К этому моменту я уже приняла душ и переоделась в спортивный костюм; Эрик сделал то же самое. Сейчас он сидел рядом со мной на кушетке и мы вместе смотрели на огонь, чувствуя себя вполне комфортно, хотя оба были заняты своими мыслями и долгое время хранили молчание.
— Может, включить телевизор? — через несколько минут спросил он и щелкнул пультом.
Темный экран озарился, и на нем опять появились разрушенные дома и затопленные поля; армейские спасательные вертолеты направлялись в отдаленные районы долины Мотагуа; высоко на горных плато располагались палаточные городки тех, кто лишился крова; рядом виднелись холмики свежих могил; нам даже показали снятые несколько дней назад кадры с испуганными мужчинами, женщинами, кошками и собаками, которые сидели на крышах домов, окруженных прибывающей водой, — и все это происходило как раз там, куда собиралась отправиться моя мать.
— Господи Боже! — устало сказала я.
— Может быть… ой, простите, совсем забыл! — Эрик снова выключил телевизор и долго сидел, уставившись в собственные колени, пока наконец не поймал ускользнувшую было мысль. — Я знаю, что делать! — щелкнув пальцами, сказал он.
— Что?
— Просто знаю, что может поднять вам настроение. Или по крайней мере мне.
Он двинулся к стенному шкафу, явно собираясь что-то достать, но тут постучали в дверь, и в комнату вошла маленькая горбатая официантка в синей с белым кантом форменной одежде, которая принесла нам кролика и бутылку арманьяка. На вид ей было лет сорок, на голове и на верхней губе буйно росли иссиня-черные волосы.
— Добрый вечер, сеньор, — услышала я ее голос и закрыла глаза, пытаясь прогнать от себя стоящие перед глазами картины бедствия.
Немного повозившись, женщина стала ставить тарелки на комод, и, хотя она стояла, повернувшись к нам спиной, мы могли слышать, как служащая вполголоса ворчит на свои ноги. Голос у нее был хриплый и больше походил на мужской.
— Может, лучше все поставить на кофейный столик? — предложил Эрик.
Официантка лишь молча на него оглянулась и что-то пробормотала, после чего с удвоенной энергией принялась греметь посудой.
Пожав плечами, Эрик подошел к шкафу и вытащил оттуда свой тяжеленный рюкзак. Присев на корточки, он извлек из него толстую книгу в красном переплете с ярлыком библиотеки Калифорнийского университета.
— Ах вот оно что! — сказала я. — Похищенный Гумбольдт! А я как раз гадала, не возьмете ли вы с собой эту книгу.
— Ну, вы же хотели ее видеть — и вот она здесь, перед вами.
— Какой вы, оказывается — сами сказали, что она у вашего лаборанта.
— Извините, я обманул вас. Просто не мог позволить, чтобы кто-то забрал у меня моего фон Гумбольдта.
— А теперь?
— Ну, теперь… учитывая, что мы направляемся на север, это становится весьма полезным чтением, — сказал он. — Ваша мать тоже прочитала этот материал и запомнила его практически наизусть, что можно понять из ее грубых комментариев по поводу моей книги. И потом, те нефритовые камни, что недавно показывали по телевидению… Описывая свои путешествия по Гватемале, Гумбольдт упоминал о таких же точно камнях, так что нам стоит освежить это в памяти. Кроме того, вы цитировали чудовищные вещи из писем де ла Куэвы и развивали безумные теории насчет стелы, и все это мне так подействовало на нервы, что я не смогу заснуть, если не вернусь на знакомую территорию. Устал я от всех этих психованных испанцев — лучше провести вечер с милым, романтично настроенным, удивительно бесстрашным немцем. Ну что, я прав?
Я бросила взгляд на мамину дорожную сумку, которую горничная своими туфлями превратила в какую-то бесформенную массу. Затем мне снова вспомнилось печальное лицо Иоланды. Но тут Эрик, который уже перелистывал красную книгу, нашел нужное место и с чувством начал читать.
Тем временем официантка уронила ложку, с новыми оханьями и причитаниями подняла ее, затем наконец сложила подносы и вышла из номера, с шумом захлопнув дверь.
Откинувшись назад, я прислушалась к голосу Эрика, рассказывавшего мне историю фон Гумбольдта, и поспешила заверить себя, что и дневник, и Иоланда могут подождать.
— Видите ли, Александр Гумбольдт считал нефрит гигантским магнитом. Чтобы найти его, он нанял шестерых проводников-индейцев, а также раба по имени Гомес, своего рода эксперта по камню, — говорил он. — Со своей стороны фон Гумбольдт полагал, что камень представляет большой интерес для науки. Во время своих поисков он едва не погиб — индейцам не понравилось, что какие-то там немцы или французы шастают по их джунглям. Тем не менее, думаю, его интересовали не столько сами по себе магниты или драгоценные камни, сколько возможность отправиться на поиски приключений вместе со своим ближайшим другом — Эме Бонпланом.
— И даже не просто другом?
— Гумбольдт был влюблен в него.
— А Бонплан?
— Думаю, ему пришлось полюбить фон Гумбольдта ради того, чтобы иметь возможность бродить с ним по джунглям.
— Ну, если мы не найдем здесь маму, вы сможете просто бродить со мной по джунглям…
— Не перебивайте! Итак, у обоих было нечто общее, а именно поразительная любознательность, так что они обошли всю Америку, изучая ее геологию и фауну. Поиски «Королевы нефритов», предпринятые в 1801 году, были, вероятно, наименее успешной из их экспедиций — из-за ягуаров, ядовитых змей и упрямых индейцев. Тем не менее записки получились довольно интересными.
Весь следующий час мы с Эриком листали дневник Гумбольдта, особенно сосредоточившись на той главе, где немец заявлял, будто натолкнулся на тот самый лабиринт Обмана, который за два с половиной столетия до него описала де ла Куэва.
— Он едва не обнаружил второй лабиринт — Добродетели, когда случилась маленькая неприятность, — сказал Эрик. — Гумбольдт полагал, что почти отыскал заветный камень… но не захотел рисковать жизнью Бонплана. Вот отсюда. Здесь говорится, как они нашли первый лабиринт.
— Дорогой Александр, — сказал Эме Бонплан, когда мы достигли первого порога на реке Саклук. — Мы должны быть очень осторожны. Это чрезвычайно важная находка, но индейцы начинают проявлять явное недовольство.
— Не обращайте внимания, — отмахнулся я. — Вы только взгляните на эту красоту!
И действительно, лабиринт Обмана оказался самым настоящим архитектурным чудом. Чрезвычайно запутанный, сложенный из идеального голубого нефрита и изнутри кажущийся бесконечным, этот лабиринт является самым поразительным из всех открытий, что мы сделали до сих пор. Когда вы углубляетесь в один из его сапфировых пассажей, знаки все больше сбивают вас с толку, а запуганное строение приводит в такое недоумение, что уже не можешь сделать ни шагу вперед. Вторгнувшись в этот лабиринт, вы вполне могли оказаться вовсе не на другом его конце, а на опаснейшей равнине, населенной ягуарами, либо в топких болотах, откуда не было выхода.
