— Кита мы записали в Уинчестер. Ты веришь в классическое образование, Джон? Или считаешь, что эти школы устарели?
— Именно. И это не плохо.
— То есть?
— Туда бы я и отдал своего сына.
— Понимаю, — сказала Флёр. — Знаешь, Джон, ты и правда изменился. По-моему, шесть лет назад ты бы этого не сказал.
— Возможно. Живя вдали от Англии, начинаешь верить в искусственные преграды. Нельзя давать идеям носиться в пустом пространстве. В Англии их сдерживают, в этом и есть ее прелесть.
— До идей мне нет дела, — сказала Флёр, — но глупость я не люблю. Классические школы…
— Да нет же, уверяю тебя. Кой-какие свойства они, конечно, губят, но это к лучшему.
Флёр наклонилась вперед и сказала лукаво:
— Ты, кажется, стал моралистом, мой милый?
Джон сердито ответил:
— Да нет, ничего особенного!
— Помнишь нашу прогулку вдоль реки?
— Я уже говорил тебе — я все помню.
Флёр едва не прижала руку к сердцу, которое вдруг подскочило.
— Мы чуть не поссорились тогда, потому что я сказала, что ненавижу людей за их тупую жестокость и желаю им свариться в собственном соку.
— Да, а я сказал, что мне жаль их. Ну и что же?
— Сдерживать себя глупо, — сказала Флёр и сейчас же добавила: — Потому я и против классических школ. Там сдержанности учат.
— В светской жизни она может пригодиться, Флёр, — и в глазах его мелькнула веселая искорка.
Флёр прикусила губу. Ну ничего! Но она заставит его пожалеть об этих словах; и его раскаяние даст ей в руки хороший козырь.
— Я отлично знаю, что я выскочка, — сказала она, — меня во всеуслышание так назвали.
— Что?
— Ну да; был даже процесс по этому поводу.
— Кто посмел?..
— О дорогой мой, это дела давно минувшие. Но ты же не мог не знать — Фрэнсис Уилмот, наверно…
Джон в ужасе отшатнулся.
— Флёр, не могла же ты подумать, что я…
— Ну конечно. Почему бы нет?
И правда, козырь! Джон схватил ее за руку.
— Флёр, скажи, что ты не думаешь, что я нарочно…
Флёр пожала плечами.
— Мой милый, ты слишком долго жил среди дикарей. Мы тут каждый день колем друг друга насмерть, и хоть бы что.
Он выпустил ее руку, и она взглянула на него из-под опущенных век.
— Я пошутила, Джон. Дикарей иногда не вредно подразнить. Parlons d'autre chose[11]. Присмотрел ты себе место, где хозяйничать?
— Почти.
— Где?
— Около четырех миль от Уонсдона, на южной стороне холмов, ферма Грин-Хилл. Есть фрукты — несколько теплиц — и клочок пахотной земли.
— Так это, должно быть, недалеко оттуда, куда я повезу Кита, — на море, и только в пяти милях от Уонсдона. Нет, Джон, не пугайся. Мы пробудем там не больше трех недель.
— Пугаться? Напротив, я очень рад. Мы к тебе приедем. На Гудвудских скачках мы все равно встретимся.
— Я все думала… — Флёр замолчала и украдкой взглянула на него. Ведь можем мы быть просто друзьями, правда?
Не поднимая головы, Джон ответил:
— Надеюсь.
Прояснись его лицо, прозвучи его голос искренне — как по-иному, насколько спокойнее билось бы ее сердце!
— Значит, все в порядке, — сказала она тихо. — Я с самого Аскота хотела сказать тебе это. Так оно и есть, так и будет; что-либо другое было бы глупо, правда? Век романтики миновал.
— Гм!
— Что ты хочешь выразить этим мало приятным звуком?
— Я считаю совершенно лишним рассуждать о том, что один век такой, другой — этакий. Человеческие чувства все равно не меняются.
— Ты в этом уверен? Такая жизнь, какую ведем мы, влияет на них. Ничто в мире не стоит дороже одной-двух пролитых слез, Джон. Это мне теперь ясно. Но я и забыла — ты ненавидишь цинизм. Расскажи мне про Энн. Ей еще не разонравилась Англия?
— Напротив. Она, видишь ли, чистая южанка, а Юг еще не стал современным, то есть, во всяком случае, в какой-то своей части. Больше всего ей нравится здесь трава, птицы и деревни. Она совсем не скучает по родине. И, конечно, увлечена верховой ездой.
— И английский язык она, вероятно, быстро усваивает?
В ответ на его удивленный взгляд лицо ее приняло самое невинное выражение.
— Мне хотелось бы, чтобы ты полюбила ее, — сказал он серьезно.
— О, так, без сомнения, и будет, когда я узнаю ее поближе.
Но в сердце ее поднялась волна жгучего презрения. Что она такое, по его мнению? Полюбить ее! Женщину, которую он обнимает, которая будет матерью его детей. Полюбить! И она заговорила о красотах Бокс-Хилла. Весь остаток пути до Пулборо, где Джон вышел, она была осторожна как кошка, говорила легким дружеским тоном, глядела ясными, невинными глазами и почти не дрогнула, прощаясь:
— Итак, au revoir в Гудвуде, если не раньше. Забавная все-таки получилась встреча!
Но по пути в гостиницу, проезжая в станционном экипаже сквозь пропахший устрицами туман, она крепко сжала губы, и глаза ее под нахмуренными бровями были влажны.
IX
А ДЖОН!..
А Джон, которому предстояло пройти пешком пять с лишним миль, пустился в путь, и в ушах его, отбивая такт, звучала старая английская песня:
Как счастлив мог бы я быть с любой,Когда б не мешала другая!
Вот до чего он запутался, непреднамеренно, просто следуя порывам своей честной натуры. Флёр его первая любовь, Энн — вторая. Но Энн его жена, а Флёр — замужем за другим. Мужчина не может быть влюблен одновременно в двух женщин; напрашивался вывод, что он не влюблен ни в ту, ни в другую. Откуда же тогда эти странные ощущения в его крови? Или то, что говорят, неверно? Французское или староанглийское разрешение вопроса не пришло ему в голову. Он женат на Энн, он любит Энн, она прелесть! Вот и все. Почему же тогда, шагая по траве вдоль дороги, он думал почти исключительно о Флёр? Какой бы ни представлялась она циничной, или непосредственной, или просто милой, она ввела его в заблуждение не больше, чем в душе того хотела. Он знал, что у нее сохранилось к нему прежнее чувство, знал и то, что сохранилось и его чувство к ней или хотя бы какая-то доля его. Но ведь он любит и другую женщину. Джон был не глупее других мужчин и не больше их обманывал себя. Как и многие мужчины до него, он решил не закрывать глаза на факты и делать то, что считает правильным, — или, вернее, не делать того, что считает неправильным. Что именно неправильно, в этом он тоже не сомневался. Его беда была проще: он владел своими мыслями и чувствами ничуть не лучше, чем любой мужчина. В конце концов не его вина, что когда-то он безраздельно любил Флёр или что она безраздельно любила его; и не его вина, что он любит свою родину и устал жить вдали от нее.
Не его вина, что он полюбил снова и женился на той, которую полюбил. И не его, казалось бы, вина, что вид, и голос, и аромат, и близость Флёр пробудили в нем что-то от прежнего чувства. И все же такая двойственность претила ему, и он шел, то ускоряя, то замедляя шаг, а солнце двигалось по небу и пригревало ему затылок, который после солнечного удара в Гренаде навсегда остался чувствительным. Раз он постоял, прислонившись к изгороди. Он еще не так давно вернулся в Англию, чтобы оставаться равнодушным к ее красоте в такой дивный день. Он часто останавливался и прислонялся к какой-нибудь изгороди и вообще, как говорил Вэл, спал наяву.
Подошел уже первый день матча между Итоном и Хэрроу, которого никогда в свое время не пропускал его отец, но сенокос только что кончился, и в воздухе еще стоял запах сена. К югу перед ним растянулись холмы, освещенные по северным склонам. Под деревьями, у самой изгороди, стояли, медленно помахивая хвостами, рыжие сэссекские коровы. Вдали на склонах тоже пасся скот. Покой окутал землю. Под косыми лучами солнца хлеб на ближнем поле отливал неземными оттенками — не то зеленью, не то золотом. И среди мирной красоты вечера Джон остро почувствовал разрушительную силу любви — чувства до того сладкого, тревожного и захватывающего, что оно отнимает у природы и краски и покой, а жертвы его отравляют жизнь окружающим и сами ни на что не годны. Работать — и созерцать природу во всех ее образах! Почему он не может уйти от женщин? Почему, как в анекдоте, который рассказывала Холли, где бедную девушку пришло проводить на вокзал все ее семейство, — почему он не может уехать и сказать: «Слава тебе господи, с этим добром я разделался!»
Кусали мошки, и он пошел дальше. Рассказать Энн, что он ехал с Флёр? Умолчать об этом — значило бы подчеркнуть значение этой встречи; но рассказывать почему-то не хотелось. И тут он набрел на Энн; она сидела на заборе, без шляпы, засунув руки в карманы джемпера, очень прямая и гибкая.
— Помоги мне слезть, Джон!
Он помог и не сразу выпустил ее. И сейчас же сказал:
— Угадай, с кем я ехал в поезде? С Флёр Монт. Мы встретились на вокзале. Она на будущей неделе привезет сынишку в Лоринг, чтобы подправить его.
