О чём можно было говорить с семилетней девочкой?
О чём можно говорить с двадцатичетырехлетней, если она разрешила себе всё забыть? И не просто забыть – демонстративно забыть, гордо забыть, забыть назло. Навеки. Вы-черк-нуть.
И всё же… И всё же интересно, а это он помнит?
С неимоверным усилием отвлекшись от ожившей картинки, Ульяна попыталась стряхнуть с себя нахлынувшие эмоции. Теперь, когда удалось поднять на поверхность несправедливо забытое, вернуться туда можно в любой момент, в любой момент почувствовать то же, что чувствуешь прямо сейчас. Не время раскисать – мама вот-вот явится. Взглянув на часы, Уля беспокойно прислушалась к доносящимся из-за стенки голосам и звукам. Она не помнила, сколько там было бабочек, но в момент, когда ей резко подурнело, казалось, что миллиард. И весь этот миллиард парни пытались – наверняка безуспешно – выловить и выпустить в окно. Создавалось впечатление, что смертью храбрых эти «дивные создания» не падали только благодаря добродушно настроенному по отношению к крылатым насекомым Вадиму. А была бы воля Егора, чей недовольный бубнёж периодически доносился до её ушей, мамина тапка стала бы последним, что они увидели бы в своей жизни.
— Корж, иди сюда! — раздалось шипение соседа. — Смотри, какая красота! Давай, фас! Устрой дестрой!
Коржику, видать, наконец наскучило торчать в соседской квартире, и он соизволил вернуться в родные пенаты. Ульяна прилипла к стенке, вслушиваясь в каждое слово.
— Э-э-эй! — воскликнул Вадим возмущённо. — Рыжий! Не подстрекай животное к убийству!
— А ты не подстрекай к убийству меня, — проворчал Егор недовольно.
— К чьему? — озадачился Вадим.
— К твоему, к чьему же ещё? У нас времени в обрез. Сейчас теть Надя вернется. Корж, ну же! Пора отработать хозяйские харчи.
Судя по последовавшему спустя несколько секунд ленивому «мяу» и разочарованному выдоху, отрабатывать Коржик не торопился.
— Рыжий, если честно, ваши с этим котом интеллектуальные беседы меня немножко напрягают…
Дальше Егор заговорил совсем тихо, разобрать слова затаившей дыхание Уле стоило немалого труда, но богатая фантазия помогла достроить фразы в собственной голове.
— Немножко, самую малость, напрягать тебя должна мысль, что твоя потенциальная свекровь вот-вот явится, — «Свекровь?.. Показалось, наверное…», — обнаружит хаос в собственной квартире, насекомых по углам, дочь в полуобмороке и тебя – виновника всего этого беспредела – посреди гостиной. Думаешь, после этого тебя будут тут привечать?
— А ты?..
— А я самоустранюсь через балкон. Последую примеру «этого кота». Так что вперёд, вон ещё одна – на потолке.
Ульяна фыркнула, в красках и полутонах представив себе картину. Каштан в высоту доставал почти до пятого этажа их дома. Давным-давно жители подъезда под предводительством тети Вали устраивали под ним дежурства: борьба с жилищными службами за «загораживающее дневной свет дерево» велась нешуточная. Отстояли! Так вот: доставать-то каштан доставал, да только чем ближе к макушке кроны, тем тоньше ветви, и если у трехкилограммового кота проблем с перемещением по дереву не было, то у, на вскидку, восьмидесятикилограммового парня они очевидным образом появятся.
— Твою мать, Стриж, ты ни хрена не пушинка! Полегче!
И в этот самый момент на всю квартиру раздалось:
— Уля! Ты здесь?! Почему открыто?
«Мама… О, Господи…»
Видимо, забыли закрыть дверь…
Дальнейшее развитие ситуации мозг обрисовал стремительно. Точнее, дорисовал картину, которую пару минут назад обрисовал Вадиму Егор. Всё так и будет, с одним маленьким уточнением. После такого сюрприза все Улины увещевания к матери, все её просьбы приглядеться, все их шатко-валко достигнутые договоренности обратятся пыльной взвесью. После такого им исправить свое реноме будет уже невозможно, Егору уж точно. Хотя не он это всё тут устроил. Просто его послужной список тянется отсюда и до Килиманджаро.
Нужно что-то делать! Но что?
***
Упав на диван, Егор устало прикрыл глаза. Вселенная определённо решила взяться за него всерьез, задумала, видать, преподать урок. Проблема только в том, что он пока так и не смог увязать собственные очевидные грехи, за которые, как пить дать, уже расплачивается, с происходящим последние недели. Куда его ведут, на что намекают? Ведь намекают же… Носом, можно сказать, тыкают.
Эта неделя началась с кошмара наяву – с той девушки-танцовщицы – и тлеющими углями догорала. Утро понедельника уничтожило, расстреляло подтверждением чужим убеждениям, что десятилетиями упрямо хранила его память. Растоптало вопросами к себе. Перемололо ответами, который он всю жизнь боялся услышать – и всё-таки услышал. Дни ползли со скоростью обезумевшей черепахи, сменяя друг друга и его изнуряя, внутренняя агония продолжала методично выжигать душу, и остановить процесс самоуничтожения не помогали ни музыка, ни спорт, ни вторая работа, ни алкоголь. На требующие обработки фото из «Пентхауса» он не мог смотреть без отвращения, не мог заставить себя вставить карту памяти в гнездо ноутбука и тупо перекинуть материал на диск, не то что часами их вычищать и приводить в порядок. А назначенный на среду фотосет откровенно запорол, потому что провёл его на автомате, на отъебись. Ни клубы, ни люди, ни небо, ни скорость – не помогали. Если бы не Корж, который решил вдруг, что ночует впредь не у себя дома, а у него на голове, в ногах или на груди, вступал бы Егор в пятницу с полным убеждением, что где-то посреди недели всё-таки успел умереть – как Влада и обещала. Умереть и превратиться в зомби. Кот будто задался целью забрать на себя часть выскабливающей внутренности боли.
И тут вдруг –
это.
Ему словно за единственный час компенсировали все упущенные, не полученные за неполные пять суток эмоции, все махом на него выплеснули – ушатом ледяной воды на его догорающий внутренний костерок, на его чугунную голову, спалённое нутро.
Непонимание. Недоумение. Тревога. Сменившийся негодованием шок. Страх. Желание линчевать виновника на месте. Чувство неприязни и отторжения. Облегчение. И, пожалуй, радость. Раздражение. Ностальгия. Отрицание. Щекочущее нервы беспокойное ощущение неизвестности – успеют или нет? Вновь раздражение. Стресс. Стремительное ориентирование на местности и мобилизация ресурсов.
Отсутствие маски – её он впопыхах забыл дома.
Отваливающиеся плечи и спина. Всё же Стриж и впрямь не пушинка, килограмм девяносто в нем есть, причем мышечной массы из этих девяноста – килограмм пятьдесят, с учетом того обстоятельства, что Вадик в спортзале прописался. На хрен Егор в это ввязался и позволил ему на себя забраться? Потому что в их доме потолки под три метра, а эти воздушные создания в максимальной безопасности чувствовали себя, разумеется, на верхотуре.
Резко заработавший на полную катушку мозг. Ему, все же застигнутому тетей Надей врасплох, пришлось проявить всю свою смекалочку, чудеса изобретательности, на ходу пришлось выдумать легенду, чтобы объяснить и факт их присутствия в квартире в её отсутствие, и состояние теть Надиной кровинушки, и легкий хаос в большой комнате. Пришлось нагло врать, глядя соседке прямо в глаза, в попытке выгородить сразу всех: себя самого, малую – по старой памяти и на всякий случай, и приятеля – по «дружбе». Раз – сбросить с плеч на диван истуканом застывшего на его шее Вадима. Два – стремительно выкинуть пустую картонную коробку в широко распахнутое окно. Три – выйти к тете Наде с самым невинным выражением лица, на которое способен, и готовой легендой о том, что к Ильиным через раскрытый балкон парочка «крапивниц» залетело, что они с Вадимом услышали крики из квартиры и не мешкая бросились спасать потерпевшую. На весь мыслительный процесс, принятие решения и приведение задумки в исполнение – секунд пять-десять. Последний раз на такой скорости он соображал и действовал… дайте-ка подумать… Никогда.
Вызванное чужой поддержкой чувство глубокой признательности и удовлетворения. Егор понятия не имел, поверила бы тетя Надя в эти россказни, если бы не Вадим с малой, которые кивали в такт его вдохновенному вранью, как два болванчика – казалось, шеи вот-вот переломятся. Не оставили ей шансов не поверить.
