Из комнаты выглядывает Маура. Молния на розовом спортивном костюме расстегнута, из-за воротника торчат худые ключицы.
— А, вы тут. Молодцы. Рассаживайтесь, сейчас еда будет.
Баррон уходит на кухню, а меня хватает за руку дед.
— Что происходит?
— В смысле?
— Что вы, парни, затеваете?
Несмотря на запах вина, выглядит он совершенно трезвым.
Я бы и хотел рассказать, да не могу. Дед всегда был предан Захаровым и вряд ли приложил руку к похищению дочки босса. Но кто возьмется утверждать наверняка? Никому нельзя верить.
— Да ничего. — Закатываю глаза в притворном раздражении.
Маура приносит складные стулья, застилает стол белой скатертью и ставит серебряный канделябр. Дядя Монополия (хотя никакой он нам не дядя, конечно) подарил его Филипу на свадьбу. Наверняка ворованный. Кухня погружается в полумрак и при свечах кажется даже уютной. Возле тушеной моркови и пастернака красуется блюдо с мясом, дольки чеснока торчат из баранины, как обломки костей. Дед хлещет вино не переставая, а Баррон все подливает. Я тоже пью, пока тело не обволакивает приятная истома. Даже малолетний племянник доволен: колотит серебряной погремушкой по высокому стульчику, весь измазался картофельным пюре.
Тарелки знакомые: помогал маме их воровать.
Мы все отражаемся в зеркале, которое висит в прихожей, настоящая пародия на благополучное семейство: проворачиваем темные делишки, радостно врем друг другу.
Маура приносит кофе. Звонит телефон, и Филип уходит на несколько минут, потом возвращается и протягивает трубку мне:
— Мама.
Отправляюсь поговорить в гостиную.
— Поздравляю.
— Ты не отвечал на мои звонки. — Вроде не злится, голос скорее удивленный. — Дед сказал, тебе уже лучше. Говорит, большие мальчики мамам не звонят. Так?
— Все путем. Я в полном порядке.
— Ммм. А спишь хорошо?
— И даже в собственной постели.
— Шутник. — Слышу в трубке, как она затягивается. — Раз до сих пор шутишь, думаю, все хорошо.
— Прости. Я был занят, размышлял кое о чем.
— Дед говорил. Размышлял об одной особе. Кассель, не проболтайся. Тебя тогда поддержала вся семья. Забудь ее, подумай о родных.
— А если я не могу забыть?
Что ей известно? На чьей она стороне? Может, мама бы мне помогла? Ребячество, конечно, так думать.
Молчание.
— Милый, ее больше нет. Не дай воспоминаниям…
— Мам, — Я ухожу подальше от кухни, поближе к большому окну в гостиной и входной двери. — Какая магия у Антона?
— Антон — племянник Захарова, его наследник. — Она понизила голос. — Держись от него подальше, братья о тебе позаботятся.
— Он работает с памятью? Мне нужно знать. Скажи просто «да» или «нет».
— Позови Филипа.
— Мама, пожалуйста, скажи. Я не мастер, но я же твой сын. Пожалуйста.
— Позови брата, Кассель. Немедленно!
Повесить трубку? Или лучше со всей силы расколотить ее о стену? Будет очень приятно, конечно, но глупо.
Возвращаюсь в кухню, кладу телефон возле Филипа.
— В мои годы мастеров уважали, — распинается дед. Завел старую песню. — Мы поддерживали порядок в округе. Незаконно, кто спорит, но легавые не вмешивались, ценили нашу помощь.
Напился все-таки.
Баррон с дедом смотрят телевизор в гостиной, Филип в кабинете разговаривает с мамой, Маура шурует ложкой в кастрюле и выкидывает остатки еды в жужжащий утилизатор отходов. Зубы слегка оскалены, сейчас невестка похожа на собаку, которая вот-вот укусит.
Как бы помягче рассказать про украденные воспоминания, чтобы не разозлилась?
— Ужин был очень вкусный, — выдавливаю я наконец.
Она поворачивается, лицо уже расслабленное, спокойное.
— Только морковку сожгла.
— Все равно вкусно. — Засовываю руки в карманы.
— Кассель, чего ты хочешь? — хмурится Маура, вытирая кастрюлю.
— Поблагодарить. Спасибо, что помогла.
— Ты про аферу со школой? Мне пока не звонили, — лукаво улыбается.
— Еще позвонят. — Я подхватываю полотенце и вытираю кухонный нож. — А посудомойки у вас нет?
— В ней лезвия тускнеют. К тому же в кастрюле овощи на дне пригорели. Кое-что до сих пор приходится делать руками. — Она забирает нож и кладет его в ящик стола.
Неожиданно меня охватывает решимость.
— Я принес тебе одну вещь.
Черт, куртка осталась в гостиной.
— Эй! — Баррон меня заметил. — Иди-ка сюда.
— Сейчас. — Быстро возвращаюсь на кухню и протягиваю Мауре ониксовый кругляшок. В свете свечей камень похож на капельку смолы. — Вот. Я помню, что ты говорила про жену мастера, но…
— Умно. Точно как твой брат — услуга за услугу, и никаких любезностей.
— Зашей в лифчик. Обещаешь?
— И обходительный такой, — наклоняет голову Маура. — Знаешь, ты на него похож, на мужа.
— Ну да, мы же братья.
— Красавчик, роскошные черные волосы. — Вроде как комплимент, только вот голос у нее странный. — И улыбочка кривая, ты специально так улыбаешься?
Я действительно иногда ухмыляюсь, когда нервничаю.
— Нет, с рождения такой.
— Но ты себя переоцениваешь. — Она подходит совсем близко. Чувствую на щеке теплое несвежее дыхание, отступаю назад и спотыкаюсь о тумбу. — До него тебе далеко.
— Ну и ладно. Просто пообещай, что наденешь амулет.
— Зачем? Что это за камень?
Оглядываюсь на дверь гостиной. Оттуда доносятся приглушенные звуки какого-то телевизионного шоу, дед их частенько смотрит.
— Талисман памяти, настоящий, хоть выглядит и не очень. Пообещай его надеть.
— Хорошо.
— Ты не мастер, и я не мастер, давай друг другу помогать. — Изо всех сил стараюсь, чтобы улыбка не вышла кривой.
— Ты о чем? — прищуривается Маура. — Думаешь, я дура? Ты один из них, уж это-то я помню.
В замешательстве качаю головой. Все это неважно. Подожду, пока не подействует амулет и она сама во всем не убедится.
— Дед вырубился, — говорит Баррон, когда я возвращаюсь в гостиную. — Придется вам здесь переночевать. Да и я, пожалуй, останусь.
Зевает.
— Я его отвезу.
Не могу здесь находиться. О стольком надо молчать. К тому же я подозреваю братьев. Нет уж, домой, упаковывать вещи.
Баррон потягивает черный кофе из чашки, красивая чашка — с блюдечком.
— Чего ты наговорил маме? Филип ее уже полчаса успокаивает.
— Она что-то знает и скрывает это от меня.
— Да брось. Она от нас скрывает миллион разных вещей.
— От меня больше, чем от тебя. Можно спросить?
Присаживаюсь на диван. Надо хотя бы попытаться его предупредить.
— Конечно, валяй.
