Александр оттащил его на левый склон.
Тем временем я осматривал свое бедро.
Я немного поспешил объявить, что ничего не повредил: я упал на ствол своего ружья, сплющив его своим весом и своим ударом, удвоенными весом и ударом Александра.
Это вызвало не перелом, нет, — к счастью, известь и цемент, из которых вылеплена моя бедренная кость, одержали победу над железом, — но ужасающий синяк.
Моя ляжка приобрела фиолетовый оттенок, напоминавший вывески колбасных лавок.
В эту минуту я заметил, что к нам присоединился Альфред: легкий как тростинка, и тонкий как стрела, не встретив на пути никакого препятствия, он отлетел на тридцать шагов.
В десяти шагах за ним следовал Медор.
— Смотри, — сказал я Александру, — мы искали Альфреда, вот и он: возвращается из Компьеня.
Я окликнул Альфреда и спросил его, какие у него новости.
— Я разорвал штаны сверху донизу.
— А то, что под ними?
— Подумаешь! — ответил Альфред.
— Кость защитила мясо, — произнес Александр. — А, вот и Маке приходит в себя.
Действительно, Маке открыл глаза. Во фляжке оставалось еще немного водки, мы дали ему выпить несколько капель.
Он встал на ноги слегка пошатываясь, но понемногу ему удалось на них утвердиться.
Теперь мы могли заняться Ненасытным, повозкой и разобраться в том, что произошло.
Каким-то чудом небесным в ту минуту, когда мы должны были упасть, колесо повозки налетело на тумбу, въехало на нее, и мы вылетели из повозки на дорогу.
Лошадь висела над пропастью, ее удерживал лишь вес повозки.
Лошадь барахталась в воздухе.
Мы приблизились к краю.
Головокружительный обрыв! Представьте себе овраг пятидесяти или шестидесяти футов глубиной, дно которого уютно устлано камнями, колючими кустами и крапивой.
Если бы колесо не налетело на тумбу — от лошади, от повозки и от нас остались бы только куски!
Мы сделали несколько попыток оттащить Ненасытного назад.
Эти попытки ни к чему не привели.
— Право же, — сказал Александр, — он сам выбрал это место, пусть там и остается, а мы займемся собой. Чего бы вам хотелось, Маке?
— Немного отдохнуть.
— Вот склон, раскрывающий вам свои объятия. А тебе, папа?
— Остаток водки.
— Как остаток водки? Мой отец будет пить водку?
— Успокойся, это для моей ляжки.
— В добрый час! Вот твоя водка. А тебе, Альфред?
— Я думаю, что самое время немного привести себя в порядок, — решил воспользоваться случаем Альфред.
И, достав из кармана гребешок, он принялся приглаживать волосы, как сделал бы в спальне на ферме г-на Моке.
— Так! — сказал он, покончив с этим. — Думаю, что теперь, не проявив излишней расточительности, могу преподнести свои брюки лесным божествам.
И, стащив свои изодранные штаны, он минуту подержал их перед нашими глазами, ожидая, не последует ли возражений, но все промолчали, и он швырнул свои брюки в овраг.
Мы промолчали, во-первых, потому что штаны Альфреда недостойны были сделаться предметом спора, а во-вторых, мы были заняты ногами Альфреда, которые доселе каждый из нас видел только укрытыми более или менее широкими чехлами.
— Альфред, — произнес Александр, — известно ли тебе, что говорил господин де Талейран ферретскому бальи, у которого ноги были вроде твоих?
— Нет; а что он ему говорил?
— Он говорил: «Господин бальи, вы самый храбрый человек во всей Франции». — «Почему это, монсеньер?» — «Потому что только у вас хватает смелости ходить на таких ногах!» Так вот, я считаю тебя бóльшим храбрецом, чем ферретский бальи.
— Славная шутка!
— Я за нее не отвечаю, — возразил Александр, — она не моя.
— Ах, черт! — вдруг, отчаянно махнув рукой, воскликнул Альфред.
— Что случилось?
— Какой же я дурак!
— Не говори таких вещей, Альфред: тебе могут поверить.
— Представьте себе, ключ от моей дорожной сумки лежит в брюках.
— В тех брюках, которые остались в твоей сумке?
— Да нет же! В тех, которые я преподнес лесным нимфам.
— Не жалуйся, черт возьми! Ты счастливчик: ты теперь покажешься им в самом выгодном для себя виде, они примут тебя за Нарцисса, плутишка!
— Да, но там колючки и шипы.
— Ну, знаешь! Кто не рискует, тот не выигрывает.
Все это время мимо нас проходили крестьяне и крестьянки (в Крепи был базарный день), с любопытством смотревшие на нас, но, естественно, воздерживавшиеся от того, чтобы помочь нам.
Правда, в их умах могло зародиться сомнение.
Они прекрасно понимали, что делает бледный Маке, сидевший на склоне у леса; они прекрасно понимали, чем занят Александр: он развязал Маке галстук и тер ему виски платком, смоченным в прохладной воде ближайшего ручья; они прекрасно понимали мои действия — я делал примочки из водки на свое ушибленное бедро. Но они не могли понять, чем занимается это подобие шотландца с голыми коленями и ляжками, прохаживаясь у края оврага и устремив на него яростный взор, рыча и угрожающе размахивая руками.
Внезапно он издал радостный вопль:
— Я спасен!
И, указав своей собаке на овраг, прибавил:
— Ищи, Медор! Ищи!
Медор спустился на дно оврага.
Через пять минут он вернулся со штанами хозяина.
Только за время пути произошло несчастье: ключ выпал из кармашка. Карманы брюк оказались совершенно пустыми!
Сами понимаете, можно ли было надеяться его найти в этих зарослях.
Так что пришлось Альфреду вернуться в супрефектуру Уаза в наряде шотландца.
К счастью, когда мы добрались до первых домов, была глубокая ночь.
Мы послали того, у кого наняли повозку, за ней и за Ненасытным.
Они оказались там, где мы их оставили.
XXXV
КАК Я ПРИВЕЗ ИЗ КОНСТАНТИНЫ ГРИФА, КОТОРЫЙ ОБОШЕЛСЯ В СОРОК ТЫСЯЧ ФРАНКОВ МНЕ И В ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ — ПРАВИТЕЛЬСТВУ
Пока мы кувыркались на дороге, ведущей из Крепи в Компьень, о чем я имел честь рассказать вам в предыдущей главе, два человека в сопровождении двух спаги и нескольких туземных и европейских слуг возвращались после долгой поездки по дороге, ведущей из Блиды в Алжир.
— Как странно, что великолепная страна, по которой мы только что проехали, так малоизвестна, — обратился один из них к другому. — Знаете ли вы способ сделать ее популярной?
Тот, к кому был обращен вопрос, немного подумал, потом неожиданно ответил:
— Знаете ли вы, господин министр, как я поступил бы, если бы имел честь оказаться на вашем месте? Я устроил бы так, чтобы Дюма совершил то же самое путешествие, что и мы, и написал два-три тома об Алжире. Дюма сейчас в моде; его книгу прочтут, хотя это будут путевые заметки, и из трех миллионов его читателей, возможно, пятьдесят или шестьдесят тысяч увлекутся Алжиром.
