- Это специальное мыло! — пискнула я опять на английском, отчего недовольная санитарка, дёрнув меня за пижаму, громко уточнила:
- Чего?
- Ничего, отстань ты на пять минут, бога ради!
- Это специальное мыло, необычное, — повторила я для всё ещё недоумевающих американцев, аккуратно взявших его в руки и, видимо, успокоенных тем, что Светлана Петровна не скончалась от соприкосновения с оным. «Господи, что же я буду дальше нести?!» — лихорадочно думала я, пока они пытались приноровить свои американские ладошки к опасному русскому мыльному кирпичу.
- И в чём же его необычность? — Всем хороши американцы, только слишком любознательные. И последовательные.
- Э-э-э… Да во всём! Во-первых, это разработка секретной военной лаборатории. Бактериологической. Вернее — секретного института по борьбе с бактериологическим оружием. Вот!
Лица американцев выражали не то недоверие, не то удивление, не то… Как-то они поменялись в лицах и стали смотреть на мыло как на ядерную боеголовку. Бросить, видимо, побоялись, но замерли в почтении.
— Не бойтесь!
Я уже чувствовала проклятый творческий зуд. «Только я тебя прошу, особой ереси не неси, а?» — уговаривал меня внутренний голос. «Слушай, да куда уж больше?» — отвечала я ему. «Молчи!» И, лишив внутренний монолог возможности прямого эфира, я понеслась по кочкам.
Вот такое вот специальное мыло, удивительное, необычное мыло, разработанное секретным институтом по борьбе с бактериологическим оружием подарили нашему прекрасному начмеду за то, что она спасла жизнь лабораторной мартышке! Только у нас, больше нигде! Да и то уже заканчивается. Буквально одна коробка осталась! Мартышка была беременная, понимаете? А потом, естественно, рожала. И у неё в родах случилось тяжёлое осложнение — HELLP-синдром[56]. Не тот, который «Бен, ай нид хелп», а тот, который гемолиз эритроцитов, тромбоцитов, лизис там печени и всякая прочая ерунда. То есть если не прооперировать срочно — всё. Посмертный эпикриз. А на мартышке уже какой-то долгосрочный эксперимент, важный для страны, проводился.
«Что ты несёшь? Какая мартышка? И почему там оказалась наша начмед, а не штатный ветеринар секретного военного института? Так ведь нет никакого института! Тем более почему там оказалась наша начмед? Ты же кандидат медицинских наук! Немедленно перестань выдумывать космических масштабов враки. Да ещё и глупые враки!»
- О, да-да! Я знаю такой синдром, — радостно закивал американец. Доктор медицинских наук, между прочим. Он так обрадовался реальному, хотя и очень опасному синдрому, что тоже как-то не подумал о том, что наша начмед делала в секретном военном институте с беременной мартышкой.
- Ну вот! — бодро продолжила я и начала изображать всё в лицах при помощи мимики, рук и прочих зачатков актёрского мастерства. — Она, значит, спасает мартышке жизнь! А военные учёные в благодарность за свою спасённую мартышку…
— А как её звали? — вдруг спрашивает второй американец.
- Её звали… Её звали… Джеки. В честь Джеки Кеннеди! — «Мля-а-а-а, а это ты зачем ляпнула?» — Потому что наши военные, которые учёные, они очень любят Джеки Кеннеди и любили Джона Кеннеди. Джона Фицджеральда. Да. И вот, значит, спасённая мартышка… То есть военные. Которые учёные, дарят нашему чиф-оф-департмент[57] целых два ящика вот этого прекрасного стратегического, уникального, неповторимого, завораживающего, целительного мыла. — Просто я недавно выучила много английских прилагательных, и мне хотелось поразить их воображение. Судя по выражению их лиц, эффект был достигнут. Теперь мне оставалось только сообразить, чем же это мыло так стратегически уникально.
- Так в чём же это мыло так «бест оф зе бест»? — не отстаёт неугомонный доктор американских медицинских наук.
- Ту самую мартышку…
- Джеки Кеннеди? — уточняет второй.
- Да, её… Значит, ту самую мартышку мыли вот этим самым мылом. Два раза в день. Утром и вечером. А мартышка была специально заражена ВИЧ самого что ни на есть термоядерного типа. С экспериментальной целью. Так вот… — «Ну давай, соображай!» — Так вот, у мартышки в крови значительно снизился уровень репликации вируса, увеличилось количество CD4-лимфоцитов и вообще иммунный статус, представляете?! Все данные экспериментальных и лабораторных исследований запротоколированы и хранятся под грифом «top secret», понимаете? Так что если что… — Я шумно выдохнула и пропела из Высоцкого: — "Пятьдесят шестую дают статью, говорят: «Ничего, вы так молоды»".
Очумевшие американцы явно не представляли и не поняли. Естественно. Владимира Семёновича a-capella я исполнила, естественно, по-русски.
- Ну, ты, Юрьевна, даешь! — восхитилась санитарка. — Так лопотать по-английски.
- Иди в жопу! — проворчала я. И только тут, переключивши регистр на рашн-реальность, заметила, что американцы, внимая мне вполоборота, всё мылят и мылят руки несчастным, оболганным мною донельзя хозяйственным мылом.
- Вот только почему с нею HELLP-синдром приключился, как бы до сих пор неясно. Впрочем, вы не беременные, воздействие мыла локально и недолгосрочно, статистической достоверности на одной мартышке не вывести, так что вам, по большому счёту, ничего не грозит.
Американцы синхронно швырнули несчастные замыленные брусочки в раковину и как по команде уткнулись чуть ли не носами в свои ладошки, видимо в поисках петехий, экхимозов[58] и прочих стигм кровоизлияний и разрушений эритроцитов и тромбоцитов. Ничего, кроме «рук прачки», являющихся, как известно, признаком переношенности у младенцев и долгого пребывания в воде у потерпевших ко—аблекрушение, они там не обнаружили. И, рассмеявшись, хором спросили меня: А что было с Джеки?
- Она вышла замуж за Онасиса. — Это правда, придраться не к чему.
- А каков же состав этого мыла? — спросил тот, что постарше, укоризненно взглянув на меня.
- Это же государственная тайна! Откуда я могу знать государственную тайну?!
- Наверное, уже всего готово. Пройдёмте в операционную, — опомнился PHD[59].
Конечно, готово. Светлана Петровна уже извлекла на свет божий младенца живого доношенного не то очень смуглого, не то чрезмерно гипоксичного после двух суток родов в условиях слабости родовой деятельности, и он радостно завизжал что-то по-таджикски.
Пока санитарка надевала на операторов-международников халаты и завязывала им, не приспособленным к таким девайсам, тесёмочки на рукавах, начмед уже ушила матку, предварительно осуществив все необходимые процедуры. Операционная сестра лихо ассистировала ей, а горемычные американцы дожидались подачи перчаток.
Немного поассистировать им всё же удалось. Доктор наук узлы вязал, а просто доктор — зеркала держал. Я было попыталась сбежать, чтобы закурить свою совесть, но не тут-то было.
- Куда?! — зашипела начмед. — Стоять! Слышала я краем уха, что ты им там несла. Иди, стой около анестезиолога. Я тебе потом покажу мартышку!
- Мартышкину мать! Тёщу Онасиса, — строго сказал анестезиолог, и мы заржали. Даже начмед захихикала в маску.
Американцы сосредоточенно смотрели в таджикскую рану, где порхали руки русского чифа акушерско-гинекологического департамента.
- Татьяне Юрьевне надо завязывать с врачеванием. По городам ходить, концерты давать, — вовсю ехидничала Светлана Петровна за рюмкой коньяка поздно вечером в кабинете, куда были призваны избранные. — Или в представители фармфирм податься. Обогатится. Она тут простое хозяйственное мыло американцам так разрекламировала, что они слёзно умоляли меня дать им пару кусочков.
- А ты чего? спросил у начмеда отсмеявшийся Иван, утирая слёзы.
- Я сказала, что дала подписку о нераспространении сей целительной субстанции. А то вернутся в свои звёздно-полосатые и давай в CDC-центре[60] мыло наше родимое под микроскопом смотреть и на молекулы расчленять.
Я судорожно сглотнула.
- Что ещё? — подозрительно посмотрела на меня начмед.
- Поздно! — трагически провещала я. — Они за мной целый день таскались, попрошайничали. Сил уже никаких не было.
- И? — угрожающе пробасил Иван Васильевич.
— Ну и вот. Взяла у старшей медсестры коробку и торжественно им вручила под честное слово о неразглашении. Они пообещали передать эту коробку в хоспис. Для врачей, которые работают с больными в терминальных стадиях СПИДа. С целью, так сказать, ещё большей профилактики.
К сожалению, врачебная этика не позволяет мне сказать, что, пока я сидела за столом, главврач и начмед валялись «пацтолом». Хотя это чистая правда. Отмытая до блеска хозяйственным мылом.
«И снова здравствуйте!»
(Смена дежурства)… — Юрьевна, пойдём покурим.
