Декабрь и мне принес несчастье. Конечно, я переживала за Шебу, но моей основной заботой было резко ухудшившееся здоровье Порции. В середине ноября, вернувшись, помнится, в пятницу из школы, я обнаружила на своей постели бледно-розовую лужицу рвоты. После ряда анализов ветеринар поставил диагноз — у Порции рак кишки, и с тех пор она проходила курс радиотерапии. Ветеринар не сомневался в полном выздоровлении, и я всей душой жаждала уверовать в его оптимистичные прогнозы, но болезнь, или тяжкие процедуры, или все вместе с ужасающей скоростью вытягивали из моей Порции жизнь. Гордое, насмешливое создание, в течение двенадцати лет бывшее моим единственным спутником жизни, на глазах превращалось в пресмыкающуюся унылую тварь. Она усыхала с каждым днем.
Боюсь, кое-кто сочтет неуместным ставить знак равенства между проблемами Шебы и моими. Кому-то, надо думать, трудно представить, что страдания животного могут вызвать не меньшую сердечную боль, чем неверный любовник. Шеба уж точно этого не поняла. Собственно, именно ее неуважение к моему горю (хоть бы мало-мальское сочувствие проявила, так ведь нет же) и лежит в основе нашей недолгой, но катастрофической по последствиям ссоры.
В первую субботу декабря я забрала Порцию из ветеринарной клиники, после очередного сеанса радиотерапии. Она всегда была вялой после процедур, но в тот раз выглядела совершенно обессилевшей. Удрученная этим зрелищем, я поехала не домой, а к Хартам. Мне еще не случалось появляться у них без приглашения, однако я решила, что чрезвычайность ситуации оправдывает нарушение этикета. Особняк Хартов встретил меня темными окнами. Вынув дорожную корзинку из машины, я все же поднялась на крыльцо и позвонила. Порция спала в корзине, а я топталась на крыльце и надеялась на чудо — что Шеба окажется дома. Минуту-другую спустя я уже повернулась, чтобы уйти, когда услышала звук шагов. Дверь открылась. Шеба объяснила, что работала в студии, а Ричарда и детей нет. Порцию она даже не заметила.
— Если честно, — сказала Шеба по дороге в мастерскую, — я не работаю в студии, а жду звонка Стивена. Мы собирались встретиться.
Я осторожно опустила корзинку на пол и села на ближайший раскладной стул.
Шеба залилась нервным смехом.
— Он должен был позвонить час назад — и до сих пор ни звука. Вот негодник!
Я кивнула.
— Должно быть, из дому не может вырваться, — продолжала она. — Он ведь всегда такой пунктуальный. Или мамаша задержала. Она иногда таскает его с собой по магазинам — сумки носить…
— Порция совсем плоха.
Наконец-то Шеба глянула на корзинку.
— О боже. Бедная Порция. Вы только что из клиники?
— Да. Она так страдает. Мне этого не вынести. — И я заплакала.
— Бедная Барбара. Какой ужас. — Она присела передо мной на корточках и добавила, слегка похлопав меня по колену: — Все будет в порядке.
После минутного молчания Шеба выпрямилась и села на стул.
— Не плачьте, прошу вас. Доктор поможет, вот увидите.
Меня разозлила эта хлипкая — и бессмысленная — попытка утешения. Я вынула из-под манжеты платок и аккуратно промокнула глаза.
Длинные руки Шебы безвольно лежали на коленях. Под бледной кожей зеленоватыми нитями просвечивали сосуды, словно пряди водорослей в водах озера.
— Вы со школьными подругами когда-нибудь гладили друг другу руки? — внезапно спросила я.
Шеба рассмеялась:
— Что? Нет, никогда.
— А мы гладили. Вот здесь, с внутренней стороны. Одна девочка меня гладила, я следующую и так далее. Длинные-длинные цепочки выходили. Восхитительное ощущение.
— Так уж и восхитительное. — Шеба недоверчиво хохотнула. — Ну разве что для сексуально озабоченных подростков.
— Нет-нет, в этом нет ничего сексуального, — возразила я. — Позвольте покажу.
Я взяла ее правую руку и принялась водить кончиками пальцев по тыльной стороне. От запястья к локтю. Вверх-вниз. Признаться, жест был смелый. До сих пор я так к Шебе не прикасалась.
Она захихикала:
— Щекотно!
— Нет-нет. Закройте глаза. Прочувствуйте…
Шеба закрыла глаза, я продолжала легко водить пальцами по ее тонкой руке, и через пару секунд у нее от изумления приоткрылся рот. А затем она выдернула руку.
Я снова потянулась к ней:
— Расслабьтесь…
— Не надо, — отрезала Шеба. — У меня мурашки по коже! — И дернула вниз закатанный рукав.
Звонок заставил ее взлететь со стула и броситься к телефону. Нетрудно было догадаться, что на другом конце провода Конноли — Шеба сразу начала шептать и хихикать, а потом вообще ушла с аппаратом в туалет и закрыла за собой дверь.
В душе кипя от возмущения, забрасывая то одну ногу на ногу, то другую, я дожидалась конца разговора.
Шеба вышла с улыбкой на лице.
— Черт! Мне ужасно стыдно, Барбара, но я должна бежать. Это он звонил.
Она заметалась по студии, спешно собирая какие-то мелочи.
— Нет, — сказала я.
Шеба оглянулась; ее брови изумленно приподнялись и сложились миниатюрными китайскими шляпками.
— То есть… Пожалуйста, не уходите, — исправилась я, ошарашенная собственным выпадом. — Побудьте со мной хоть немного.
Она шагнула ко мне, обняла.
— Все будет хорошо. Вот увидите. — После чего разогнулась и надела пальто.
— Не уходите, Шеба! — повторила я.
— Барбара, перестаньте. Мне нужно идти.
Я готова была завизжать. Чертов Конноли. Чертов, чертов мальчишка.
— Шеба… — Я ухватилась за рукав ее пальто.
— Прошу вас! — выкрикнула она и отшатнулась так резко, что я потеряла равновесие и упала со стула, больно ударившись бедром о гончарный круг.
Из корзинки донесся странный звук, словно кто-то провел ногтем по стеклу. Порция проснулась.
— Господи! Вы в порядке, Барбара? — Шеба склонилась надо мной с премилой смесью тревоги и нетерпения на лице.
Я медлила вставать, потирая бедро.
— Кажется, да.
— Точно?
— Да. Ногу слегка ушибла, только и всего. — Бедро болело дико, но я не собиралась поднимать шум. Все еще сидя на полу, я заглянула сквозь прутья корзины. Порция забилась в самый угол: когти выпущены, шерсть дыбом. — Ш-ш-ш… Все хорошо, — шепнула я успокаивающе.
— Мне очень жаль, извините. — Шеба забросила ремешок сумки на плечо и надела шляпу.
Она что, все-таки уходит? После того, как свалила меня на пол? Я поднялась, чуть покачнувшись.
— Вы сможете вести машину? — спросила Шеба.
— Разумеется. Все нормально.
Шеба была слишком занята собой, чтобы уловить холод в моем голосе.
— Отлично, отлично. — Она направилась к двери.
Я нагнулась за корзиной и прихрамывая двинулась следом.
На улице мы сухо обнялись.
— Что ж — до понедельника? — Шеба пританцовывала на месте, словно ей приспичило по нужде. Я кивнула, выуживая из сумочки ключи от машины. — Ладно… Берегите себя… — Когда я повернулась, чтобы открыть машину, она похлопала меня по спине.
— У-уф, — выдохнула я, хватаясь за бедро. — Похоже, синяк завтра будет приличный…
Но Шеба этого не услышала. Она уже вприпрыжку бежала по улице — торопилась поймать любовника, пока тот не передумал.
Глава тринадцатая
Следующие две недели я сторонилась Шебы. В школе даже на переменах редко выходила из класса, а когда Шеба подлавливала меня в коридорах, держалась с ней корректно, но с прохладцей. Она и домой мне звонила, чтобы пригласить в гости, но я отказалась под умышленно неубедительным предлогом. Я взбунтовалась. Довольно с меня Шебы. Посмотрим, как она проживет без меня.
Но очень скоро я впала в уныние. Почему мне так не везет с подругами? Почему меня всегда предают? Неужели моя верность так никогда и не будет вознаграждена?
Погода в те дни стояла гадкая. Проливные дожди сменились гнетущим тускло-желтым туманом, а затем на город обрушились ураганы. В одну ночь Лондон лишился четырехсот деревьев. Я гадала, где умудряются встречаться Шеба с Конноли. Если, конечно, встречаются.
Все это время меня изводила бессонница. Я плохо засыпаю даже в хорошем расположении духа — часами брожу по квартире, оттягивая момент, когда все-таки придется лечь в ледяную постель и признать завершение еще одного дня. А в тот период я не могла сомкнуть глаз до трех, даже до четырех утра. Иногда забывалась дремой в кресле, с Порцией на коленях, но через каких-нибудь пару минут меня будил пронзительный свист ветра за окнами.
Здоровье Порции было хуже некуда. С застывшей на морде маской страдания она практически не покидала дивана. В какой-то момент я дошла до такого расстройства, что всерьез подумала о том, чтобы взять больничный и уехать с Порцией к сестре. По крайней мере, самой себе готовить не придется.
И вдруг ситуация резко изменилась: перед самыми рождественскими каникулами наш математик Бэнгс пригласил меня на свидание. Подступил как-то тишком в коридоре и предложил пообедать с ним в ближайшую субботу. В ресторане. Он меня заинтриговал. Мне хватило ума исключить романтические планы Бэнгса на мой счет, однако и платонический интерес с его стороны вызывал удивление. За четыре года работы в Сент-Джордже Бэнгс ни разу не проявил желания пообщаться со мной вне стен школы. Теперь-то я понимаю, что должна была отказаться, а тогда депрессия вынудила меня увидеть в предложении Бэнгса добрый знак: лучик надежды на благие перемены.
