– Вы что, обалдели?
– Пришлось взять дело в свои руки, – ответил Францек, утирая окровавленный нос. – Заприте их.
Не так-то просто оказалось тащить двух сопротивляющихся мужчин, не привлекая внимания охранников. По пути к бараку Ури и Боб умудрились отвесить своим похитителям пару тяжелых пинков.
А дальше все было так, будто в лагере тишь да гладь. Несколько человек встали у двери, закурив одну на всех папиросу, и принялись заигрывать с девушками, которые рука об руку прогуливались неподалеку.
К Шендл и Зоре подбежали Натан с Тирцей.
– Что случилось? Где Ури? – спросил Натан. – Где Боб? Где они?
Шендл подобрала ботинок Боба и ткнула в сторону барака.
Натан забарабанил в дверь.
– А ну быстро впустите меня! – закричал он. – Прекратите немедленно!
На шум подошли Эсфирь и Якоб. Зора объяснила им ситуацию. Несколько минут спустя появился британский сержант, известный как Уилсон-антисемит.
– Это что тут происходит? – рявкнул он. – В чем дело?
Уилсон отпихнул Натана и попробовал замок:
– Открывайте!
Но дверь, как и все окна, была наглухо закрыта.
– Открыть сию минуту! – завопил сержант и заколотил в дверь прикладом ружья. – Это приказ!
– Писюн у тебя не дорос нам тут приказывать, – раздался ответ на иврите, вызвавший взрыв гомерического хохота.
– Что он сказал? – спросил Якоб.
– Тсс, – шикнула Зора.
Гольдберг подбежал к двери и закричал на идише запершимся изнутри людям:
– Эй, что там у вас происходит?
– Это ты, Гольдберг?
– Я, кто же еще.
– Мы требуем справедливости, – объявил Францек. – Мы требуем, чтобы нас освободили. Мы не отпустим этих двух стукачей из ишува, пока все до одного в Атлите не будут свободны. Пойди и передай этим мудакам англичанам, понял?
На морщинистом лице Гольдберга проступили одновременно удивление, беспокойство и досада. Он возвратился десять минут спустя в сопровождении полковника Брайса, его помощника и четырех солдат со штыками. К тому времени у барака собрался почти весь Атлит.
Сержант Гордон постучал в дверь и объявил:
– С вами будет говорить полковник Брайс.
– Господа, – сказал Брайс. – Я только что созвонился с главой Еврейского комитета в Тель-Авиве. Оттуда уже выехали. Хотят пообщаться с вами напрямую. Они приедут, и вы с ними уладите все вопросы.
Приказав двоим вооруженным солдатам остаться, он ушел, прихватив с собой ненавистного Уилсона.
Толпа молча ждала. Настроение было тревожным, но не мрачным. Все, что нарушало обычную скуку Атлита, считалось подарком судьбы. Через некоторое время мальчишки притащили потрепанный футбольный мяч. Эсфирь попыталась подтолкнуть Якоба: присоединяйся, мол, к ребятам, но тот не двинулся с места. Зора сказала:
– Да оставь ты его в покое.
– Ему надо окрепнуть, – возразила Эсфирь. – Он должен учиться ладить с окружающими.
– Это не в его характере, – заметила Зора.
– Я знаю. Тут все мальчики такие крепкие. И разговоры у них о войне да о фермерстве. Якобу с ними трудно будет.
– Ничего, не пропадет. Тем, кто умеет думать, среди евреев всегда место найдется. – Но, сказав это, Зора нахмурилась: она не знала, действует ли это правило в Палестине. Что, если вся эта пропаганда окажется пророческой и Эрец-Исраэль превратится в нацию, состоящую из евреев новой формации – солдат, фермеров и спортсменов, живущих в коммунах, бодро выполняющих правила, спорящих только о военной тактике, урожае да футболе?
Что станется с мечтательным ребенком в таком мире? Что станется с одиночками – интравертами? Что ждет Якоба? И что ждет ее саму?
– Тебе нехорошо? – забеспокоилась Эсфирь. – Может, лучше не стоять на солнце?
– Все в порядке, – успокоила ее Зора. – Просто жарко сегодня.
– Какая красота, – с запинкой выговорила Эсфирь на иврите. Она приставила руку козырьком ко лбу и посмотрела на небо. – Похоже, это самый прекрасный день за то время, что мы здесь.
Зора проследила за ее взглядом.
– В такой день хорошо гулять у моря, – задумчиво проговорила Эсфирь.
– Или по холмам, – подхватила Зора.
– «Иди, выйдем в поле[13]...» – процитировала Эсфирь. – «Среди кустов хны...» Как дальше? «К виноградникам»?
– Где ты этого нахваталась?
– Якоб брал уроки вон у того мужчины из Гродно. У него очень много книг.
– Ты доверила ребенка этому фанатику?!
– Он должен встать на путь Торы, – сказала Эсфирь.
Зора улыбнулась:
– Ты теперь даже больше похожа на еврейку, чем я.
– А почему бы тебе самой не взяться учить Якоба? – спросила Эсфирь. – Ты все знаешь. Не спорь. И ты не фанатичка. А самое главное, ты его любишь. И он тебя.
Зора хотела было возразить, но Эсфирь снова остановила ее:
– И совсем неважно, по какой книге вы будете учиться.
Мяч подкатился к ногам Якоба. Мальчик улыбнулся Эсфири и, размахнувшись, послал его прямо между двух кирпичей, обозначавших ворота.
– Кто это сделал? – закричали другие мальчишки. – Якоб? Да ну! А пацан умеет бить!
Эсфирь нежно подтолкнула его, и Якоб присоединился к игре, продолжавшейся, пока жар дневного солнца не начал потихоньку ослабевать и старенький «мерседес», покрытый слоем пыли, не заревел на дороге.
Из машины выскочили двое коренастых мужчин в белых рубашках и пиджаках, но без галстуков и, низко надвинув на лоб шляпы, устремились к передним воротам. Их встретил Гольдберг и проводил в барак, где томились Боб и Ури.
– Товарищи, – прокричал Гольдберг, – со мной два представителя ишува. Они приехали поговорить с вами.
Дверь приоткрылась, и все трое исчезли внутри. Несколько мальчишек пытались подслушивать у окон, а все остальные обосновались неподалеку, не сомневаясь, что ожидание будет долгим.
Но не прошло и десяти минут, как приезжие появились вновь. Ури и Боб, бросая гневные взгляды в сторону толпы, шагали до самого автомобиля позади своих спасителей, неуклюже прижав руки к бокам и не разжимая кулаков. Автомобиль закашлялся, задрожал и умчался с глаз долой.
К тому времени в дверях барака появились Францек и его друзья. Из карманов у них выпирали пачки американских сигарет.
– Гляди-ка, наши герои продались за пачку курева, – сказала Зора и, протолкавшись через толпу, протянула руку.
– А вот и нет, – возразил Францек, открывая пачку.
Мятежники только ухмылялись, когда их спрашивали, что они получили взамен заложников. Но Францек не мог не похвастаться:
– Те два парня – большие шишки в Еврейском комитете. Они с нами заодно. Похоже, я произвел на них неплохое впечатление. Они говорят, мне еще звание армейское присвоят. Адекватное моим способностям – как они это называют.
Зора едва не прыснула, услыхав это двусмысленное обещание.
– Молодчина, Фрэнки, – сказала она, потихоньку засовывая лишнюю сигарету в карман. – Лишь бы только остальным за твои фокусы отдуваться не пришлось.
Тирце предстояло сообщить Брайсу, что побег откладывается на сутки. От мысли о том, что беседовать придется в его кабинете, где все, что было между ними, казалось лживым и даже гнусным, у нее мигом разболелась голова.
Она прошла через ворота, пересекла дорогу, миновала Уилсона-антисемита и вошла в кабинет, жалея, что не прихватила анальгин.
Рядовой Гордон вскочил на ноги.
– В настоящий время полковник Брайс телефонизирует. Позвольте предлагать вам вода. – Он наполнил стакан прежде, чем Тирца успела отказаться.
– Спасибо. – Она села, осушила стакан, посмотрела на часы. Потом спросила: – Откуда вы родом?
– Из Шотландия.
– Это на севере Англии, да?
– В Британии думовать, что шотландцы – деревня при акценте.
– Вы очень быстро учите иврит, – заметила Тирца.
– Вы такова добра. А какова здоров ваш сын?
– Здоров, благодарю вас.
– Полковник его много похвалит. Мне кажется, его к нему привязали.
– Да, он очень добр к моему Дэнни.
– У меня есть брат, его зовут Дэниел тоже, – сказал Гордон, и в эту минуту зазвонил телефон. – Сейчас можно входить, – кивнул он, кладя трубку. – И спасибо вам, госпожа Фридман, что позволили беседовать вас.
– Мне это было приятно, – улыбнулась Тирца и добавила: – Только правильно говорить не «вас», а «с вами».
– У меня с это беда. Огромное спасибо.
Брайс не встретил Тирцу у дверей, как он это обычно делал. Он сидел за столом, спрятав лицо в ладонях.
– Что случилось? – прошептала она.
Полковник глубоко вздохнул и откинулся на спинку стула, глядя на нее так, будто она стояла где-то далеко-далеко.
– Я только что получил новости из дома, – сказал он, опуская взгляд на пустой стол.
– Полковник Брайс! – тихонько окликнула она.
Он резко выпрямился, словно по команде «смирно», и спросил:
