— Ладно, ладно, — примирительно поднимает руки Баррон, — но это не шутки. Старые воспоминания окончательно вернутся только через несколько минут. Не забывай: мы с тобой на одной стороне, в одной лодке.
Так они уже поработали надо мной, пока я спал! Дышу часто и отрывисто, чтобы справиться с нахлынувшим ужасом. Инстинкт нашептывает: «Немедленно беги отсюда, от них». Вместо этого киваю: нужно выиграть время. Я ведь понятия не имею, что должен вспомнить.
Баррон надевает перчатки, сгибает и разгибает пальцы.
Голые руки. Значит, не Антон ворует воспоминания и не Филип за всем этим стоит.
Баррон. Никто над ним не работал и не стирал ему память, его обычная рассеянность — вовсе не рассеянность. Он забирает воспоминания у других — у меня, у Мауры, бог знает у кого еще — и при этом теряет собственные. Из-за отдачи. Почему я думал, что он мастер удачи? Я же не могу припомнить ни одного случая, когда он колдовал, просто знаю, и все, непонятно откуда.
И если сконцентрироваться, «знание» начинает расплываться и таять. Подделка.
— Готов?
Встаю, ноги едва слушаются. Одно дело — подозрения, и совсем другое — смотреть в лицо брату, который только что над тобой поработал. Уговариваю сам себя: «Ты лучший в семье мошенник. Ты замечательно врешь, притворись спокойным, соберись».
Но часть меня воет от страха и судорожно мечется в поисках поддельных воспоминаний. Их невозможно отследить, но я не могу остановиться — перебираю в уме последние несколько дней, недель, лет. Где здесь черные дыры? Несовпадения?
Что именно Баррон поменял в моей голове? От очередного приступа паники руки холодеют, как в лихорадке.
Тихо спускаемся с крыльца, перед домом припаркован «мерседес» с выключенными фарами, приглушенно урчит мотор, за рулем Антон. Он немного постарел, и над верхней губой появился шрам — хорошее дополнение к ожерелью на шее.
— Почему так долго?
Племянник Захарова прикуривает сигарету и выбрасывает спичку в окно. Баррон усаживается рядом со мной на заднее сиденье.
— А куда спешить? Вся ночь впереди. У пацана с утра занятий не будет.
Ерошит мне волосы, а я уворачиваюсь. Точь-в-точь семейная прогулка. Нелепая ассоциация. Филип устраивается впереди и ухмыляется, оглядываясь на нас.
Надо понять, чего от меня ждут. Шевели извилинами. Можно прикинуться слегка растерянным, но я явно должен что-то знать.
— Что у нас сегодня?
— Репетируем, — отзывается Антон. — Убийство в эту среду.
Невольно передергиваюсь. Сердце бешено стучит. Убийство?
— Потом опять заблокируете воспоминания?
Надо говорить ровно, чтобы голос не дрожал. Косая Анни ведь рассказывала, что память можно временно заблокировать. Получается, мы уже не первый раз «репетируем»? Тогда мне точно хана.
— Зачем постоянно стирать память?
— Стараемся тебя защитить, — ровным голосом отвечает Филип.
Ну конечно. Наклоняюсь вперед.
— Делать все, как раньше? — Достаточно расплывчато, сойдет для продолжения разговора.
— Да, — кивает Баррон, — подходишь к Захарову, дотрагиваешься до запястья и превращаешь его сердце в камень.
Сглатываю, пытаясь не сбиться с дыхания. Какой-то идиотизм. Что они такое говорят?
— А застрелить его не проще?
— Вы уверены, что он справится? — сердится Антон. — После всей этой возни с воспоминаниями у него в голове бардак, а речь идет о моем будущем.
«О моем будущем». Правильно. Он же племянник Захарова, случись что со стариком — все достанется ему.
— Не трусь, — ободряет меня Филип нарочито терпеливым голосом, — работа непыльная. Мы давно уже все спланировали.
— Что ты знаешь о Бриллианте Бессмертия? — встревает Баррон.
— Принадлежал Распутину, владелец не умирает или что-то вроде, — стараюсь выражаться как можно туманнее. — Захаров купил камень на аукционе в Париже.
Наверное, я не должен знать даже этого — брат хмурится и продолжает за меня:
— Тридцать семь карат, размером приблизительно с ноготь на большом пальце, светло-красный, как будто в стакан с водой добавили капельку крови.
Что-то цитирует? Каталог аукциона «Кристис», наверное. Надо сосредоточиться на деталях, представить, что передо мной головоломка, иначе совсем съеду с катушек.
— Камень спасал Распутина от многочисленных покушений, потом несколько раз менял хозяина. Ходило много слухов: то у убийцы пистолет якобы не выстреливал в самый ответственный момент, то яд волшебным образом оказывался в бокале у отравителя. В Захарова стреляли трижды и ни разу не попали. Значит, амулет действует.
— Я думал, это легенда, миф.
— Полюбуйтесь, теперь у нас Баррон — специалист по колдовству, — ехидничает Антон.
— Я давно занимаюсь исследованиями, изучаю Бриллиант Бессмертия. — Глаза у брата блестят.
Он, интересно знать, хоть помнит свои «исследования» или просто цитирует отрывки из блокнота?
— И сколько ты его изучаешь? — спрашиваю я.
Разозлился.
— Семь лет.
— Начал еще до того, как Захаров его купил? — фыркает на переднем сиденье Филип.
— Как раз я ему и рассказал про камень.
Баррон отвечает спокойно и уверенно, но, по-моему, на лице у него испуг. Никогда не признается во вранье, не откажется от своих слов — ведь тогда все увидят, сколько воспоминаний пропало безвозвратно.
Филип с Антоном хихикают — знают прекрасно, что он выдумывает. Совсем как в детстве, когда в Карни мы вместе ездили в кино. Это воспоминание странным образом успокаивает.
— И я согласился участвовать в ваших делах?
Смеются в голос.
Надо быть очень, очень осторожным.
— А как я справлюсь с талисманом, если камень и правда охраняет своего владельца?
Вроде бы не очень себя выдал, вполне естественное в данных обстоятельствах сомнение.
— Ты же не мастер смерти, бриллиант бессилен против твоей магии, — ухмыляется в зеркало заднего вида Антон.
Моей магии.
«Превращаешь его сердце в камень».
Я? Мастер трансформации?
«Кто тебя проклял?» Кошка во сне ответила: «Ты».
Меня сейчас стошнит. Нет, правда. Закрываю глаза, прислоняюсь лбом к холодному стеклу и изо всех сил стараюсь не думать о собственном желудке.
Он врет. Не может быть. Я…
Я мастер. Мастер. Мастер.
Одна-единственная мысль мечется в голове и отскакивает отовсюду, как маленький резиновый мячик. Не могу думать ни о чем другом.
Готов был все на свете отдать, лишь бы стать мастером, но происходящее не очень-то похоже на мои детские мечты.
«Если уж воображать себя кем-то, так уж самым талантливым и редким мастером, правильно?»
