться домой.
В конце концов цесаревич все же отправился в Петербург через Сибирь, но такое решение было принято, только когда барон Корф во Владивостоке подробно изложил князю Барятинскому.{35}, которому императорская чета лично доверила безопасность сына, свои соображения по поводу нежелательности пребывания жандармов в Амурской области, а также ознакомил его с планом мероприятий по защите особы цесаревича. Эти планы были представлены и на одобрение самого престолонаследника. Убедить Барятинского, что можно обойтись без жандармов, оказалось трудно, тогда как престолонаследник принял дерзкий план Корфа восторженно, сказал, что его весьма ободряет мысль «в кои-то веки находиться не в руках жандармов и тайной полиции, а просто в руце Божией». В конечном счете престолонаследник и барон Корф сумели-таки убедить Барятинского, который затем после долгого обмена телеграммами успокоил императора и императрицу и получил разрешение на поездку через Сибирь. Император дал это разрешение с оговоркой: Корф и Барятинский должны помнить, что вся ответственность лежит на них и что они своею головой ручаются за жизнь цесаревича.
ЦЕСАРЕВИЧ ПОД ЗАЩИТОЙ ПОЛИТИЧЕСКИХ
К сожалению, я не смог присутствовать при закладке первого камня{36} великой сибирской железной дороги. Сразу по прибытии престолонаследника я получил приказ немедля выехать в Благовещенск и далее в Забайкалье, чтобы приступить к мероприятиям, назначенным бароном Корфом для обеспечения цесаревичу безопасной поездки. Состояли они в том, чтобы привлечь к защите особы престолонаследника самих политических арестантов.
По желанию Корфа я должен был обсудить кое с кем из политических, знакомых мне по Алгачу, хотят ли они и могут ли на определенных условиях дать гарантии безопасного проезда престолонаследника через территорию Забайкалья. В противном случае генерал-губернатору придется вновь призвать жандармов и тайную полицию, которых он с таким трудом выдворил, и возложить обеспечение безопасности на них.
Размышляя сейчас об этом задании, я не перестаю восхищаться знанием людей и доверием барона Корфа к тогдашним политическим и их слову, ведь это были сплошь террористы, едва ли изменившие в тюрьме свои взгляды. С теперешними террористами дерзкий эксперимент барона Корфа не осуществить, тогдашние же политические хоть и были противниками, но с ними можно было смело воевать в открытую, и, давши слово, они держали его.
Население нашего генерал-губернаторства состояло, прежде всего, из ссыльных, во-вторых, из немногочисленных крестьян, которые приехали в Уссурийскую область через Одессу и, получая поддержку правительства, полностью разделяли его позиции, а в-третьих, из корейцев, которые пришли из-за границы и, по их законам, не имели права вернуться обратно. Для Уссурийской области и тамошних поселенцев корейцы были очень полезны, потому что, будучи прилежны и непритязательны, отличались особенным мастерством в огородничестве и садоводстве, да и у русских крестьян, покуда не приноровившихся к климату и почвам, в те годы шли нарасхват как работники. Владивосток, Хабаровск и иные города области закупали овощи исключительно у корейцев, чьи садики и огороды располагались в окрестностях этих городов, зачастую в самых малопригодных местах. Политически корейцы никакой опасности не представляли. Далеко в глухой тайге разбросанно жили бедняки-китайцы, искавшие там высоко ценившийся на их родине женьшень, который дарит людям силу молодости и здоровье. Формой этот корень похож на человечка и растет в немногих местах, глубоко в тайге. В горах Уссурийской области женьшень встречался тогда довольно часто. В Китае он ценился на вес золота и даже выше. Китайские хунхузы, охотившиеся на искателей женьшеня, политически опять-таки были совершенно неопасны, они занимались только грабежом соплеменников и встреч с русскими избегали. Прочее население Уссурийской области состояло тогда только из казаков, военных и чиновников, к которым в городах добавлялись купцы, а также китайские и корейские кули{37}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
