где парковочный гараж, там в машину.
Я недовольно смотрю на Мэрилин. Наконец она кивает мне.
Мы строем выкатываемся из палаты, я толкаю кресло, Мэрилин идет впереди, Хизер – в нескольких шагах за мной. Я оставляю Файна и Джулию в прошлом. Толпа докторов, сестер и санитаров собралась у сестринского поста. Они становятся у нас на пути.
– Прошу нас извинить, – говорит Мэрилин, когда мы приближаемся. – Мне очень жаль, но мы торопимся.
Они сначала освобождают нам дорогу, потом группируются заново, и я слышу хор голосов: «Кто вы? Куда вы ее везете?» И тут Хизер исполняет свою обязанность.
– Не мешать! – кричит она. – Не мешать!
Я слышу, как пощелкивает лезвие канцелярского ножа, извлекаемое из пластиковой ручки, и мне не нужно поворачиваться – я знаю, она бешено размахивает рукой, отпугивая эту толпу. Катимся мы быстро, Мэрилин задает высокий темп, проходит мимо дверей, за которыми плачут люди с опухшими глазами – члены семей переживают свои частные драмы.
– Прошу прощения, – щебечет Мэрилин, проходя мимо сестер. – Извините. Очень жаль. Если не возражаете. Спасибо.
Лифт уже перед нами, мы почти пришли, и тут я вижу двух отморозков из охраны, они идут по коридору навстречу нам. У них громадные животы, зеленые бейсболки, зеленые ветровки, и, судя по их виду, они не на нашей стороне. И, наверное, они еще никогда в жизни не ходили так быстро.
Один из них останавливается, блокируя коридор. Он поднимает руку с беспечной самоуверенностью, словно мы остановимся при виде людей в форменной одежде с надписью «Охрана».
– Девушки, – говорит он, – танцы закончились.
Мэрилин первая подходит к нему, и сердце мое радуется, когда я вижу, что она нажимает кнопку вызова, ее голос полон теплого техасского меда.
– Сэр, – говорит она, – мы ее добрые друзья, и мы везем ее домой, чтобы она могла взять кое-что. Мы вскоре вернемся. Нам в администрации сказали, что нет проблем, и я очень надеюсь, что мы ничего не нарушили.
– Это хоспис, – говорит охранный отморозок поменьше. – Люди отсюда не ездят домой.
– Ей только нужно взять кое-что, – говорит Мэрилин.
– Меня это не интересует. – Тот, кто с поднятой рукой, выходит вперед и закрывает своим телом кнопки вызова, так что Мэрилин больше не может их нажимать. Два отморозка блокируют ее своими большими животами. – Вы должны позволить докторам отвезти пациентку назад.
– Откуда вы ее знаете? – спрашивает второй отморозок.
– Мы все из одного книжного клуба, – говорит Мэрилин, обаятельно улыбаясь.
Раздается звонок лифта, дверь открывается, в кабинке девочка-подросток в очках в черной оправе стоит, прижавшись спиной к стене, в руках у нее пачка сигарет и зажигалка, Мэрилин встает между охранником и креслом, к ней присоединяется Хизер, становится к ней плечом к плечу.
– В чем проблема? – спрашивает Хизер. – Она хочет домой. Это что – тюрьма на хер?
Я заталкиваю кресло-каталку в кабину лифта следом за ними.
– Мисс, – кричит один из отморозков, взбесившийся по-настоящему, видя, что я сажусь в лифт. – Это запрещено, мисс!
Я встаю рядом с девочкой, Мишель сидит в кресле лицом к задней стенке кабинки.
– Мэрилин? – говорю я. – Мы сели.
Она вошла в кабину вместе с Хизер, которая тут же нажала две кнопки – «Закрыть двери» и «2». Один из охранников совершил ошибку – схватил Мэрилин за руку, дверь начинает закрываться, но упирается в его мясистый бицепс.
– Девушки, я не могу вам позволить сделать это, – говорит он.
Мэрилин залезает в свою сумочку и вытаскивает оттуда небольшой черный цилиндр, подносит его к паху охранника. Раздается треск, и человек выпрыгивает из лифта так, словно его лягнул мул. Человек садится на пол и начинает плакать.
– Мне очень жаль, – говорит Мэрилин. – Всей душой вам сочувствую.
Двери закрываются, и спустя секунду, во время которой внутренности готовы вывернуться наизнанку, кабина начинает спускаться. Еще секунду в кабине стоит тишина, потом раздается недоверчивый голос девочки-подростка:
– Вы его шибанули по яйцам.
– Это ты точно сказала, – говорит Хизер.
– Я хочу, чтобы ты знала: я крайне, крайне недовольна тем положением, в которое ты меня поставила, – говорит мне Мэрилин.
В кабинке лифта раздается звоночек, и мы выходим на втором. Мы выходим, и Мэрилин, улыбаясь девочке, говорит:
– Приятного тебе дня.
Мы толкаем двойные стеклянные двери и входим на прохладную, темную парковку. Я прислушиваюсь: не раздастся ли отзвук приближающихся полицейских машин – скрежет покрышек на крутых поворотах, громкие голоса по рации, разыскивающие четырех женщин, одна из которых в кресле-каталке, – но на парковке стоит тишина. Я толкаю кресло по цементному полу в масляных пятнах к внедорожнику Мэрилин.
– Дайте-ка я сдам его назад, – говорит она.
– Ты только смотри нас не придави на хер, – говорит Хизер.
– Радость моя, – говорит Мэрилин. – Если бы я знала, как это сделать, то сделала бы уже лет сто назад.
Она садится на водительское сиденье, захлопывает дверь, вспыхивают красным ее задние габаритные огни, потом загорается белый, и она, сдав назад, останавливается рядом с нами. Я поднимаю Мишель и сажаю на заднее сиденье.
– Столько… хлопот… – говорит она сквозь затрудненное дыхание, пока я пристегиваю ее ремнем безопасности. Ремень чуть ли не ровно притянут к спинке сиденья – от Мишель мало что осталось.
– Все в порядке, дорогая, – говорит Мэрилин, поворачиваясь всем телом к заднему сиденью. – Ты только не волнуйся, мы тебя мигом доставим на ранчо.
– Я на месте стрелка! – кричит Хизер и садится на пассажирское сиденье спереди. – Что? Я не буду сидеть рядом с мертвой женщиной. Ничего личного, Мишель.
Мишель пытается смочить губы и сказать что-то, но она слишком слаба, а язык у нее слишком сухой. Я сажусь рядом с Мишель, и мы трогаемся. Шлагбаума на выезде нет, вероятно, потому что было бы дурным вкусом привозить сюда людей умирать, а потом брать у семьи деньги на выезде.
Полицейские машины не поджидают нас здесь, даже дежурный охранник не записывает наши номера.
Кресло-каталка ездит и стукается о стенки сзади, мы переползаем через лежачего полицейского на выходе, сворачиваем на улицу и мчимся к шоссе. И тут нас осеняет, что мы понятия не имеем, где находится ранчо Мишель.
– Джулия там была, – говорю я.
– Ну, Джулии в настоящий момент нет с нами, – говорит Мэрилин. – Хизер?
– Разве ты на каждое Рождество не шлешь ей этих сраных поздравлений? – спрашивает Хизер.
– Я их отправляю на ее почтовый ящик, – отвечает Мэрилин.
– Мишель? – спрашиваю я. – Мишель?
Она сидит, повернув лицо к окну, глаза у нее закрыты, она купается в солнечных лучах.
– Мишель, ты должна нам сказать адрес твоего ранчо, – говорю я.
