Однако, Док Псевдополис из гильдии Шулеров скорчил физиономию покера и заявил:
— Да, но момент наступает. И через несколько лет будет век Крысы.
Говорят, что этот век приносит что-то вроде лихорадки.
— И все же это человек существует, — сказал мистер Косой. — Кто ищет, тот всегда найдет, если правильно искать.
— Очень хорошо, — сказал мистер Боггис. — Назовите имя этого капитана. — В картах он всегда проигрывал большие суммы.
— Капитана? — переспросил мистер Косой. — С прискорбием должен сообщить, что его природные данные далеки до этого звания. Он капрал. Капрал С. В. Ст. Дж. Ноббс.
Наступила тишина.
Потом послышалось сдерживаемое бульканье, как если бы вода пыталась пробиться сквозь перекрытую трубу.
Его издавала королева Молли из гильдии Попрошаек, которая все это время пыталась не цыкать теми самыми штуками, которые до сих пор остались у нее во рту, между которыми застряли кусочки обеда, и которые технически назывались зубами.
Сейчас она смеялась. Смеялась так, что на всех ее бородавках тряслись волосы. — Нобби Ноббс? — смеялась она. — Вы говорите о Нобби Ноббсе?
— Он последний известный потомок графа Анкского, который может предъявить свое происхождение к дальнему кузену последнего короля, — сказал мистер Косой. — Так говорят в городе.
— Кажется я припоминаю, — сказал доктор Доуни. — Маленький такой паренек, похожий на макаку, постоянно курит бычки. Рябой. Постоянно выпрашивает бычки.
— Это он! — хихикала королева Молли. — Морда как мозоль у плотника!
— Он? Да он же идиот!
— У него вид как у мусорки, — сказал мистер Боггис. — Я не понимаю, почему...
Неожиданно он остановился, и присоединился к созерцательной тишине, которая охватила всех сидящих за столом.
— Не понимаю, почему бы... нам не рассмотреть этот вопрос, — после паузы добавил он.
Заседающие лидеры посмотрели на стол. Потом на потолок. Потом прилежно стали избегать взглядов друг друга.
— А кровь себя покажет, — сказал мистер Керри.
— Всегда когда я видела его, я думала: «Есть же человек, который может ходить с величием», — сказала миссис Пальм.
— Он выпрашивал бычки с очень царственным видом, очень грациозно.
Опять наступила тишина. Но это была тишина занятости, как бывает тишина занятости на муравейнике.
— Должна напомнить вам, леди и джентльмены, что бедный мистер Ветинари все еще жив, — сказала миссис Пальм.
— Конечно, конечно, — сказал мистер Косой. — И пусть предолго останется таковым. Я просто показал вам одну из возможностей, которая встанет перед нами когда-нибудь, я надеюсь не очень скоро, когда нам надо будет подыскивать... наследника.
— В любом случае, — сказал мистер Доуни, — нет никаких сомнений, что Ветинари лучше. Если он выживет, на что мы все очень надеемся, конечно, мне кажется, мы должны потребовать от него, что бы он отказался от поста ради здоровья. Спасибо за хорошую службу и все такое. Купим ему хороший домик где-нибудь за городом. Дадим пенсию. Обеспечим местом на официальных обедах.
Очевидно, если его так легко отравить, он будет рад освободиться от пут официальной должности...
— А как насчет волшебников? — спросил мистер Боггис.
— Они никогда не вмешиваются в гражданские вопросы, — сказал доктор Доуни. — Кормите их четыре раза в день, приветствуйте их поднятием шляпы, и они счастливы. Они не знают ничего о политике.
Наставшая тишина была нарушена королевой Молли из гильдии Попрошаек. А как насчет Ваймза?
Доктор Доуни пожал плечами. — Он слуга города.
— Я об этом и говорю.
— Мы же представители города!
— Ха! У него другое мнение. И вы знаете, что Ваймз думает о королях.
Последнему королю отрубил голову именно Ваймз. Ему по наследству передались мысли что, размахивая топором можно решить все.
— Подумай, Молли, ты же знаешь, что Ваймз возможно отрубил бы сам голову Ветинари, если бы он знал, что он выберется из этого. Уверяю, он не питает к нему никакой любви.
— Ему это не понравится. Это все что я могу сказать. Ветинари постоянно заводит Ваймза. Никто не знает, что произойдет, если он однажды отпустит сразу весь завод Ваймза...
— Он — слуга народа! — отрезал доктор Доуни.
Королева Молли скорчила рожу, что было совсем не сложно сделать с ее способностями, и откинулась на спинку стула. — Времена меняются, не так ли? — пробормотала она. — Группа обычных людей садится за стол, беседует, и неожиданно мир меняется? Овца перекувыркнулась и изменила овчарню.
— Сегодня вечером в доме у леди Селачи будет вечеринка, — сказал доктор Доуни, игнорируя ее. — Я думаю, Ноббс будет в числе приглашенных.
Возможно мы сможем... встретиться с ним.
Ваймз объяснил себе, что ему действительно надо проверить, как идут дела в новом доме стражи на Читтлинг-стрит. Кокбилл-стрит начиналась сразу за углом. Туда он и пойдет, неофициально. Нет смысла посылать сюда кого-нибудь, когда они так заняты со всеми этими убийствами, делом Ветинари и анти-слэбовой компанией Камнелома.
Он завернул за угол и остановился.
Почти ничего не изменилось. Это шокировало. После... о, стольких лет... улица не имела права не измениться.
Но вымытые полосы мостовой между домами все еще пересекали улицы.
Старая покраска так же была нанесена на стены, дерево которых было слишком старо и источено для нормальной покраски. Жители Кокбилл-стрит обычно были слишком бедны, чтобы купить достойную краску, но всегда слишком горды, чтобы использовать побелку.
И все стало немного меньше, чем он помнил. На этом все.
Когда он был здесь в последний раз? Он не помнил. Эта улица находилась за кварталом Теней, и до последнего времени полиция оставляла этот район управляться своими неписаными правилами.
В отличие от квартала Теней на Кокбилл-стрит было чисто, обычной, пустой чистотой, когда у людей не хватает средств даже на грязь. Обитатели Кокбилл-стрит были хуже, чем бедны, потому что они даже не знали, что такое бедность. Если их об этом спросить, они наверно ответят что-то вроде « брюзжать нехорошо», или «некоторые живут гораздо хуже», или «мы завсегда держимся на поверхности, и ниче никому не должны».
Он почти слышал, как его бабушка говорила: «Бедность не оправдание, чтобы не покупать мыло». Конечно, многие не покупали. Но на Кокбилл-стрит все покупали как один. На столе могло не быть никакой еды, но боже, он должен быть чисто выскоблен. Такова была Кокбилл-стрит, где чаще всего питаются собственной гордостью.
Как ужасен мир, подумал Ваймз. Констебль Посети однажды сказал ему что кротость будет вознаграждена, но чем эти бедняги заслужили такое?
Обитатели Кокбилл-стрит смогли бы уступить дорогу даже кротости.
Неясное понимание, что есть правила, удерживало, физически и духовно, людей на этой улице. И они проходили по жизни с тихим, сковывающим страхом, что они живут не совсем по этим правилам.
Люди говорят, что существует один закон и для бедных и для богатых. Это не правда. Все законы и правила существуют для тех людей, которые достаточно глупы, чтобы думать как обитатели Кокбилл-стрит.
Стояла странная тишина. Обычно здесь носились толпы детишек, телеги направлялись в порт, но сегодня здесь было очень тихо.
Посреди улицы была расчерчена мелом таблица для игры в классики.
Ваймз почувствовал слабость в ногах. Эта таблица все еще здесь. Когда он в последний раз видел ее? Тридцать пять лет назад? Сорок? Ее наверно перерисовывали тысячи раз.
Он довольно хорошо играл в нее. Конечно, они играли в нее по Анк-Морпоркским правилам. Они пинали не гальку, а Вильяма Скаггинза. Это была одна из многих изобретательных игр, в которые они играли, где надо было скакать, прыгать и пинать Вильяма Скаггинза, до тех пор, пока он не впадал в один из своих припадков, пускать слюни и жестоко биться головой об мостовую.
Ваймз мог попасть Вильямом девять раз из десяти. На десятый раз Вильям кусал его за ногу.
В те дни, жизнь была простой и прямой и состояла из издевательств над Вильямом и поисками еды. Не было никаких вопросов, на которые надо искать ответы, за исключением может быть, как залечить болячку на ноге.
Сэр Самуэль оглянулся на пустую улицу, и выкатил ногой камень из канавы. Затем он толкнул его в один из квадратов, подтянул свой плащ, и поскакал по клеткам...
Что там надо кричать, когда скачешь? «Шишли-мышли, сопли вышли!»? Нет?
Или что-то типа «Вильям Скаггинз — ду-ра-чок!»? Теперь он весь день будет думать над этим.
В доме напротив открылась дверь. Ваймз замер с одной поджатой ногой.
Оттуда, медленно и неуклюже, вышли двое в черном.
Это потому, что они несли гроб.
Необходимая торжественность была нарушена их суетой, вытягиванием застрявшего в дверях гроба, помогая двум другим носильщикам тоже выбраться на свежий воздух.
Ваймз вовремя опомнился, опустил поджатую ногу, затем еще больше опомнился, и снял головной убор в знак уважения и скорби.
