– А я рада, что ты моя сводная сестра. – Я с удивлением поняла, что действительно так думаю. Иногда Шлёпа до печенок меня достает, и да, она вечно выпендривается – зато она смелая, находчивая, и с ней весело.
Умывшись и одевшись, мы спустились вниз – помочь Элис с завтраком-пикником.
– Интересно, что едят на завтрак-пикник? – спросила Шлёпа. – Бутерброды с хлопьями?
Элис, хоть ей и пришлось действовать без подготовки, не ударила в грязь лицом. Она сделала гренки с беконом (и упаковала в специальные пакетики, чтобы они не остыли) и нарезала бананы кружочками в мягкие пресные булочки. В сумку-термос сунула шесть греческих йогуртов и пакет апельсинового сока, налила в термос кофе, прихватила банку домашнего абрикосового компота.
– Столько вкусностей! Пикники у вас просто замечательные, Элис, – сказала я. Странно было нахваливать ее – коварную блондинку, которая отбила у мамы нашего папу. Наверное, я начинала к ней привыкать.
К моему удивлению, Элис залилась румянцем.
– Приятно для всей семьи пикники устраивать, – ответила она. Потом помолчала и прибавила: – Здорово, что мы вот так все вместе собрались.
– Готовься, мам. Со следующей недели я одна у тебя на шее буду сидеть, – сказала Шлёпа. – Когда Роз с Робби уедут, я от скуки в пять раз вреднее стану.
– Придется мне подсобраться и потерпеть, – пошутила Элис и взъерошила копну темных Шлёпиных волос.
Когда папа споткнулся, наступив на пластмассовых зверей на лестнице – африканский слон с индийским взбирались на высокую гору, – я чуть ли не выдохнула с облегчением. Папа разозлился и наорал на Робби, Робби надулся. Ненормально как-то, когда все такие добрые и терпимы друг к другу. А может, это и загадать завтра, подумала я, – чтоб все были добрыми и терпимыми? Хотя это перебор – да и не так уж весело.
В Оксшоттском лесу ранним утром было на удивление много народу. Люди гуляли с собаками, бегуны-энтузиасты рассекали между деревьями. При виде наших пикниковых корзин все улыбались. Моди скакала по дорожке со своей плетеной корзинкой, в которой звенели чашка с блюдцем и тарелка. Когда мы уселись на наше место у ямы, Элис подала малышке завтрак в ее собственной посуде: четвертинку сэндвича с беконом, половину булочки с бананом и сок в чашечке.
– Никогда раньше не был на завтраке-пикнике. Неплохая, кстати, идея! – сказал папа. – Он взял кружку с кофе и произнес тост за Моди: – Молодчина, малютка Моди!
Мы со Шлёпой переглянулись и закатили глаза. Робби по-прежнему дулся и сидел к нам спиной, сгорбившись, чтобы никто не видел, как он кормит своего лёвушку беконом. Лев довольно порыкивал – только уже не по-настоящему, теперь за него рычал Робби.
Мы резво расправились с едой и побежали к песчаной яме, дожевывая на ходу.
Шлёпа стала копать. Мы с Робби присоединились. Мы искали, пока пальцы не засаднило, загребали песок как экскаваторы, но псаммиада было не видать.
– Вдруг Антея с остальными пожелала, чтобы он в прошлое вернулся, и он там застрял? – сказала я.
– Не такой он дурак, чтобы застрять в прошлом. В отличие от некоторых, – съязвила Шлёпа.
– А по-моему, в нашем времени ему не нравится, – сказала я. – Он считает, что дети нынче пошли очень невоспитанные. Интересно, с чего бы это?
Шлёпа хмыкнула и покачала перепачканным в песке пальцем – дельное, мол, наблюдение.
– А попробуй ты псаммиада поискать, Моди. Зуб даю, ты его вмиг нароешь, – сказала Шлёпа.
Моди с надеждой похлопала ладошкой по песку.
– Бизьянка? Бизьяночка, выходи! – позвала она. Но, похоже, сегодня даже Моди не могла его вызвать.
– Нет, только не сегодня, зря я, что ли, придумывала завтрак-пикник! – взмолилась Шлёпа.
– И летать научиться – правда обалденное желание, – похвалила я.
– А мое вчерашнее все равно лучше, – сказал Робби. Он лег на пузо и заговорил в землю, рискуя набрать полный нос и рот песка: – Это самое лучшее в мире желание было, милый псаммиад. А я даже не могу вас поблагодарить как следует.
В песке что-то шевельнулось. Потом два глаза-стебелька воззрились на распростертого Робби. Показалась псаммиадова голова, а за ней и мохнатые лапы. Он подпер ими подбородок.
– Вот тебе и представилась такая возможность, дитя! – сказало чудище прямо Робби в ухо. – Благодари как следует!
– Ой, псаммиадик, спасибо, спасибо, огромное спасибо! Это потрясающе было, когда мои звери ожили. Я вчерашний день до конца жизни не забуду. Вы самое доброе и самое умное волшебное существо в мире! – захлебывался Робби.
Псаммиад задрал голову и приосанился. Судя по всему, он не отказался бы от еще пары-тройки комплиментов.
– Мы самые везучие дети на свете, – подхватила я.
– Будем – если вы сегодня еще одно наше желание исполните. У меня идея ну просто закачаетесь! – не удержалась Шлёпа.
– Бизьянка! Добрая бизьяночка! – сказала Моди. – А где твои ножки?
Псаммиад выпрыгнул из норы, стряхнул со шкурки песок и хорошенько потянулся.
– Вот они, – благодушно сказало чудище и помахало Моди сперва одной задней лапой, потом другой.
– А где твой хвостик? – спросила Моди, вспомнив, что у обезьян обычно бывают длинные хвосты, которые болтаются из стороны в сторону.
– Псаммиад не совсем обезьяна. У него никогда не было хвоста, – сказала я.
– Вообще-то был, очень давно, – возразил псаммиад. – Весьма элегантный отросток, длинный, пушистый от основания и до кончика. Это был псаммиадов отличительный признак, и он вызывал всеобщее восхищение. Прошу заметить, я очень гордился своим прекрасным хвостом. Но вот однажды я раздулся, чтобы подать сочного мегатерия к воскресному обеду одного пещерного семейства, а мимо как раз громыхал тираннозавр рекс – а он тоже собирался обедать, вот и подумал, что из меня получится вкуснейшая закуска. Я был так поглощен раздуванием, что не замечал его, пока не увидел устремившуюся ко мне чудовищную голову с распахнутыми челюстями. Я покатился от него так быстро, как только мог, но вот хвост подобрать не успел. Челюсти клацнули – и я лишился хвоста.
– Какой ужас! – воскликнула я.
– Не стану отрицать, – согласился псаммиад. – До сих пор прихватывает в районе копчика, стоит об этом подумать. Но с годами я сумел примириться со своим новым тупоконечным обликом. Я все еще вполне привлекателен, если мне позволено будет заметить.
Псаммиад засиял от самодовольства. Я боялась поднять глаза на Шлёпу или Робби. Псаммиад – он совершенно замечательный, но с внешностью ему катастрофически не повезло. Мохнатый бочонок вместо туловища, морщинистое лицо, раскидистые уши летучей мыши, глаза, колыхающиеся на нелепых розовых стебельках, – сами посудите.
– Ну да, вы исключительно красивый, – сказала я, изо всех сил сдерживая смех.
Псаммиад благосклонно мне улыбнулся.
– Так что же, исполнить ваше желание, дети? – спросил он.
– Да, пожалуйста. Сегодня моя очередь, и мне бы очень хотелось, чтобы мы все могли летать. Будьте так добры. Если вас не затруднит. Я прям жутко надеюсь, что не затруднит, – затараторила Шлёпа.
– Разумеется, – сказал псаммиад и начал раздуваться. Он пыжился, и пыжился, и пыжился, казалось, еще чуть-чуть – и его разорвет пополам. Потом мгновенно сдулся, коротко кивнул и зарылся в песок.
В ту же секунду я почувствовала странное жжение и покалывание в спине. Шлёпа шарила сзади рукой, Робби чесал лопатки, а Моди изумленно смотрела через плечо.
– Что это? – спросила Шлёпа. – Что происходит?
Ощущение все усиливалось, в лопатках так зудело, как будто они сейчас кожу прорвут. Я буквально чувствовала, как они выпирают сквозь тонкую футболку. Я перепугалась. Изогнувшись, нащупала за спиной что-то острое, а потом мягкое, как перо, выбившееся из подушки. Перо!
– Ничего себе, по-моему, у нас крылья растут! – выдохнула я.
Два острия прорвали футболку, и, высвободившись, крылья поперли с немыслимой скоростью. Сперва они были туго скручены, как свернутые зонтики, но, когда еще выросли, у меня появилось странное тянущее, ноющее чувство. Я втянула голову в плечи, и вдруг мои длинные, темные, остроконечные крылья расправились. Я захлопала ими в воздухе, подняв вокруг себя страшный ветер. Крылья были небесно-голубые с серовато-синими кончиками.
– Смотрите, какие у меня крылья красивые! – крикнула я.
– Ты на мои посмотри! – завопила Шлёпа, кружась юлой и распахивая свои крылья как громадный плащ. Ей достались алые с золотой каемкой, ослепительно яркие.
– У меня тоже! – заорал Робби. – Звериные! – У него крылья были чудесного темно-желтого, как песок, цвета и в коричневых пятнышках – леопардовые.
– Крылышки, крылышки! – распевала Моди, подпрыгивая и хлопая прелестными малышовыми крылышками. Сверху они были белоснежные, а изнанка – розовая. – Моди летает! – сказала она, подпрыгнула повыше… и зависла в паре дюймов над землей. Она так энергично била крыльями, что разрумянилась, и щеки у нее стали под цвет нижних перышек.
