Ракеша Омпракаша Мехры, который представляется политически радикальным и обладает новым качеством массового кино.
Очерки расположены в хронологии анализируемых фильмов. Наверное, читатель будет разочарован, не встретив здесь своей любимой картины, но это неизбежно. Я подробно не останавливаюсь на объяснении причин своего выбора, но надеюсь, что читатель найдет тому оправдание по мере чтения.
ОРИЕНТАЛЬНАЯ ИНДИЯ
«Свет Азии» («Prem Sanyas», немой), 1925. Режиссер: Франц Остен. Сценарий: Нираджан Пэл, Эдвин Арнольд. Черно-белый. Производство: «Indian Players». Продюсер: Химансу Рай. Идея: Эдвин Арнольд. Операторы: Вилли Кирмейер, Йозеф Виршинг. В ролях: Сита Деви, Химансу Рай, Сарада Укил, Рэни Бала, Прафулла Рой, Модху Босе.
Основная трудность в изучении раннего индийского кино заключается в малом числе сохранившихся фильмов периода до 1930‐х годов. Считается, что режиссером первого игрового фильма был Дада Сахеб Пхальке, постановщик картины «Раджа Харишчандра» (1913), длительность которого составляла, должно быть, около часа, однако от оригинала до нас дошло всего 1475 футов пленки. Сохранились только фрагменты от прочих немых фильмов Пхальке: «Отпечатки ладоней» (1914), «Сожжение Ланки» (1917), «Рождение бога Кришны» (1917), «Детство Кришны» (1919), «Сант Экнат» и «Бхакта Прахлада» (оба — 1926).
Два ранних индийских фильма, сохранившихся целиком, — «Падение рабства» (Шьям Сундер Агарвал) и «Благородные сердца» (Г. П. Павар) — были сняты на студии «Pune-based Agarwal films» в 1931 году. Однако им предшествовали три важных фильма, снятых немецким режиссером Францем Остеном («Свет Азии» в 1925 году, «Шираз» в 1928‐м и «Бросок костей» в 1929‐м), которые также сохранились целиком. Остен снимал по сценариям сценариста Нираджана Пэла и актера-продюсера Химансу Рая. Особенно интересен тот факт, что если эти три картины представляют собой упражнение в ориентализме, то впоследствии Остен снял еще 16 фильмов на хинди, включая мифологичный «Савитри» (1937), и закончил свою карьеру в Индии «Браслетом» (1939). Поздние фильмы Остена естественным образом соответствуют формату индийского кино, установившемуся к концу 1930‐х.
Постановщик «Света Азии» был режиссером немецкой производственной компании «Emelka», вступившей в партнерство с компанией Химансу Рая «Bombay Talkies Ltd». Сюжет фильма основан на одноименной поэме Эдвина Арнольда о Гаутаме Будде, по которой Нираджан Пэл написал сценарий. Сотрудничество Остена с Раем оказалось чрезвычайно плодотворным. «Свет Азии» как настоящий индийский фильм продавался по всему миру и вошел в историю индийского кинематографа. Сюжет фильма не повторяет поэму; это история Будды от момента рождения до духовного пробуждения под деревом Бо (Бодхи). Роль Гаутамы исполнил Химансу Рай, роль его жены, принцессы Гопы — англо-индийская актриса Рене Смит, которая взяла экранный псевдоним Сита Деви.
Как ни странно, европейскость фильма выдает как раз стремление «Света Азии» к «подлинности». Фильм целиком снят на натуре, во всяком случае, декорации здесь практически незаметны, в то время как для индийской картины о Будде в павильонах возводились бы гигантские декорации, начисто лишавшие ее всякой «подлинности», столь важной для Остена. Говоря о привлекательности этой «подлинности» для Остена, следует отметить, что в 1925 году Индия была очень заманчивой целью для туристов. Образ голодного нищего на узкой индийской улочке мог бы привнести экзотическую краску в представления о стране, сравнимую с прелестью полей тюльпанов в Голландии, которую можно увидеть в современных индийских блокбастерах. А для индийского зрителя «подлинная» Индия не представляла бы никакого визуального интереса, потому создатели индийских фильмов избегали этой «подлинности», предпочитая изображать нечто невероятно волшебное. Скажем, если «Свет Азии» превращает в этнически достоверное зрелище телегу, которую тащит пара истощенных быков, то, чтобы добиться похожего эффекта, в индийском мифологическом фильме мы бы увидели мчащуюся колесницу, запряженную шестеркой роскошных коней.
«Свет Азии» начинается с пролога: группа туристов приезжает в современную Индию. Они посещают городок Бодхгая, осматривают дерево Бодхи и слушают рассказ о Гаутаме Будде. А далее эта история передается флешбэком. Любопытно, что Остен использует одно и то же место в прологе (действие происходит в 1925 году н. э.) и в основном нарративе (500 год до н. э.). Рассказчик ничем не отличается от йогов, предсказателей и магов времен Будды, костюмы и архитектура обеих эпох тоже почти одинаковы. Можно сделать вывод, что Индия 1925 года была не ближе европейскому менталитету, чем Индия эпохи Будды, и внести различия в данном случае никоим образом не входило в задачу создателей фильма.
Еще одна интересная вещь — преобладание средних и дальних планов и дефицит крупных. Это было сделано для того, чтобы за счет акцента на персонажах не потерять саму Индию. Каждый раз, когда героем фильма становится провидец или мудрец уровня Будды, его снимают так, чтобы он возвышался над прочими персонажами и его величие было очевидным для зрителей. Вместе с тем экранный Будда — индиец и, следовательно, для случайной аудитории представляет не больший интерес, чем его земля. В связи с этим фигура Гаутамы здесь преуменьшена; в живописном ландшафте он занимает место как объект, лишенный особой значимости. Если Гаутама Будда — Свет Азии, то сам континент пребывает как бы в тумане, поскольку ни Будда, ни его учение не светят достаточно ярко.
Очевидно, Нираджан Пэл конфликтовал с Остеном по поводу видения Индии: «Во время съемок „Света Азии“ у меня возникли очень серьезные разногласия с Остеном, которые довели меня до того, что я наконец практически отказался от работы над фильмом <…>. Наши споры касались не технической стороны дела. Это были более серьезные вещи, нежели вопросы угла съемки и прочего в этом роде. Назову только одну: на роль Будды в детстве я выбрал племянника госпожи Сароджини Найду — малыша около двух лет, воплощение детского здоровья. Но герр Остен категорически воспротивился: „В Германии его примут за немца… Надо найти на роль Гаутамы смуглого ребенка“. У Остена был свой взгляд на такие вещи, и в конечном итоге изображать Будду-младенца стал хилый сынишка дрессировщика слонов»[54].
На первый взгляд этот анекдот кажется примером расистских воззрений Остена (он впоследствии вступил в нацистскую партию). Однако его можно понять и по-другому. Возможно, Остен полагал, что даже невзрачный малыш может изображать Будду-ребенка, ибо важен был как раз процесс его преображения в последующие годы. А Нираджан Пэл был уверен, что ребенок, которому предстояло стать Буддой, должен быть от природы прекрасным, потому что сущность святого не могла не быть заметной даже в таком возрасте. Там, где Франц Остен видел только «индийского ребенка», Нираджан Пэл явно видел «Будду-ребенка».
Оригинальная музыка, специально написанная для «Света Азии», чтобы исполнять ее на сеансах, утрачена, но в большинстве фильмов этого жанра использовался аккомпанемент, исполняемый на экзотических инструментах, чтобы передать своеобразие места
