class="p1">— Да, — сказала Натка, подсаживаясь с краю стола.
Так остров оставался для нее в шаговой доступности. Если что.
— Супер.
Вооружившись вилкой, сын тут же перекинул две сосиски себе в тарелку.
— Слушай, Нат, — поместив опустевшую кастрюлю в раковину, Лаголев открыл холодильник, — у нас вроде бы еще соленый огурец оставался. Который вырвиглаз. Помнишь, его деть было некуда? Сейчас настрогали бы…
— Я съел, — сказал Игорь.
— Когда? — удивился Лаголев.
— Ну, ночью.
— Это ты погорячился.
Игорь вдруг надулся и механически разделал одну из сосисок на три части ребром вилки.
— Да я это… Я аппетит нагулял. А пришел, мама меня сразу спать погнала. Я бы оставил, если б знал.
— Так себе оправдание, — сказал Лаголев.
— Бедный огурец! — вырвалось из Натки.
— Кто? — удивился Игорь.
Лаголев захохотал. Натка сначала крепилась изо всех сил, но потом не выдержала и сама. Ей представились это сморщенное, бледно-зеленое, пупырчатое существо, доживавшее свой соленый век в банке в дальнем углу холодильника, переставшее даже гадать, когда его пустят на салат или рассольник, и сын, под голодным взглядом которого даже сухари и галеты каменной твердости приобретали гастрономическую ценность.
— Смейтесь, смейтесь, — обиделся, склонился над тарелкой сын.
Лаголев тронул его за плечо.
— Прости. В нас сейчас дури много.
Игорь выпрямил спину.
— То есть, это все-таки дурь?
Он набил рот, но не успел прожевать и теперь говорил с надутой, как у больного флюсом, щекой. Все, я не смеюсь, сказала себе Натка.
— И где вы ее взяли?
Сын краснел, когда горячился.
— Мы тебе все расскажем, — сказал Лаголев и показал глазами на тарелку. — Ты ешь давай.
— А вы?
— Мы тоже.
Лаголев начал с картофеля. Натка отломила хлеб. Игорь, ко всем телодвижениям родителей воспылавший нешуточной подозрительностью, с великолепной трагической паузой, воскликнул:
— А сосиски?
— Пожалуйста, — пожала плечами Натка.
Секунд пять сын с недоверием наблюдал, как она жует, отделив ножом кусочек пахучего розового мяса.
— Я тоже могу, — сказал Лаголев и пригвоздил свою сосиску к тарелке. — Смотри. — Он откусил сразу половину и заработал челюстями. — Вкусно, кстати.
— Папа, блин. Сам знаю, — буркнул Игорь.
Он занялся своей порцией, не забывая, впрочем, бросать быстрые взгляды то на отца, то на мать.
— Чайник? — спросил Лаголев.
— Да, Саш, поставь, пожалуйста, — попросила Натка.
Сын фыркнул.
— Вы даже не слышите, как разговариваете! — заявил он, подгребая кубики картофеля к вилке ломтем хлеба. — Вы раньше так не разговаривали!
— Как? — спросил Лаголев, зажигая конфорку под чайником.
— Ну, как будто…
Игорь смутился. Он хотел сказать: «Как будто мама передумала разводиться». Это было нетрудно прочитать по его лицу.
— Как будто у нас все хорошо? — выручила его Натка.
— Да!
— Ну, на самом деле, все не так уж и плохо, — сказал Лаголев, доставая кружки. — Просто иногда нужно сдвинуть холодильник, чтобы это понять.
— Понять, что важно в жизни, а что нет, — поддержала Натка.
У Игоря вдруг задрожали губы.
— Вы что, в секту вступили? — спросил он.
— В какую?
— Ну, в которой обещают радость и просветление. Я видел, ходят такие с книжками по домам. То бритые, в белом. То с сумками через плечо, в черном. «Отрекитесь от суетного, жизнь есть любовь».
— Они не так уж не правы, — сказал Лаголев. — Только цели у них как раз суетные. Меркантильные. Ты доел?
Игорь посмотрел на отца.
— Пап, если вы все же вступили…
— Тарелку давай, — протянул руку Лаголев.
— …то я убегу из дома, так и знайте, — сказал Игорь.
Он передал пустую тарелку отцу. Лаголев показал ее Натке.
— Даже мыть не нужно.
— Это наш сын! — гордо сказала она.
Тарелка отправилась в раковину. Закипел чайник, и Лаголев ловко снял его с огня. Кипяток пролился в кружки.
— Пьем, и к делу, — объявил Лаголев.
— Эх, конфетку бы, — вздохнула Натка, наливая чаю из заварочного чайника.
— Я завтра куплю.
— Думаешь, у твоего Кярима Ахметовича совесть проснется?
— Куда он денется?
Лаголев, задумавшись, долго взбалтывал пустой кипяток ложкой, потом долил чаю, сыпнул сахарного песка. Натка заметила, что его движения, повороты головы, жесты, мимика обрели ясность и спокойную неторопливость уверенного в себе человека. Она почувствовала, что снова в него влюбляется. Это мой Лаголев, прошептал кто-то в голове. Мой Сашка. Александр. Мой! Что-то будет ночью!
— Мам.
— Да?
Натка с трудом отвлеклась от созерцания мужа. Как бы ее за слишком вольными мыслями сын не застал врасплох. А то думается всякое, не целомудренное, постельное. Бежать с этим за холодильник — пф-ф!
Бежать от этого — еще большее пф-ф!
— У тебя еще сосиска осталась, — сказал Игорь.
О, вечно голодное дитя!
— Ешь, разрешаю, — сказала Натка, размышляя о сосиске как… кхм… символе.
Лаголев, у тебя же есть сосиска?
— Спасиб.
Цап — и тарелка опустела. Они допили чай. Натка по привычке оставила на донышке. Она любила вдруг обнаружить остатки, пусть даже холодные, в своей кружке. Бывает, запершит в горле, а там как раз на глоток.
— Ну, что? — хлопнул ладонями по коленям Лаголев. — Пора?
Простые слова, а момент сделался торжественным. Игорь прочувствовал, подобрался, тряхнул гривой.
— Я готов.
— Готов? Вставай, — сказал Лаголев. — Нат, ты могла бы?
— Конечно.
Натка задвинула стул, освобождая проход к нише за холодильником. Перебралась к плите, к раковине, чтобы не мешать. Так, граждане, подумала она, в отдельно взятой городской квартире и происходит процедура посвящения младшего члена семьи в семейную тайну. Что ему откроется, вот что интересно.
— Эй, герой, заправься, — сказал Лаголев.
— Это обязательно? — спросил сын, тем не менее, заправляя футболку в джинсы.
— Для порядка не помешает, — Лаголев был строг. — Теперь проходи за холодильник.
Игорь оглянулся на Натку.
— Это тоже обязательно?
— Разумеется, — сказала Натка. — Без этого ничего не работает.
— Разыгрываете?
— Сам же вызвался. Вставай, — поторопил Лаголев. — Там на линолеуме гвоздиком нацарапаны границы.
— Не вижу.
— Встань сначала.
Игорь посопел и шагнул за холодильник. Лицо его было хмурым.
— Видишь теперь? — спросил Лаголев.
Сын нагнулся к едва заметным отметинам.
— А, ну да, что-то есть.
— За границы не выходи.
— И что?
— Не сутулься.
— Ладно.
— Закрой глаза.
— Блин, пап. Я на такое голимое разводилово не подписывался.
Лаголев приблизился к сыну.
— Хорошо, тогда скажи, что ты чувствуешь. Тепло? Вибрации?
— Ничего не чувствую.
— Я серьезно.
— Я тоже серьезно! — заявил Игорь, делая попытку выбраться из ниши. — Нашли, блин, дурачка…
— Стоять!
Лаголев приказал это негромким, но таким твердым голосом, что Натка, хоть это ее и не касалось, застыла на месте, боясь пошевелиться. Вот это муж. Мой муж. Лев.
Игорь медленно-медленно выпрямился. Рот он закрыть забыл.
— Не чувствуешь — значит, не чувствуешь, — спокойно сказал Лаголев. — Сосредоточься. Ты в состоянии сосредоточиться?
Игорь кивнул —
