— Что случилось? — В голосе Никитенко слышалась искренняя тревога.
— Да конфузик небольшой — у твоей тигрицы... копыта выросли! Язви тя в душу!
— Ты что там опять лаешься, Лошкарев? Какие копыта?
— Да чушка там прошла, Николай Павлович, — не выдержав братнего глумления над человеком, извиняющимся тоном крикнул Савелий.
— Не может этого быть, я же лично...
— Обсечка произошла, Николай Павлович! Ничего, это быват...
— Иди ему пособолезнуй, а то он сейчас от горя похудеет, как масло на сковородке оплавится, — проворчал Евтей, открывая дверь сторожки.
Николай, слышавший громкий диалог, ни о чем расспрашивать не стал, молча отложил в сторону газету, купленную на почте, снял с припечка и поставил на стол котелок с рисовой кашей, достал из мешка буханку свежего хлеба, колбасу, сыр, сливочное масло, затем также молча выставил кружки и миски. Старики, сняв шинелки и побросав их на топчан, торопливо уселись за стол.
После обеда тигроловы сходили к Михаилу Крутилину, но дома его не оказалось.
Слух о том, что они разыскивают тигриные следы, разошелся по всему селу.
На следующий день едва лишь ходившие на почту Евтей и Павел переступили порог сторожки, как Савелий, довольно потирая руки, сообщил, что был один пенсионер-охотник по фамилии Непомнящий, который родился в этом селе и знает окрестную тайгу, рассказал, что три недели тому назад видел на своем путике по Семенову ключу тигриные следы. До ключа по лесовозной дороге километров пятьдесят, а напрямки через перевал — вполовину меньше. Пенсионер согласился проводить тигроловов в свою избушку и показать следы.
* * *
Когда Непомнящий вошел в сторожку, тигроловы успели уже покормить собак, позавтракать, увязать котомки и сидели одетые, ожидая проводника. Степенно поздоровавшись, он удовлетворенно кивнул и сказал глуховатым, чуть охрипшим голосом:
— Снарядилися? Ну, порядок! Машина ровно в семь отходит, счас посидим на дорожку для фарту и пойдем. — И, сев на предложенный Павлом табурет, он деловито снял меховые с брезентовым верхом рукавицы, положил их себе на колени, расстегнул суконный бушлат на груди, достал папиросу и, к неудовольствию всех, закурил.
Среднего роста, кряжистый, с мускулистыми жилистыми руками, с широким морщинистым лицом, словно грубо вырезанным из ольхового нароста, с маленькими, широко расставленными глазками, острыми и холодными, он производил впечатление человека не просто физически сильного, но и хитровато-жесткого — себе на уме. Одет он был так, как подобает одеваться опытному таежнику: кроме бушлата из серого сукна на нем были такие же брюки с длинными заплатами на коленях и перетянутые на лодыжках белыми капроновыми лентами. Улы на ногах его были сшиты не из черной, фабричного производства кожи, а из кожи сохатого, кустарно выделанной; шапка тоже была сшита из продубленной до коричневого цвета овчины.
— А ты, Матвеич, ружьишко-то, хоть плохонькое, не забыл? — после неловкого минутного молчания уважительным голосом спросил Савелий.
— Ружье-то? Ружьецо взял. Берданка у меня затворная. За дверью оставил и мешок, и берданку. С морозу в тепло заносить оружие — только угроблять его — ржа заест, — рассудительно проговорил Непомнящий.
— Это верно, Матвеич, по-таежному, по-хозяйски, — закивал Савелий, многозначительно посматривая на скептически улыбающегося Евтея, точно хотел сказать ему: «Видал, каков? А ты сомневался!»
Но Евтей продолжал смотреть на проводника все с тем же недоверием.
«Ох уж этот Евтей — репей, не человек! Хоть бы с дурацкими вопросами не стал приставать... Ну, так и есть, уже нацелился...» — с досадой подумал Савелий.
— Значит, говоришь, Матвеич, ты нас к самому следу обещаешь подвести?
— Ну, а то как же? Как договорились с бригадиром вашим, Савелием Макаровичем, — гася папиросу о широкую ладонь свою и швыряя ее к поддувалу печки, с тою же степенностью сказал Непомнящий. — Ваши следы, мои пятьдесят рубликов, как договорено.
— А ты уверен, что там прошла тигрица с молодыми тиграми? Может, по следу волки или рысь прошла, а ты за тигрят их принял?
— Это, милый мой, совершенно немыслимое действо. Я тут с малолетства произрастаю и таежную науку до тонкостей изучил — будь покоен. — В голосе его было столько уверенности и убедительной силы, что Евтей даже смутился:
— Ты, приятель, не подумай, что я в тебе сомневаюсь, просто не мешает лишний раз спросить.
— Будь покоен! К завтрему на следах окажемся.
— Ну, пора, наверно, к автобусу, а то ишшо опоздаем, — засуетился Савелий.
В переполненный рабочий автобус тигроловы едва-едва втиснулись. Павел примостился на корточках у самого прохода, держась одной рукой за дверную скобу, другой — прижимая к себе Барсика. Он обратил внимание на то, что лесорубы, здороваясь с Непомнящим, разговаривали с ним тоном непочтительным, а иногда и насмешливо-пренебрежительным. Сам же Непомнящий, когда его спрашивали, куда он едет с тигроловами и не собирается ли он ловить тигров, отвечал невразумительно. «Боится, как бы не перехватили заработок», — с неприязнью подумал Павел.
Наконец, по знаку Непомнящего, водитель остановил автобус около моста через ключ. Выгрузившись, тигроловы с наслаждением вдыхали чистый морозный воздух, чуть припахивающий от дороги соляром и смолой от раздавленных колесами пихтовых веток, оброненных лесовозами. Легко вскинув на спину небольшой рюкзачок, повесив на плечо берданку и заткнув за пояс небольшой, в деревянном чехле, топорик, Непомнящий бодрым шагом спустился на лед речушки. Дождавшись тигроловов, обратился к Савелию:
— Вот там, в верху ключа, зимовьюшка есть. От нее по распадку подымемся на самую хребтину, оттедова до Семенова ключа совсем близко, — я энти места наскрозь прошел — будь покоен!
— Да кто ж сумлевается, Матвеич? Никто не сумлевается, — радостно кивал Савелий. — Известное дело, родимшись в тайге, тайгой и кормишься.
— Ну что, тогда пойдем помаленьку? — спросил Непомнящий то ли себя самого, то ли Савелия и, потоптавшись, пошел вперед, как и подобает идти проводнику.
Вначале он шел довольно быстро, где по льду ключа, где спрямляя излучины его через пойменный лес, но затем скорость его поубавилась. Он все чаще и чаще приостанавливался: то поправит рюкзачок на спине, то передвинет топорик за поясом с левого бока на правый, то словно прислушается к чему-то, высморкается. И наконец, остановившись вовсе, предложил идущему сзади него Павлу:
— А не пойти ли тебе вперед, молодой человек? Ноги, я смотрю, у тебя порезвей моих. Вот так прямо и прямо по ключу все держи и держи, а если отклонишься, я тебя сзади голосом поправлю, скажу праве — пойдешь праве, скажу леве — пойдешь леве.
— Вы мне скажите, сколько километров примерно до того зимовья, и я сам буду выбирать дорогу.
— А кто их мерял тут, километры эти? Сказывали, избушка прямо у ключа стоит. Потому и не отдаляйся от берега, а то, не дай бог, пройдем мимо.
«Ну, кажется, судьба послала нам второго Ивана Сусанина», — насмешливо подумал Павел, проходя вперед.
Речка не делала крутых петель, и ему не пришлось отдаляться от нее — шел он, как всегда, быстро, редко оглядываясь. Вскоре Непомнящий, идущий вслед за ним, вышагивал уже позади Евтея, затем пристроился за спиной Николая и наконец оказался последним.
К избушке подошли в полдень, она действительно стояла у самого берега речки, ее невозможно было бы проглядеть — долина в этом узком месте была вырублена и просматривалась насквозь, как футбольное поле. Кроме того, прямо к зимовью с низовий ключа, должно быть, от самой лесовозной дороги, сквозь плешины порубов тянулся чистый прямой волок, о существовании которого проводник, вероятно, не знал, иначе он повел бы тигроловов не по речке, а по волоку, тем более, что по нему тянулась старая, хорошо утоптанная тропа.
Не обратив внимания ни на волок, ни на тропу, нимало не смутившись тем, что избушка стоит на видном голом месте. Непомнящий, восторженно оглядев зимовье, сбросив рюкзачок и берданку, с неожиданным проворством юркнул в приоткрытую дверь и, тотчас же выглянув оттуда, радостно и удивленно сообщил:
— Слава богу, печка имеется, можно ночевать.
Тигроловы недоуменно переглянулись, а Непомнящий, широко распахнув дверь, уже заталкивал в печь сухие поленья.
— Ты что, Матвеич, ночевать, чо ли, тут собираешься? — осторожно спросил Савелий.
— Ну а то как же? Ясное дело — ночевать! — подтвердил Непомнящий, поднося к смолью горящую спичку и с детским восторгом любуясь расцветающим в поленьях пламенем.
— Так вить, кажись, рано ишшо, Матвеич? — досадливо поморщился Савелий. — Мы бы до сумерек десяток километров успели отшагать.
— Да что ты, Савелий Макарович? Бог с тобой! — испугался Непомнящий. — Дотемна мы все одно не успеем в мою избушку дойти.
