закричал я, подбегая к нему.— Надо что-то делать, действовать!
Но Симуш, не говоря ни слова, сунул мне в руки заслонку с железякой — мол, стучи! — а сам, петляя между ульями, понесся к водопроводному крану. Летел он, не обращая внимания даже на то, что вокруг его головы вились пчелы. Наклонился вперед и мчит во весь дух. Но добежать до крана Симуш не успел: споткнулся обо что-то и покатился по склону, как мяч. Жалея его, я даже про заслонку с железкой забыл. Стою, думаю: эх, никогда этот растяпа ничего не замечает, сломал, наверное, ногу. А Симуш поднялся с травы и, скривив лицо, начал было грозить мне кулаком, но вдруг с ним снова что-то случилось, он зашлепал по себе руками и, втянув шею как петух, убегающий от дождя, кинулся в мою сторону, к избушке. Меня только волна воздуха обдала, когда он пронесся мимо. И не успел я моргнуть, как Симуш уже скрылся в сенях. И тут… тут в моих волосах что-то тоненько зазвенело и… как уколет! Я вздрогнул, словно электрическим током в голову ударило. Заслонка и железяка как-то сами вылетели из рук. И я тоже рванулся в сени так, будто мне кто под пятки горящих углей подкинул!
За мной в сени ворвалось-таки несколько пчел.
— Сетку, сетку надевай скорее! Вон — на гвозде! — закричал мне Симуш, как только я вбежал в сени.— А то искусают до смерти, в такое время они знаешь какие злые!
Мы напялили шляпы с сеткой и, успокоившись, зашагали между ульями. Симуш отправился к водопроводной трубе. Он открыл кран, потом взял шланг, надетый на конец трубы и начал поливать, как дождем, беснующихся над зеленым ульем пчел. А я тарабаню в свою заслонку…
От этого нашего маскарада пчелы, вроде бы, успокоились. Набились на летке и собрались в настоящий клубок.
— А что теперь делать? — спросил я у Симуша.— Как их загоним обратно в улей? Потом бы можно заткнуть дыру и все… Тогда бы уж никуда не улетели…
Симуш рассмеялся.
— Эх, чудной же ты, Михась. Как их теперь назад заронишь? Пчелы — это тебе не овечье стадо. У них все зависит от матки. Зайдет она — все зайдут, не зайдет — и другие не зайдут. А надумают — тут же в другое место улетят. Сейчас, значит, матка там сидит, вот они и собрались вокруг нее все. Рабочие пчелы от нее ни на пальчик не отлетят,—объяснил мне Симуш как настоящий пчеловод. Я взглянул на него с завистью: «Молодец, оказывается, Симуш, дело знает…»
— А вдруг она надумает улететь сейчас же. Как же ее остановить? — продолжал я расспросы.— Может, побежать за твоим отцом?
— Нет, остановим сами,— решительно отрезал Симуш.— А это на что, по-твоему? — потряс он шлангом.— Пусть только двинутся с места — брызнем на них водой. Мигом успокоятся. Если ты хочешь знать, пчелы боятся дождя, как огня. Ты когда-нибудь видел, чтобы пчелы в дождь летали? В такое время их нигде не увидишь, смирненько дома сидят. А с другой стороны… Этих я и в лукошко могу собрать. Пусть и сидят до прихода отца,— Симуш выпрямился, сунул мне резиновый шланг и помчался к избушке.
А пчелы словно только этого и ждали: они вдруг загудели, клубок их распался, будто кто разбил его кулаком. Пчелы разом поднялись в воздух и, выстроившись в строй, как солдаты, помчались в сторону старого дуба, стоящего в метрах в трехстах от пасеки. Я не успел не только брызнуть водой, а даже и рта раскрыть — как вся армада скрылась из глаз.
В это время появился Симуш с лукошком в руках.
— Ну, как там? — спросил он еще издали.— Посиживают?
— Нет, ушли… — буркнул я, отводя глаза.— Не успел я…
— Брось-ка ты шутить, Михась. Накличешь еще беду,— не поверил мне Симуш, подходя ближе к зеленому улью. Но, увидев, что пчелиного клубка нет и в самом деле, вдруг разозлился: — Эх ты, тетеря! — крикнул он с таким видом, словно хочет влепить мне по уху.— Стоишь, как ворона!.. Заметил хоть, куда полетели?
— Вон туда,— показал я в сторону дуба.— Айда, посмотрим, может, собрались где-нибудь там…
— Собрались тебе, дожидайся… — буркнул Симуш недовольно.— Ходи теперь по лесу из-за тебя, ищи. Деревьев здесь много, каждое осматривать — на сто лет хватит!
Он сплюнул с досады, перекинул лукошко за спину и зашагал в сторону дуба. Я поплелся за ним.
Долго мы бродили по лесу, а пчел как не бывало, словно сквозь землю провалились. Обозлившись вконец, махнули мы рукой и повернули назад, к пасеке. Топаем себе не спеша, а глазами все же обшариваем каждое дерево. От постоянного глазенья вверх у меня аж шея заныла.
И вдруг Симуш, идущий впереди, замер на месте. От неожиданности я наткнулся носом ему в спину.
— Постой-ка, постой,— оказал он, отстраняя меня.— Слышишь, гудят?
Я навострил уши. И правда, где-то совсем недалеко, чуть левее от нас, слышалось пчелиное гудение. Раздвигая ветви орешника, мы вышли на небольшую поляну. Смотрим: и правда пчелы, наши пчелы! На ветке небольшого клена, метрах в трех-четырех от земли как шапка висит пчелиный рой! И сучок-то ведь небольшой, тоненький совсем. Тряхнуть хорошенько — пчелы, наверняка, упадут в лукошко, если его подвести под них. Но стоит клубку промахнуться, он, шлепнувшись с четырехметровой высоты, может сильно помяться. И пчел много погибнет. Семья-то молодая. Порань ее в самом начале — может захиреть.
Симуш, недолго раздумывая, опустил сетку шляпы, вручил мне лукошко, поплевал на ладони, обхватив ствол клена ногами, как обезьяна, проворно полез вверх. Усевшись на нижний сук, Симуш велел подать лукошко. Лезть ему сразу стало труднее, но Симуш упрямо взбирался все выше. При этом он бормотал ругательства, проклиная лукошко за то, что оно цеплялся за сучки, мешая ему карабкаться вверх.
Я стоял и следил за ним, не дыша. Аж сердце заколотилось.
Но вот Симуш добрался до того сучка, повесил лукошко на ветку, вынул из него черпак и
