Белый парусник замедлил ход, и находку подняли на борт.
Человек в маске и белой фуражке, спустившись на нижнюю палубу, остановился перед тем, что принесло им море.
Это что-то оказалось изрядно раздувшимся трупом Гуго де Шалона. Брат Варфоломей, или Саххар — а именно он был капитаном странного парусника — сложил руки на груди и сумрачно воззрился на мертвеца. Смуглые матросы пугливо столпились за спиной своего командира. Суеверные, как и все цыгане, они боялись покойников.
— Вот так штука, — пробормотал себе под нос Саххар. — Брат Гуго, ты оказался еще более бесполезен, чем я ожидал.
Он тронул тело носком сапога, затем стянул с правой руки перчатку и потянул за серебряную цепочку, висевшую на шее. На свет показалась фигурка. Небольшая птица — то ли дрозд, то ли скворец, не разберешь. Отчасти она походила и на воробья. Саххар сжал свой амулет в правой ладони и снова уставился на покойника. Некоторое время ничего не происходило. Затем мертвец слабо завозился. В горле его заклокотало, из открытого рта полилась вода.
Цыгане завопили от ужаса и кинулись врассыпную. Саххар не обратил на них внимания. Склонившись над мертвецом, который уже распахнул мутные серо-голубые глаза, некромант произнес:
— А теперь, брат Гуго, ты расскажешь мне всё.
Интерлюдия. ШТИЛЬ
У Гуго де Безансона было много поводов для печали, но больше всего сержанта угнетало то, что Жак ни разу его не позвал. Молочный брат Гуго не приходил в себя после той ночи, когда убили приора, и когда его любимый старший брат поил кровью сушеную человеческую голову, а затем отрезал язык его лучшему другу.
Гильом де Линкс утверждал, что у Жака мозговая горячка, и предлагал пустить мальчику кровь — однако Гуго не согласился. Сержант подозревал, что и сам Гильом, и остальные тамплиеры тоже недалеки от этого состояния, и не доверил бы никому из них жизнь братишки. И вот сейчас Жак лежал в трюме на пропитанном солью и потом плаще и бредил, шептал воспаленными губами, называл имена. В своем бреду он часто звал сестренку и мать, иногда — Томаса. Дважды даже обращался с жалобой к мертвому приору. Но имени Гуго не произнес ни разу.
Когда Томаса высадили на безводном островке, на общем совете решено было плыть к побережью Мореи и присоединиться к тамошним морским разбойникам. После всего совершенного другого выбора у рыцарей и команды не оставалось. Беда же заключалась в том, что корабль уже две недели кружил по бескрайним синим просторам. Вода кончилась три дня назад. Вдобавок, на море воцарился штиль, необычный для этих широт в такое время года. Страшная, не летняя даже, а адская жара прихлопнула крышкой несчастное судно и его пассажиров. Казалось, что солнце постоянно стоит в зените и смотрит оттуда свирепым раскаленным зраком. Волны горели свинцом и золотом, с людей лил пот, а гребцы не могли поднять весла, несмотря на все крики и удары надсмотрщиков. Море под ними лежало гладкое, как масло, и совершенно недвижное. Ни ветерка. Парус бессильно обвис.
«Воды, — бормотал Жак, мечась на вонючей тряпке, в которую превратился плащ. — Воды, мама, пить…». Но воды не было — только доски кормовой надстройки над ними, и доски по бокам, потрескивающие от жары доски, которые не раз и не два уже наводили Гуго на мысль о гробе. Жак метался в бреду, голова его билась о доски. Гуго придерживал голову брата ладонями и ощущал обжигающий кожу жар лихорадки. Иногда ему хотелось, чтобы братишка умер, и все это кончилось. Еще чаще сержанту хотелось убить Жака, а затем — и себя.
Однажды желание стало так велико, что Гуго пришлось до крови укусить себя за руку, чтобы физическая боль отвлекла от страшных мыслей. Некоторое время он тупо смотрел на налившийся красным след укуса. Затем достал нож и полоснул себя по запястью. Потекла густая жидкость, почти черная в скудном свете, проникающем сквозь палубный настил. Сержант вздохнул и прижал запястье к губам брата.
Когда тот успокоился и погрузился в сон, Гуго де Безансон перевязал руку тряпицей и, пошатываясь, выбрался наверх. Он уже два дня не был на палубе. Солнечный свет и блеск воды ослепил его, и сержант, вскрикнув, прикрыл ладонью глаза. Под веками еще долго плясали круги и белые искры, медленно наливавшиеся лиловым и желтым. Когда искры побледнели, сержант осторожно отнял руку от лица — и вздрогнул. На палубе, неподалеку от мачты и горящего за ней очага, несколько черных косматых зверей склонились над чем-то. Звери, урча, рвали это что-то на куски и жадно глотали. Присмотревшись, Гуго понял, что косматые чудовища гложут человеческий труп. Судя по звеньям цепи, свисавшей с ноги убитого, это был один из гребцов. Сержант потянулся к мечу, но тут наваждение прошло. Не звери были на палубе, а несколько человек из команды, в том числе капитан, и один из рыцарей… Гильом де Букль. Но они и вправду поедали человека. Убили ли они этого несчастного раба, или сам он умер от жажды или болезни, сержант не мог понять — да это было и не важно.
Гуго перекрестился и попятился. Больше всего ему хотелось сейчас скрыться в трюме, скорчиться рядом с умирающим братом, не видеть ничего и не знать. Он был слишком слаб. Он все равно ничего не мог сделать. Он истратил последние силы на то, чтобы помочь Томасу. Малодушные мысли в одно мгновение пронеслись в голове Гуго, а затем рот его скривился в горькой усмешке. Этому ли учил его убитый господин? Из страха, из опасения за собственную жизнь и жизнь брата он ничего не сказал тогда, не помешал убийцам — и вот чем обернулось его бездействие. Стиснув зубы и сжав рукоять меча, Гуго шагнул вперед.
Ему помешал странный шум. Мерный гул и рев — чем-то звуки напоминали грохот водопада и плеск колес водяных мельниц, но одновременно и гудение пчелиного улья. Сержант резко обернулся. По волнам навстречу обреченной галере неслось небольшое белое судно. Ревущий корабль — а рев исходил именно от него — был трехмачтовым, но шел не под парусами. Не видно было и весел, однако судно мчалось вперед и росло прямо на глазах, словно его несли на спинах подводные черти. Сержант протер глаза и тряхнул головой. Возможно, он заразился у брата горячкой? Может, он бредит?
Однако с носовой надстройки раздались крики. Сидевшие там арбалетчики тоже заметили корабль. Гуго резко выдохнул. Кому бы ни принадлежало это судно, вряд ли намерения у его владельца были дружественные. Облегчение накатило прохладной волной. С обезумевшим капитаном и прочими дьяволопоклонниками и людоедами сержант разберется позже. А пока его ждало нечто гораздо более привычное и понятное, нечто, чему он посвятил жизнь — бой с врагом. Гуго широко улыбнулся и, оттолкнув метнувшегося мимо де Букля, пошел на нос отдавать распоряжения солдатам.
Бой был коротким и бестолковым. Корабли сошлись борт к борту. Арбалетчики натянули тетивы. На палубе вражеского корабля стояло всего полторы дюжины бойцов — без кольчуг, в нелепых ярких одеяниях. В руках эти смуглые, похожие на сарацин люди держали какие-то длинные, блестящие на солнце трубки с деревянными ложами, и более короткие, черные. Сержант успел подумать, что с таким немногочисленным противником будет легко справиться, и поднял руку, чтобы дать сигнал стрелкам. Но прежде, чем арбалетчики на «Поморнике» успели выстрелить, воздух наполнился ужасающим грохотом. Засверкали вспышки, над волнами поплыл резкий, незнакомый Гуго запах. А затем что-то ударило сержанта в плечо с такой силой, что он, не удержавшись на ногах, полетел на палубу. Боль пришла мгновение спустя, когда о доски уже застучали сапоги абордажников. Вражеские бойцы даже не воспользовались трапом — просто перелетали через узкую полоску воды и, выхватив сабли, рубили уцелевших моряков. Гуго оперся на здоровую руку и попробовал встать, но тут же получил в висок оголовьем кривой сарацинской сабли и потерял сознание.
Из команды выжили двое, включая капитана. Из тамплиеров трое: Гильом де Линкс, Гильом де Букль и раненный Гуго де Безансон. Гребцов не тронули — просто заперли в трюме. Гуго сильно надеялся, что там же остался и Жак.
Их выстроили на палубе и заставили стать на колени. С борта белого корабля на борт «Поморника» упал трап. А по трапу спокойно и уверенно прошествовал высокий человек в черном плаще восточного покроя. На голове его был тюрбан, а лицо скрывала блестящая черная маска. Человек спрыгнул на палубу галеры и неспешно подошел к пленным.
Увидев брата Варфоломея, Гильом де Букль, и без того белый, как молоко, побелел еще больше и затрясся. Де Линкс сморщился, а капитан громко выругался. Сам Гуго молчал.
Остановившись перед капитаном, брат Варфоломей — или тот, кто представлялся братом Варфоломеем — чуть склонил голову и сказал:
— Долго же вас пришлось разыскивать, любезные.
Капитан попытался вскочить, за что получил удар сапогом в лицо и безжизненной тушей рухнул на палубу.
