из виду, мальчики снова вытесняли, девчонок.
Мало-помалу мы с Симушом стали ко всему привыкать, и такая жизнь начала нам даже нравиться. Но тут случилось событие…
Как-то в лагерь прикатил газик председателя колхоза. Каково же было наше удивление, когда из кабины вместе с Иваном Ивановичем появился… Якруш! Он хмуро посмотрел на нас и, переминаясь с ноги на ногу, стоял у машины. Иван Иванович легонько подтолкнул Якруша — не стесняйся, мол, двигай. И, улыбаясь, сказал:
— Вот, еще одного героя привез. Скучновато ему в деревне. Возьмете?
— Отчего же! — ответил начальник лагеря.— Пополнению мы рады. Верно, ребята?
Мы молчали.
Николай Иванович переглянулся с председателем и сделал вида что ничего не заметил. Тут-то Якруш сказал Ивану Ивановичу:
— Что я вам говорил? Отвезите меня обратно. Не хочу я сюда!
— Э-э, так не пойдет! — решительно взял его за плечи Николай Иванович.— Ты же пионер! Значит и для тебя существует дисциплина. А пионер всегда там, где он нужен. Пошли!
И Николай Иванович повел Якруша к палаткам. Председатель колхоза, улыбаясь, посмотрел им вслед, потом внимательно взглянул на нас с Симушом, неопределенно хмыкнул, сел в машину и уехал.
Симуш ткнул меня в бок.
— Видал? — прошептал он.— Ну, теперь начнется! Драпать отсюда надо, точно тебе говорю. Этот Якруш выкинет еще штуку!
— Поживем — увидим,— неуверенно ответил я.
А сам подумал: «Уж если драться полезет, так это просто ему не пройдет! Не в деревне! На пионерской линейке сразу приструнят!»
Первое время все вроде было спокойно. Якруш вел себя тихо, не озорничал и не придирался. Даже в споры старался не вступать, хотя страсть как любил спорить. Якруш гордился тем, что он «городской», видел больше и читал больше нас. И этим тыкал нас в глаза, стоило ему возразить, как он выходил из себя и начинал драку. А тут ходит, помалкивает.
Прошла неделя. И Якруш, что называется «сорвался». Натура не выдержала. Побил Антошу. Тот нашел где-то-спелую землянику и притащил горсть ягод, чтобы похвастаться. Якрушу захотелось ягод попробовать, но Антоша не давал. И Якруш его ударил. На вечерней линейке Николай Иванович его так отчитал, что Якруш стоял ни жив, ни мертв. Но мы с Симушом видели, что он затаил зло. Особенно на нас с Симушом, потому что мы заступились за Антошу. Якруш, вставая в строй, так выразительно покосился в нашу сторону, что мы поняли — война объявлена!
Прежнее наше благодушное настроение лопнуло, как мыльный пузырь! Теперь только и жди пакостей.
В эту пору поспела и клубника. Работать нам довелось по-настоящему. В иной день весь отряд по пять-шесть часов не уходил с грядок. Клубники было так много, что машина, прикрепленная к нам для перевозки ягод, не успевала вывозить собранный урожай.
У каждого из нас была норма: собрать по две корзины клубники в день. Лентяй Якруш еле-еле успевал. Он чаще в рот клал клубнику, чем в корзину. Заметив, что тощий Тимуш опережает всех и собрал третью корзину, Якруш пристал к нему: дай, мол, я сдам. Тимуш воспротивился. Тогда Якруш, будто нечаянно, толкнул и опрокинул его корзину. Ягоды рассыпались по земле. Это заметила Катя и подскочила к Якрушу.
— Как ты смеешь? На стыдно? Собери ягоды! — потребовала она.
— Еще чего! — набычился Якруш.
Он уже собрался уходить, но Катюша вцепилась в его рубаху.
— Собери! — повторила она.
Якруша словно муха укусила. Не помня себя, он размахнулся и хотел ударить Катюшу. Но та вдруг присела, и Якруш, потеряв равновесие, шлепнулся на землю. На громкий смех и крик ребят прибежали и мы с Симушом. Якруш, поднявшись, отряхивал с колен пыль.
— Ну, подожди! — погрозил он Катюше.— Я с тобой еще посчитаюсь!
Хмуро посмотрев на наши решительные лица, подхватил пустое ведро и скрылся за деревьями.
Шел день за днем. Незаметно лето перевалило на вторую половину. Жизнь в лагере протекала своим заведенным порядком. Мы купались, трудились в саду, отправлялись в туристические походы, пели у костра пионерские песни. Начали созревать яблоки. Теперь каждое звено, каждый пионер боролись за лучшие показатели. Около столовой к завтраку всегда вывешивалась свежая «Молния».
С Симушом мы по-прежнему держались вместе. Как-то обходя свой участок, мы натолкнулись на странную яблоню. На ней не было яблок. В то время, когда ветки других деревьев провисали под тяжестью урожая и под них приходилось ставить подпорки, эта безмятежно шелестела пустой листвой. Мы удивленно переглянулись.
— Что бы это значило? — спросил я Симуша.
— Видно, померзла весной. Не цвела,— ответил он.— Вот и не уродилось ни одного яблока.
И тут я увидел на верхушке красное спелое яблоко.
— Смотри! — показал я Симушу.— Яблоко! Большущее! Ой, какое яблоко!
— Где? Где же? — силился разглядеть его Симуш.
Наконец, разглядел. Яблоко и в самом деле было на редкость спелое, красное, заманчивое. Я таких крупных что-то и не видывал. У Симуша вспыхнули глаза.
— Достанем? — предложил он.— А вдруг это какой-нибудь необыкновенный сорт? Может, ветку кто-то уже обобрал? А это яблоко не заметил?
— Не знаю,— пожал я плечами. Но яблоко и мне захотелось попробовать. А что? Может, так оно и есть, как говорит Симуш. Обидно, если мы никогда не узнаем, что за вкус у этого сорта. Но, смерив глазом расстояние до яблока, я спросил Симуша:
— Как же мы его достанем?
Симуш ни слова не говоря, разбежался, подпрыгнул, уцепился за толстый сухой нижний сук и вскарабкался на дерево.
Он быстро добрался до верхних веток, но яблоко висело почти на конце одной из них, и как Симуш не ловчился, дотянуться до него не мог. Он тряс ветки, качал ствол яблони, но все было безуспешно. Снизу я подавал ему советы. Изловчившись, Симуш уже было почти дотянулся до яблока, как вдруг раздался предательский треск, ветка надломилась и Симуш грохнулся вниз. Я так и похолодел. «Ну, все!
