— Ну, Бетереджъ, сказалъ онъ, — какъ вамъ нравится эта таинственная, полная подозрѣній атмосфера, въ которой мы живемъ все это время? Помните ли вы то утро, когда я впервые пріѣхалъ сюда съ Луннымъ камнемъ? Боже мой! и для чего мы тогда же не бросили его въ пески!
Послѣ этого приступа мистеръ Франклинъ замолчалъ, желая пересилить свое волненіе. минуты двѣ мы шли рядомъ, не говоря на слова; наконецъ онъ спросилъ меня, что сталось съ приставомъ. Мистера Франклина нельзя было удовлетворить отвѣтомъ, будто приставъ сидитъ въ моей комнатѣ, обдумывая слѣдствіе, а потому я безъ всякой утайки передалъ ему о случавшемся, въ особенности налегая на доносы двухъ горничныхъ относительно Розанны Сперманъ.
Съ свойственною ему сообразительностью, мистеръ Франклинъ понялъ во мгновеніе ока, на кого должны были устремиться подозрѣнія пристава.
— Не говорили ли вы мнѣ сегодня утромъ, спросилъ онъ, — что одинъ изъ городскихъ лавочниковъ встрѣтилъ вчера Розанну Сперманъ, пробиравшуюся чрезъ болота въ Фризингаллъ, между тѣмъ какъ всѣ считали ее больною и даже въ постели?
— Точно такъ, сэръ.
— Если горничная тетушки и старшая служанка не солгали, стало-быть, лавочникъ не могъ ошибиться. Дѣвушка прикинулась больною, чтобъ обмануть насъ. Ей просто нужно было тайкомъ отлучаться въ городъ для какой-нибудь преступной цѣли. Я убѣжденъ, что платье, испачканное краской, принадлежало ей; а огонь, трещавшій въея комнатѣ въчетыре часа утра, зажженъ былъ съ намѣреніемъ истребить это платье. Алмазъ похищенъ Розанной, въ этомъ нѣтъ болѣе сомнѣнія, а я тотчасъ же иду къ тетушкѣ, чтобъ объявить ей объ этомъ обстоятельствѣ.
— Нѣтъ, ужь пожалуста повремените немного, сэръ, раздался позади насъ меланхолическій голосъ.
Мы оба обернулись и очутились лицомъ къ лицу съ приставомъ Коффомъ.
— Но почему хотите вы, чтобы я медлилъ? спросилъ мистеръ Франклинъ.
— Потому что слова ваши миледи тотчасъ же передастъ миссъ Вериндеръ, отвѣчалъ приставъ.
— Прекрасно, но что же можетъ выйдти изъ этого? спросилъ мистеръ Франклинъ, внезапно разгорячаясь, какъ будто приставъ смертельно оскорбилъ его.
— А какъ вы думаете, сэръ, спокойно возразилъ приставъ Коффъ, — благоразумно ли съ вашей стороны дѣлать мнѣ подобные вопросы, да еще въ такое время?
Наступила пауза, мистеръ Франклинъ близко подошелъ къ приставу, и оба пристально посмотрѣли другъ другу въ лицо. Мистеръ Франклинъ заговорилъ первый, но уже цѣлымъ тономъ ниже.
— Вамъ, вѣроятно, извѣстно, мистеръ Коффъ, сказалъ онъ, — что почва, по которой вы теперь ступаете, требуетъ съ вашей стороны величайшей осторожности и деликатности.
— Не въ первый, а можетъ-быть, въ сотый разъ приходится мнѣ имѣть дѣло съ подобною почвой, сэръ, отвѣчалъ приставъ съ своею обычною невозмутимостью.
— Итакъ, я долженъ понять изъ этого, что вы запрещаете мнѣ разказывать тетушкѣ обо всемъ случавшемся?
— Я прошу васъ понять только одно, сэръ, что если вы безъ моего разрѣшенія разкажете объ этомъ леди Вериндеръ или кому бы то ни было, то я откажусь отъ слѣдствія!
Послѣ такого рѣшительнаго отвѣта мистеру Франклину ничего болѣе не оставалось дѣлать какъ подчиниться. Онъ съ сердцемъ отвернулся отъ насъ и ушелъ.
Стоя поодаль и съ трепетомъ прислушиваясь къ ихъ разговору, я рѣшительно недоумѣвалъ, кого слѣдовало мнѣ подозрѣвать теперь и на чемъ остановить свои догадки. Впрочемъ, несмотря на сильное смущеніе, я уразумѣлъ двѣ вещи. Вопервыхъ, что поводомъ къ крупному разговору между приставомъ и мистеромъ Франклиномъ, была, по непостижимой для меня причинѣ, сама миссъ Рахилъ. Вовторыхъ, что оба собесѣдника вполнѣ поняли другъ друга, безъ всякихъ околичностей и предварительныхъ объясненій.
— А вы-таки поглупиди въ мое отсутствіе, мистеръ Бетереджъ, пустившись на розыски безъ моего вѣдома, сказалъ приставъ;- пожалуста будьте впередъ полюбезнѣе и не забывайте приглашать меня съ собой, когда вамъ вздумается кое-что поразвѣдать.
Онъ взялъ меня подъ руку, и повернувъ назадъ, пошелъ опять въ томъ же направленіи, откуда только-что вернулся. Положимъ, что упрекъ его былъ дѣйствительно мною заслуженъ, но изъ этого еще не слѣдовало, чтобъ я сталъ ловить вмѣстѣ съ нимъ Розанну Сперманъ. Я не разсуждалъ въ то время, воровка она была, или нѣтъ; законно ли было мое сочувствіе къ ней, или преступно, я просто жалѣлъ ее — вотъ и все.
— Чего вы хотите отъ меня? спросилъ я, останавливаясь и освобождая свою руку изъ руки пристава.
— Небольшихъ топографическихъ указаній, отвѣчалъ онъ.
Я не имѣлъ причины не дать ему маленькаго урока въ мѣстной географіи.
— Нѣтъ ли въ этомъ направленіи дорожки отъ взморья къ дому? спросилъ приставъ, указывая на сосновую аллею, ведшую къ пескамъ.
— Да, отвѣчалъ я, — тутъ есть дорожка.
— Ну, такъ проведите меня къ ней.
Лѣтніе сумерки начинали уже сгущаться, когда мы съ приставомъ Коффомъ отправились на пески.
XV
Погруженный въ глубокое раздумье, приставъ молчалъ до тѣхъ поръ, пока мы не вошли въ сосновую аллею. Тутъ онъ очнулся, какъ человѣкъ принявшій извѣстное рѣшеніе, и снова заговорилъ по мной.
— Мистеръ Бетереджъ, сказалъ онъ, — такъ какъ вы сдѣлали мнѣ честь быть моимъ сотрудникомъ въ нашемъ общемъ дѣлѣ и можете, если не ошибаюсь, оказать мнѣ нѣкоторыя услуги до истеченія нынѣшняго вечера, то я нахожу дальнѣйшую мистификацію между нами излишнею и первый подаю вамъ примѣръ откровенности. Вы рѣшились, кажется, утаивать отъ меня все могущее повредить Розаннѣ Сперминъ, по той причинѣ, что относительно васъ она всегда вела себя хорошо, и вы о ней искренно сожалѣете. Такія гуманныя побужденія дѣлаютъ вамъ, конечно, величайшую честь, но въ данномъ случаѣ вы расточаете ихъ напрасно. Розаннѣ Сперманъ не грозитъ ни малѣйшая опасность, даже если я обличу ее въ похищеніи алмаза, и при томъ на основаніи доказательствъ, столько же для меня очевидныхъ, какъ вашъ носъ, на который я смотрю въ настоящую минуту.
— Вы хотите сказать, что миледи не станетъ ее преслѣдовать? спросилъ я.
— Я хочу сказать, что миледи не можетъ ее преслѣдовать, отвѣчалъ приставъ. — Розанна Сперманъ не болѣе какъ орудіе въ рукахъ другаго лица, и ради этого лица необходимо будетъ пощадить ее.
Онъ говорилъ искренно и серіозно, въ этомъ не могло быть аи малѣйшаго сомнѣнія; однако въ душѣ моей шевельнулось какое-то недоброе чувство противъ пристава Коффа.
— Кто же эта другая особа? спросилъ я.
— Не можете ли вы сами назвать ее, мистеръ Бетереджъ?
— Нѣтъ, не могу, отвѣчалъ я.
Приставъ Коффъ остановился какъ вкопаный и устремилъ на меня взоръ, полный грустнаго участія.
— Мнѣ всегда пріятно сострадать человѣческимъ слабостямъ, сказалъ онъ, — и въ настоящую минуту, напримѣръ, я особенно сочувствую вамъ, мистеръ Бетереджъ, и вы по той же самой причинѣ сочувствуете Розаннѣ Сперманъ, не правда ли? Но не привелось ли вамъ узнать какъ-нибудь случайно, что она шила себѣ новое бѣлье въ послѣднее время?
Я рѣшительно не могъ постичь, съ какою цѣлью ввернулъ онъ мнѣ такъ неожиданно этотъ послѣдній вопросъ. Сознавая, что откровенность моя не могла въ этомъ случаѣ повредить Розаннѣ, я отвѣчалъ, что дѣвушка поступила въ нашъ домъ съ самымъ скуднымъ запасомъ бѣлья, и что въ награду за ея хорошее поведеніе (я особенно налегъ на послѣднемъ словѣ) миледи снабдила ее цѣлымъ приданымъ не болѣе двухъ недѣль тому назадъ.
— Грустно жить въ этомъ мірѣ, мистеръ Бетереджъ, сказалъ приставъ. — Человѣческую жизнь можно уподобить мишени, въ которую постоянно мѣтитъ несчастіе и безъ промаха попадаетъ въ цѣль. Да, кабы не этотъ новый запасъ бѣлья, мы, вѣроятно, отыскали бы между вещами Розанны какую-нибудь новую кофточку, или юпку и, пожалуй, накрыли бы ее на мѣстѣ. Вы, конечно, понипмаете о чемъ говорю я, не такъ ли? изъ лично наведенныхъ вами между прислугой справокъ, вы, вѣроятно, узнали, что подмѣчено было обѣими горничными у дверей комнаты Розанны. Вѣроятно, извѣстно вамъ и то, куда ходила она вчера вечеромъ, сказавшись больною? Неужто не догадываетесь? О, Боже мой, а вѣдь это такъ же ясно, какъ та полоса свѣта, что видна въ концѣ аллеи. Въ четвергъ, въ одиннадцать часовъ утра, надзиратель Сигревъ (эта двигающаяся масса всевозможныхъ человѣческихъ слабостей) обратилъ вниманіе всей женской прислуги на попорченную дверь. Имѣя причину подозрѣвать, что слѣды этого пятна остались на ея одеждѣ, Розанна, при первомъ удобномъ случаѣ, отправилась въ свою комнату, нашла пятно на своей юпкѣ, кофточкѣ или на чемъ бы тамъ ни было, прикинулась больною, пошла въ городъ, купила нужные матеріалы, чтобы сдѣлать себѣ новую вещь взамѣнъ испачканной, проработала надъ нею, запершись въ своей комнатѣ, всю ночь подъ четвергъ, право по утру развела огонь не съ тою цѣлью, чтобы сжечь что-нибудь: она знала, что двѣ изъ ея подругъ подсматриваютъ за ней у двери; и потому, сознавая, что можно было отдѣлаться отъ платья безъ запаха гари и кучи пепла, съ которымъ опять таки пришлось бы повозиться, она развела вышеупомянутый огонь, съ цѣлію высушить и выгладить новую штуку бѣлья, сшитую взамѣнъ испачканной. Испачканную же она, по всей вѣроятности, скрыла на себѣ и въ настоящее время хлопочетъ о томъ, чтобы закинуть ее въ какое-нибудь глухое мѣстечко на томъ уединенномъ берегу, который виденъ отсюда. Сегодня вечеромъ я слѣдилъ за Розанной и видѣлъ, какъ она вошла въ одну изъ хижинъ сосѣдней рыбачьей деревни, куда, быть-можетъ, мы и сами зайдемъ до возвращенія домой. Побывъ немного въ хижинѣ, она вышла оттуда, держа что-то подъ мантильей, какъ мнѣ показалось. Мантилья на плечахъ женщины есть эмблема милосердія, она прикрываетъ собой множество грѣшковъ. Я видѣлъ, какъ, вышедши изъ хижины, Розанна пошла вдоль берега, по направленію къ сѣверу. Неужели вашъ берегъ, мистеръ Бетереджъ, считается однимъ изъ самыхъ красивыхъ по части морскихъ видовъ? спросилъ приставъ.
