«А если она тоже поднималась наверх?.. Нет, камера это не зафиксировала. А вот представить, как Анжелика летит за борт, глядя на эти руки, очень даже нетрудно», — Алексей невольно заерзал.
Софья Исааковна меж тем с готовностью уставилась на него красивыми темными глазами и слегка наморщила лоб. Похоже, старалась припомнить, что же такое офшоры? И как на них отвечать, чтобы не подставить под удар обожаемого Сему?
— Итак, вы не хотели ехать в этот круиз, — мягко начал Алексей издалека. — Шутка ли, встречать Новый год вдали от своих детей! Вы, должно быть, хотели, чтобы муж поехал один, коли ему так уж приспичило.
— Один?! — в глазах у Софьи Исааковны заплескался ужас. — В это гнездо разврата?! О! Я прекрасно видела, что там происходит, — презрительно сказала она. — Порядочные женщины так себя не ведут!
— Это вы об Анжелике Голицыной? — невинно спросил Алексей.
— А эта вообще… — С губ госпожи Зебриевич едва не сорвалось бранное слово.
— То есть, когда она якобы пропала, вы не сильно огорчились?
— Она нашла то, что искала. Туда ей и дорога.
— А куда?
— В могилу!
— А кто вам сказал, что ее убили? Трупто так и не нашли!
— Сема сказал.
— А он откуда знает?
— Потому что он видел, как ее столкнули за борт.
— Кто столкнул?
— Сажин.
«О как! Ну, Зебриевич… Мамой, значит, клянешься?»
— А почему Семен Абрамович сам мне об этом не рассказал?
— Так они же друзья!
— А вы с Сажиным, значит, не друзья?
— Я его едва знаю.
— И как он вам?
— Да никак, — пожала плечами Софья Исааковна. — Мужчина как мужчина.
«Вот и еще одна женщина, на которую не действует мужская харизма Дмитрия Александровича, — подумал Алексей. — В ее глазах Сема даже с одышкой и артрозом в сто раз прекраснее. Да, любовь творит чудеса».
— То есть вы не испытываете к Дмитрию Александровичу ни любви, ни ненависти? — уточнил Леонидов.
— Нет. Он друг моего мужа.
— Но почему вдруг вы решили засадить его в тюрьму? Ведь выто не видели, как Сажин бросает за борт Анжелику Голицыну!
«Бросает за борт — хорошо сказал», — удовлетворенно подумал Алексей. Образ Стеньки Разина Сажину подходит. Мужчина он крупный и сильный, в его руках женщина что пушинка.
— Да, но Сема так сказал!
Ключевое слово — «жена».
— А мужу вы, Софья Исааковна, верите безоговорочно?
— Так ведь он муж! — озадаченно посмотрела на Алексея мадам Зебриевич.
— Давно вы замужем?
— Почти двадцать лет, — с гордостью сказала Софья Исааковна.
— Значит, в студенческие годы вы ни Сажина, ни Голицына, ни Дарью Витальевну не знали? — спросил Алексей, сделав нехитрые подсчеты.
— Нет, не имела чести.
— Тяжело вам, наверное, было за новогодним столом в компании с малознакомыми людьми?
— Так ведь я была с Семой!
— Хорошо, — тяжело вздохнул Алексей. — Как вы оказались в баре, где ругались Анжелика Голицына и Дмитрий Сажин?
— В баре?! Я шла в уборную! Но они так громко кричали…
— Что именно они кричали? — кисло спросил Леонидов.
— Такое даже повторять неприлично. Но что с них взять? Они же любовники! — презрительно сказала Софья Исааковна. Верная жена.
— С чего вы это взяли? Что они любовники?
— Так ведь она сказала Сажину, что он импотент!
— Тогда каким образом они были любовниками?
Софья Исааковна крепко задумалась. Алексей увидел, как она нервно теребит сумочку. Должно быть, там лежала написанная Семой инструкция.
— Я видела, как она на нем висла, — сказала наконец мадам Зебриевич.
— Тогда? В баре?
— Нет, после. Она буквально тащила его наверх, на открытую палубу.
— А это уже интересно, — оживился Алексей. — Значит, Дарья Витальевна ушла изза стола первой. А ваш муж стал надираться. С чего это?
— Сема просто немножко расслабился, — заерзала Софья Исааковна.
— И часто он таким образом расслабляется?
— О нет! Только по праздникам!
— Потому вы и поехали с ним в этот круиз. Понятно, — кивнул Алексей. — Чтобы он, напившись, не дай бог, не свалился за борт. Тогда почему он оказался на открытой палубе один?
— Потому что я уснула, — тяжело вздохнула Софья Исааковна.
— Боже! Как вы могли?!
— Укачало меня. — Мадам Зебриевич открыла сумочку и засунула туда руку. — Паром всетаки.
«Неужели осмелится достать шпаргалку?» — слегка напрягся Алексей, не зная, как на это реагировать. Но Софья Исааковна достала веер. Обычный белый веер, из пластика, приглядевшись, Алексей увидел, что каждое звено украшено картинкой с видами СанктПетербурга. В кабинете было тепло, не сказать жарко, а Софья Исааковна была в кофточке с коротким рукавом. Но ей все равно понадобился веер. Обмахиваясь им, госпожа Зебриевич сказала:
— Я спиртное плохо переношу, вот меня и сморило от шампанского. Держалась, сколько могла, потому что Сема спать не собирался. Но в три ночи у меня совсем не осталось сил. И я пошла к себе в каюту. По дороге и увидела, как Дима с Анжеликой в обнимку идут наверх.
— Прямотаки в обнимку?
— Она к нему прижималась и чтото шептала на ухо, я это видела своими глазами!
— Верю. А что в этот момент делал ваш муж?
— Он зашел в бар. Сказал: на посошок. Ведь все встречали шведский Новый год! Ну и Сема присоединился.
— Ах да. По нашему времени три часа ночи, а у них Новый год. Хорошо, что мы наконец переходим на зимнее время. А то три часа разницы с Европой — это многовато. Вы не находите?
— Мнето что? — пожала плечами Софья Зебриевич.
— Значит, ваш муж дернул виски на посошок и почувствовал, что ему надо бы освежиться. А то перед глазами все плывет. А вы в этот момент уснули у себя в каюте.
— Я ждала Сему, но меня сморило, — пожаловалась Софья Исааковна.
— Ну а когда вы с Семой стали обсуждать убийство Анжелики? Утром, как только проснулись?
— Утром позвонил Даня и сказал, что его жены в каюте нет.
— Почему же вы ему не сообщили, что она мертва?
— Потому что… — Софья Исааковна запнулась. — Как только Сема положил трубку, я рассказала ему о том, что видела в баре. А он мне на это: «Теперь понятно, за что он ее».
— Он — это Сажин? Или Голицын? Ведь ваши слова можно истолковать двояко. Голицын ведь запросто мог приревновать жену к Сажину и столкнуть ее за борт в порыве гнева.
— Даня? Неет… Это не Даня.
— Почему?
— Так ведь Сема говорит…
— Все с вами понятно, Софья Исааковна. Вы можете быть свободны.
— Как? Это все? — откровенно удивилась она. — Но Сема сказал…
— Софья Исааковна, драгоценная моя, а какой мне от вас прок? — перебил ее Алексей. — Все равно вы говорите со слов Семы, что бы вы ни рассказывали. Вот я и хочу послушать самого Сему. Так проще.
— Что вы, что вы! — замахала рукой госпожа Зебриевич. — Он так занят! Если надо что, так вы спросите у меня!
— Я уже спросил. Я вижу, что Голицыну вы симпатизируете больше, чем Сажину, хотя, в принципе, это фигуры для вас равнозначные: друзья мужа. Причину такой симпатии я могу узнать?
Софья Исааковна хихикнула и плотоядно облизнула губы.
— Знаете, Сажин, он такой надменный. А Данечка милый. И даже советуется со мной.
— По поводу?
— У него ведь ресторан. А я прекрасно готовлю. Я ему дала несколько фирменных своих рецептов, — с гордостью сказала Софья Иса аковна.
— У Голицына ресторан?!
— Да, вот уже два года.
— И как он? Процветает?
— Вообщето, дела идут не очень, — вздохнула мадам Зебриевич. — Как Сема говорит. Но сейчас ведь время такое.
— Да, время непростое, — согласился с ней Алексей. — А ваш муж, выходит, в курсе всех Данечкиных дел?
— Конечно! Ведь Сема же свои деньги туда вложил! Я очень обрадовалась. Будет хоть куда пойти. Данечка всегда меня угощает, я к нему, бывает, забегу, когда по магазинам нахожусь, — оживилась Софья Исааковна.
— А каков его долг вашему мужу? — забросил удочку на всякий случай Алексей.
— Понятия не имею! Мы с Семой за деньги никогда не говорим. Он мне дает, сколько нужно, но при этом говорит: «Не спрашивай меня, Софа, откуда. Времена сейчас тяжелые». Или: «Радуйся, Софа, мы вчера немножко разбогатели». Но этого я давно уже не слышала. Времена сейчас тяжелые.
— Это правда, — вздохнул Алексей. — Адресок ресторана не подскажете, Софья Исааковна? Я почемуто уверен, что ваши фирменные блюда стоит отведать.
— С радостью, — расцвела она. Кажется, Алексей нашел подход к Софье Зебриевич. — Если я и хотела бы гдето работать, то поваром, — защебетала она, рисуя на листке схему проезда. Хотя достаточно было и адреса, в Инете все есть. — Но Сема против. Не против повара вообще, а против моей работы. Вот подарил бы он мне этот ресторан… — мечтательно сказала госпожа Зебриевич. — Уж я бы там развернулась! Деньгито все равно мужнины! А я бы его подняла, этот ресторан…
