— Неполадки с кабелем элерона, — сказал Алекс, свободно перемещая ручку управления влево и вправо. Затем он проверил элерон правого борта, перегнувшись через Эмброуза. Тоже не реагирует. — Черт, еле действует.
— Что я наделал?
— Ничего. Механические неполадки.
— Ага. Ну вот. Зверская удача.
— Держись за свою шляпу, констебль! — закричал он. — Пойду взгляну, в чем проблема.
Алекс быстро отстегнул ремень безопасности, встал с кресла и направился в хвостовой отсек. Кабели управления элеронами находились прямо под металлическими пластинами настила в хвосте. Только здесь была связь с элеронами. Все, что он должен был сделать, — это просто вырвать одну из пластин и посмотреть, какого дьявола…
О Господи всемогущий, эта секция кабеля почти полностью разошлась! Лишь несколько проводов оставались неповрежденными. Все говорило о том, что кабель кто-то разрезал, но не полностью, а так, чтобы они ничего не заметили. Слава богу, смертоносный подвох обнаружен вовремя. Теперь, если есть возможность сделать что-нибудь на скорую руку, они смогут только вернуться назад.
— Ну что, там все нормально? — закричал Эмброуз через плечо.
— Хотелось бы сказать тебе, что у нас будет мягкая посадка, но, боюсь, согрешу против истины. Старайся держать штурвал.
Кто-то хотел убить его. Кто-то, кто видел его с Паттерсоном в Дарк Харбор. Или кто-то, заранее знавший, что он прибудет туда. Если Паттерсон был прав, то это может быть только работа Гиены. Но кто его знает на самом деле — ведь в бесконечных списках Конгрива было столько подозреваемых!
Инструменты и бухты кабеля хранились в ящике, стоявшем неподалеку. Он взял их, когда самолет накренился почти критически.
— Эмброуз, — закричал он сквозь рев двигателя, — держи нос ровно! Не трогай элероны вообще, пока я пытаюсь соорудить здесь что-нибудь на скорую руку!
— Я могу сделать что-то еще? — отозвался Эмброуз. Он потянул штурвал, и самолет снова пошел вверх.
— Пытайся умилостивить судьбу, старина, и побыстрее.
— Но как?
— Пораскинь мозгами.
— Алекс, пожалуйста.
Хок схватил провод, кабель, отвертки и плоскогубцы и занялся элеронами. В тот момент последние провода кабеля лопнули с громким треском. Самолет резко накренился на правый борт.
— Вот черт, Алекс! — услышал он вопль Конгрива, в котором чувствовалась нескрываемая паника. — Мы падаем? — Конгрив обернулся. Его лицо было смертельно бледным. Он машинально потянул штурвал на себя, держа его мертвой хваткой. Нос «Киттихока» резко взмыл вверх, и Алекс покатился вниз по хвостовому отсеку.
Небольшой самолет задрожал и остановился. Внезапная потеря скорости едва не бросила машину в штопор. Все увеличивающийся угол падения по спирали означал, что самолет был в двух шагах от полной потери управления. В любую секунду резкий встречный поток воздуха мог оторвать крылья от фюзеляжа. Не имея времени вернуться в кабину и взяться за штурвал, Алекс понял, что сам Конгрив должен будет исправить положение.
— Эмброуз! — закричал он, стараясь сохранять как можно больше спокойствия в голосе, учитывая складывающуюся ситуацию. — Наклони штурвал резко вперед! Нам нужно нырнуть носом вниз, чтобы снова набрать скорость! Направь нос вниз! Вот так, нормально! Теперь те две педали под твоими ногами! Рули! Сейчас же наступи на левую педаль изо всех сил! Делай, что говорю, черт тебя дери!
— Да, да! — кричал Эмброуз, и Алекс увидел, что он наклоняется вперед и влево, резко толкая штурвал и втапливая левую педаль руля.
Алекс наполовину бежал, наполовину кувыркался по направлению к кабине, когда самолет вошел в штопор. Теперь только левый руль может их спасти. Он вскочил на свое сиденье, пораженный тем, как быстро они мчались вниз. Само синее море, казалось, несется им навстречу. При такой скорости у них оставалось не больше тридцати секунд.
— Беру управление на себя, — сказал он Эмброузу, держа руку на штурвале, а левую ногу на педали руля с его стороны. Самолет ответил на полный разворот левого руля и вращение замедлилось, но у них уже не оставалось времени, и Алекс не видел в окно ничего, кроме воды.
— О боже, нам крышка, — сказал Конгрив, закрывая глаза.
— Нет… еще не крышка.
Играя педалями руля, как пианист управляется с регистрами, Хок остановил вращение, выровнял крылья и, черт возьми, у него еще было в запасе добрых пятьсот футов воздушного пространства, до того как они шлепнутся в воду на скорости сто узлов в час и разорвутся на мелкие кусочки.
— О-оп! — услышал Конгрив, уже приготовившись к неминуемой гибели.
Хок отпустил штурвал одним плавным движением. Нос поднялся, понтоны заскользили по верхушкам волн залива Нантукет, и Киттихок еще раз взмыл в небо.
— Можешь открыть глаза, констебль, — сказал Алекс Хок, с улыбкой глядя на полумертвого друга. — Похоже, мы снова ускользнули от смерти.
19
Рим
Франческа, стоящая в тусклом розоватом свете крошечной уборной, оперлась на мойку из нержавеющей стали и наклонилась к зеркалу, рассматривая пунцовый блеск, который только что нанесла на губы. Послышался слабый металлический лязг, она ощутила легкое покачивание, когда поезд пошел по дуге. Экспресс Париж — Симплон теперь катил через Швейцарию, высоко в Альпах, и красивый мужчина ждал ее в залитом лунным светом купе за дверью.
Она подняла тонкие бледные руки и пробежала пальцами по густым светлым волосам, вдыхая аромат «Шанель 19», исходящий от ее вздымающейся груди. Черный пеньюар «Галлиано» назойливо прилипал к телу. Она улыбнулась себе и зажмурила на мгновение глаза, опустив длинные ресницы и приоткрыв губы. Она представила себе, как будет играть очередную сцену.
— Милый? — сказала она мягко, остановившись в дверном проеме так, чтобы он видел ее тело, освещенное сзади бледным розовым светом.
— Иди сюда, — сказал он хриплым шепотом, едва слышимым в металлическом скрипе колес по рельсам.
Маленькое, облицованное деревянными панелями купе спального вагона было освещено только светом ночника над дверью. Ник Хичкок, ее американский возлюбленный, лежал на животе, уперев подбородок в ладони, и пристально смотрел в окно на залитый лунным светом пейзаж пролетающих мимо заснеженных горных вершин. Он перекатился на спину и уставился на красивую женскую фигуру, стоящую в дверном проеме.
— Ты тосковал без меня, Никки?
Она провела ладонями по бедрам, разглаживая складки черного шелка.
— О господи, — прошептал он. Даже шорох шелковой ткани на ее теле сводил его с ума.
— Почему ты в пижаме, Никки? — спросила Франческа.
— Я замерз.
— Но ведь здесь так тепло.
— Сейчас будет тепло, — сказал Ник, отдергивая покрывало и предлагая ей прилечь рядом.
Женщина мягко прошла по покрытому коврами полу, сделав три или четыре маленьких шага, присела на край постели и погладила его по щеке. В синевато-фиолетовом свете маленький полумесяц шрама на его скуле казался люминесцентным.
— Очень много шрамов для доктора, милый. Это твои пациенты режут тебя, да?
Он улыбнулся и погладил ладонью туго обхваченную шелком грудь женщины.
— Я не врач, любимая, — сказал Ник. — Я физик. Доктор физических наук.
— Но ведь ты еще и шпион, правда?
— Мы оба шпионы. Только мы не можем определить пока, кто за кем шпионит. Именно поэтому наш медовый месяц будет так интересен.
— Никки, милый, эта поездка — не медовый месяц. Ми аморе, мы ведь не супруги.
— Сначала у нас будет медовый месяц. Так намного интереснее.
Франческа засмеялась, наклоняясь, чтобы поцеловать его в губы, и ее тяжелые груди мягко коснулись его груди. Это был короткий и страстный поцелуй, но когда она почувствовала его язык, то неожиданно снова села и направила пристальный взгляд в окно.
— Ты никогда не женишься на такой, как я. Но это неважно. Я люблю тебя, так или иначе. И я люблю этот старый поезд. Пусть он не идет на восток, пусть это не экспресс, не имеет значения. Тем не менее его называют Восточным экспрессом.
— Давным-давно он ходил в Белград и Стамбул. Это был самый быстрый способ добраться туда из Парижа.
— Ты знаешь все, мой дорогой доктор, — произнесла она, склонившись, чтобы поцеловать его снова. — Когда-нибудь, мой доктор-сердцеед, когда мы станем старыми и наша любовь исчезнет без следа, ты расскажешь мне тайны Вселенной?
— Я могу рассказать тебе одну из них прямо сейчас, — сказал он ей, улыбнувшись. — На самом деле любви во Вселенной гораздо больше, чем мы можем себе представить и испытать. Но это не означает, что мы не должны попробовать заполучить ее всю.
Его рука перемещалась под пеньюаром, он проводил пальцами по теплой коже между ее ног, запуская ладонь все глубже. Удивительно сильным жестом она остановила его запястье и отвела руку.
