— Счастливой охоты, брат!..
И горящий плот, чуть покачиваясь на волнах, медленно поплыл по Дунаю.
2
— Как думаешь, воевода, греки пойдут завтра на притступ?
— Пойдут, князь Святослав, — уверенно сказал Свенельд. — Они видели тризну, знают, что погибла твоя правая рука, и постараются смять нас и отбросить в крепость. Обложат и будут ждать, когда подойдут их огнеметные корабли.
Святослав долго размышлял, строго сдвинув брови у переносицы. Потом сказал:
— Ярость моя безгранична. Я брошусь на них, проломлю проход, и ты через него уйдешь. Греки вряд ли поймут, что ты выходишь из битвы, а потому и не бросятся за тобой. Ты уведешь свою дружину в Киев, иначе греки опять натравят на киевлян печенегов.
— А ты?
— Я продержусь до вечера и запрусь в Доростоле. И вступлю с Цимисхием в переговоры.
— Я не могу оставить тебя.
— Это повеление, отец.
Святослав встал и в первый и единственный раз в жизни крепко обнял Свенельда. Несколько оторопевший воевода пошел было к выходу, но остановился. Подумал, склонив голову, точно собираясь с мыслями, оглянулся на великого князя и решился:
— Отходи через Днепровские пороги.
— Полагаешь, проще?
— Я не доверяю ромеям.
— Согласен. Ступай.
Свенельд быстро вышел.
На заре великий князь вывел из Доростола все дружины, подкрепленные обозниками и оружейниками, которых привел Глеб. Увидев выстроенные для битвы ряды дружинников, Цимисхий приказал выставить против них все наличные силы. Две рати стояли друг перед другом, замерев в строгих порядках.
— Соратники мои, постоим же за землю русскую! — громко крикнул Святослав, высоко подняв меч над головою. — Мертвые сраму не имут!..
— Мертвые сраму не имут!.. — громко откликнулись все дружинники.
Святослав первым начал стремительную атаку. Но не по центру, а по правому крылу противника, стремясь пробить брешь для дружины Свенельда.
Впереди яростно сражался Икмор. Он мстил за гибель брата, и сила его казалась неодолимой. Греки расступались перед впавшим в неистовство богатырем, а он шел и шел вперед, отвлекая их силы на себя, чтобы облегчить прорыв киевским дружинам.
И эти дружины во главе со Свенельдом ударили по грекам. Не ожидавшие этого и отвлеченные решимостью Икмора, греки вяло сопротивлялись его атаке. Свенельд пробил брешь и, уже без оглядки, помчался вдоль берега Дуная.
Полагая, что дружина Свенельда намеревается ударить по его войскам с тыла, Цимисхий оттянул свою бронированную конницу в тыл. А когда сообразил, что Свенельд уходит из битвы, было уже поздно. Святослав ломил через центр, следовало, прежде всего, отбить его атаку, и греческий полководец принял удар.
Битва была скоротечной, потому что вдруг рухнул Икмор. Доселе он, мстя за гибель брата, неистово прорывался через центр, и греческие воины падали один за другим. И неожиданно упал сам. Святослав приказал вытащить его из свалки, лично повел атаку, но… Икмор был уже мертв.
Русы тут же отступили и заперлись в крепости. И Цимисхий прекратил сражение.
Ночью русы развели перед стенами огромный костер. Цимисхий понимал, что они справляют тризну по богатырю, и не мешал. Он вообще уважал традиции противника.
— Сорок голов, — повелел великий князь.
И сорок голов нашлось. Убили всех жителей Доростола, еще оставшихся в живых. Всех пленных. Добили всех своих раненых. И сорок голов украсили тело Икмора.
Византийцы Цимисхия молча смотрели, ничему не препятствовали.
А киевские дружины прорвались к Дунаю и от него прямым путем вышли на Днепр выше порогов. Здесь Свенельд их оставил, велев воеводам правым берегом идти к Киеву. И в одиночестве лесом прошел к Днепровским порогам.
— Встречайте убийцу Киевской Руси. И ее королевы великой княгини Ольги.
— Встретим, великий воевода, — сказал княжич Бориська.
— Отец! — Руслан кинулся к Свенельду.
— Я спешу в Киев. Прости, сын.
— Без охраны не отпущу — решительно объявил хан Куря.
И тут же отрядил свой личный конвой под своим личным стягом. Почтительно обнял воеводу, сказал начальнику конвоя:
— Левым берегом. До рубежей Киевской Руси.
Эпилог
На второй день после тризны Святослав вступил в переговоры с Цимисхием. Он согласился уйти из Болгарии навсегда, оставив все захваченные селища. Он дал княжеское слово — никогда не воевать с Византией. В обмен на эти обещания потребовал свободного выхода своей дружины в Киевское Великое княжение. И Цимисхий согласился на этот договор, но попросил о личном свидании.
Оно состоялось на берегу Дуная ниже Доростола. Князь Святослав прибыл на лодке, сам управляясь веслом. С Цимисхием был всего один человек. Историк Лев Диакон. Он и оставил в записях описание великого киевского князя Святослава.
«Святослав выехал на свидание на лодке один, ловко управляясь веслом. Заметно было, что он ранен. Святослав был среднего роста, не слишком высок, не слишком мал, с густыми бровями, с голубыми глазами, с плоским носом и с густыми, длинными, висящими на верхней губе волосами. Голова у него была совсем голая, и только на одной ее стороне висела прядь волос, означавшая знатность рода. Шея его была толстая, плечи широкие, а весь стан довольно стройный. Он казался мрачным и диким».
Лев Диакон оставил и краткую запись беседы Цимисхия с великим князем Святославом. Как следует из нее, греческий полководец очень высоко оценивал и личное мужество Святослава, и его полководческий талант. В знак уважения к противнику разрешил русам увести с собою добычу и всех пленных, кроме византийцев. Болгар, венгров, македонцев, печенегов. И по русским обычаям справить тризну по погибшим вне территории собственно Византии.
На предоставленных греками ладьях русы сплавились на маленький островок в дельте Дуная. И началась широко описанная в летописях того времени и запечатленная на полотнах художников небывалая по своему размаху и жестокости языческая русская тризна по погибшим боевым товарищам.
На этой тризне были заколоты все пленные и все женщины, бежавший с русами Калокир и юный христианин Глеб. А все дети утоплены в Дунае вместе с сорока черными петухами. Так великий князь Святослав прощался со своими боевыми друзьями, сорок восемь тысяч которых погибли у стен Доростола.
Только после этой страшной тризны, продолжавшейся девять дней, Святослав повел свою дружину через Днестр к Днепру. По пути его потрепали печенеги, но он отбился, хотя многие из дружинников были ранены, и вышел к порогам Днепра.
Здесь его давно ждали. Командовал засадой хан Куря, но печенегов с ним не было. Его орда мирно пасла табуны в степи, Святослава и остатки его дружины встретили только княжич радимичей Бориська да воспитанник Свенельда Руслан.
— Князь Святослав мой! — крикнул Бориська.
И, выхватив саблю, ринулся на Святослава. Остатки изголодавшейся и израненной дружины в поединок не вмешивались, ожидая своей участи. Счастье отвернулось от них, как отвернулось и от их вождя.
Великий князь вяло отбивал удары скорее по воинской привычке, нежели стремясь спасти свою жизнь. Он потерял ее смысл. Перестал быть великим киевским князем, неразумно раздав на уделы великое княжество своим сыновьям. Он принес неисчислимые бедствия Руси, но был сломлен продуманной стратегией Цимисхия. Главное же заключалось в том, что он утратил свою мечту — так и не завоевал себе собственного княжества, которое получало бы из Византии золото, из Венгрии — коней, а из Руси — рабов. Все — прахом.
И княжич Бориська удачным выпадом снес голову великого князя Святослава с плеч.
— Голова твоя, хан, — сказал он Куре, обтерев саблю и кинув ее в ножны.
— Прими мою благодарность, — усмехнулся Куря. — Это дорогой подарок.
И повелел сделать из черепа Святослава чашу, из которой пил вино в торжественных случаях.
Так закончил жизнь один из самых выдающихся полководцев раннего Средневековья. Варяг не построил собственного государства, но погиб — как варяг.
Владимир Красное Солнышко
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Владимир, сын великого киевского князя Святослава, родился в мае, в Соловьиный день. Он был сыном Малфриды (по-домашнему Малуши ключницы), воспитанницы его бабки, великой княгини Ольги, и с малых лет жил во дворце при великой княгине, которая любила его и искренне считала своим внуком. А потому с раннего детства нашла ему друга для игр и забав. Звали его Ладимиром, и был он сыном погибшего в боях дружинника личной дружины княгини Ольги. И во всем огромном дворце, кроме них, не было больше ни одного ребенка, вот почему друзей окружали не только роскошь и услужливое внимание великокняжеского Двора, но и всеобщая любовь, улыбки и забота.
