В ту минуту как появился Ненасытный, охота была удачной, и мы решили, что повозка последует за нами, а позже мы в нее сядем.
Впрочем, мы считали, что это хороший способ успокоить возбужденного Ненасытного — заставить его проделать в качестве вступления к поездке в Компьень два-три льё по вспаханному полю и по жнивью.
Здесь было еще одно преимущество: каждую убитую штуку дичи мы отнесем в повозку (на следующий день после открытия охотничьего сезона не только ноги становятся несколько ленивыми, но и плечи).
К несчастью, наши предположения насчет Ненасытного не осуществились: вспаханная земля и жнивье его успокаивали, но ружейные выстрелы выводили из себя.
При каждом выстреле нашему носильщику приходилось выдержать бой с конем.
В два часа мы всех созвали.
На этот раз Альфред явился.
Альфред знал, что, если его в последнюю минуту не окажется на месте, ему придется проделать пешком четыре льё, а он, готовый проделать четыре и даже восемь льё полем напрямик, совершенно не горел желанием идти по дороге.
Повозка ждала нас у леса.
Мы расположились в ней следующим образом: Маке с Альфредом на задней скамейке, мы с Александром — на передней.
Медор, уже немолодой пес, имеющий право на уважение своих сородичей и даже хозяев, скромно и бесшумно проскользнул нам под ноги.
Было ясно, что ему хочется только одного: остаться незамеченным.
Его заметили, но лишь для того, чтобы похвалить за скромность.
Причард же, которого Альфред осыпал насмешками и обозвал ученой собачкой, выслушав угрозу, что следующую охоту ему, Причарду, придется открыть одетым в пальто, вроде того, в каком является в «Бродячих акробатах» Бильбоке — Одри, — Причард же, напротив, и не думал разделить с нами удобства повозки и пустился бежать по дороге в Компьень, подняв хвост и, казалось, совершенно забыв о тех, по меньшей мере, двух сотнях льё, что он проделал со вчерашнего дня.
Я хотел взять вожжи, но Александр заметил мне, что он ближе к Ипполиту по возрасту и потому править следует ему.
Меня это не слишком убедило, и все же с обычной своей беспечностью я уступил ему.
Впрочем, Александр, самый молодой из нас, больше всех был заинтересован в том, чтобы не быть убитым.
Довод плохой, но кажущийся правдоподобным.
Я так часто довольствуюсь дурными доводами, что удовольствовался и этим, который был не хуже прочих.
Мы выехали.
Все наши расчеты, связанные с Ненасытным, вспаханным полем и жнивьем, оказались совершенно ошибочными.
Препятствия, вместо того чтобы обуздать Ненасытного, лишь рассердили его: оказавшись на гладкой дороге, он понесся быстрее ветра.
— Хорошо! — сказал ему Александр и бросил поводья.
Дорога шла в гору.
Пробежав сотню шагов, Ненасытный понял, что поступает глупо, и успокоился.
Мы подумали, что он устал.
Но это оказалось притворством.
Ненасытный искал случая получше отомстить нам.
Вскоре такой случай ему представился.
Мы продолжали свой путь, болтая об охоте, и внезапно перед нами оказался довольно крутой склон.
На этом месте слева от нас уступами поднимался лес, справа был овраг примерно пятидесяти футов глубиной.
Дорожные службы проявили удивительную заботу о путниках и поставили тумбы через каждые десять шагов, вроде парапета вдоль оврага; но ничто не помешало бы повозкам, коням и пешеходам свалиться вниз в промежутках между тумбами.
С другой стороны дороги через каждые десять шагов были сложены кучи камней в виде вытянутых конусов.
Ненасытный бросил взгляд влево, взгляд вправо, взгляд перед собой.
Перед ним был спуск, слева — кучи камней, справа — овраг.
Место показалось ему удобным, а обстоятельства — благоприятными.
Он внезапно сменил рысь на галоп.
Александр вцепился в поводья, но Ненасытный помчался еще быстрее.
В его намерениях нельзя было усомниться, особенно мне, сидевшему на передней скамейке.
Тогда между мною и Александром произошел следующий разговор вполголоса:
— Скажи-ка…
— Что?
— Мне кажется, Ненасытный понес.
— Так и есть.
— Сдержи его.
— Не могу.
— Как не можешь?
— Так: он закусил удила.
— Что поделаешь!
Мы двигались со скоростью двадцать пять льё в час.
— В чем дело? — спросили одновременно Альфред и Маке.
— Ничего особенного, — ответил я, — Ненасытный расшалился.
И с этими словами я быстрым и резким движением, намотав левую вожжу на руку, потянул влево.
Мундштук выскочил из зубов Ненасытного, который, ощутив его давление, уступил, повернул влево и наступил на одну из тех куч камней, о которых я упоминал.
Видя, что его сбили с пути, чувствуя под ногами зыбкую почву, осыпающуюся из-под копыт, Ненасытный разъярился.
Утратив надежду сломать нам шею на склоне, он пожелал хотя бы какое-то возмещение этому.
Он стал лягаться, чтобы переломать нам ноги.
Он так сильно и так высоко взбрыкивал, что одна его задняя нога закинулась на оглоблю.
В этом необычайном положении Ненасытный, по-моему, окончательно потерял голову.
Самоубийство влекло его при условии, что вместе с собой он убьет и нас.
Поэтому он резко, а главное, так неожиданно, что нельзя было этому воспротивиться, сделал пол-оборота вправо и, двигаясь поперек дороги, по которой вначале бежал вдоль, устремился в овраг.
На этот раз наш диалог с Александром оказался коротким:
— Мы пропали!
— Да, папа.
Не знаю, как поступили другие, что касается меня, то я закрыл глаза и ждал.
Внезапно я ощутил толчок чудовищной силы и почувствовал, что меня выбросило из повозки на дорогу.
Сотрясение было ужасным.
Александр во весь рост упал на меня таким образом, что оказался защищенным от кончиков волос до кончиков пальцев на ногах.
Он мгновенно вскочил.
Еще через мгновение я тоже встал на ноги.
— Ты что-нибудь повредил? — спросил я у него.
— Ничего. А ты?
— Ничего, — ответил я.
— Значит, династия Дюма жива и здорова, посмотрим, как остальные.
И мы в самом деле огляделись.
Альфред исчез.
Маке лежал почти бесчувственный.
Александр поспешил его поднять.
— Что с вами, дорогой мой?
— Я согласен на сломанную руку, если мой позвоночник будет спасен, — ответил Маке.
— Черт! — воскликнул Александр. — Знаете ли, то, что вы сейчас сказали, вовсе не смешно.
Маке побледнел и окончательно потерял сознание.
Александр оттащил его на левый склон.
Тем временем я осматривал свое бедро.
