сказал один из геологов, была докембрийская норитовая скала.
А под ней, в точности на указанной Хак глубине, обнаружилась…
Луиза в восхищении захлопала в ладоши. Рубен Монтего улыбался от уха до уха. Сомневающийся геолог что-то бормотал под нос. Профессор Ма поражённо качала головой. А генетик, доктор Воган, смотрела на Понтера широко раскрытыми глазами.
Она была в точности там, где было предсказано: самородная медь, перекрученная и пузыристая, тусклая, но, несомненно, металлическая.
– Высококачественная руда, – сказал второй геолог, пристально рассматривая красно-оранжевое сырьё. – Стоит начать её добычу.
Луиза улыбнулась Понтеру, думая о зелёном, незагаженном мире, который он описывал вчера вечером.
– Манна небесная, – тихо сказала она.
Профессор Ма подошла к Понтеру и взяла его гигантскую ладонь обеими руками.
– Никогда бы не поверила, – сказала она, – но добро пожаловать на нашу версию Земли.
Глава 21
Все, кроме геологов, снова собрались в конференц-зале шахты «Крейгтон»: Мэри Воган, генетик из Торонто, Рубен Монтего, врач компании «Инко», Луиза Бенуа, сотрудница Нейтринной обсерватории Садбери, присутствовавшая при разрушении детектора, Бонни Джин Ма, директор обсерватории, и, самое главное, Понтер Боддет, физик из параллельного мира, единственный живой неандерталец, которого видела Земля за последние 27 000 лет.
Мэри села рядом с Бонни Джин Ма, единственной женщиной в зале, возле которой было свободное место. Слово взял Рубен Монтего.
– Вопрос, – сказал он со своим ямайским акцентом, который Мэри находила восхитительным. – Почему мы ведём горные работы на этом месте?
Мэри не имела ни малейшего понятия, а те, кто наверняка знал, выглядели не расположенными к игре в угадайку, но в конце концов Бонни Джин всё же ответила:
– Потому что 1,8 миллиарда лет назад здесь упал астероид, создав огромную залежь никеля.
– Именно, – сказал Рубен. – Событие, имевшее место задолго до возникновения на Земле многоклеточной жизни, часть общего прошлого нашего мира и мира Понтера Боддета. – Он оглядел обращённые к нему лица, и его взгляд остановился на Мэри. – Мы не выбирали место для постройки шахты. Мы построили её там, где была руда. А что насчёт нейтринной обсерватории? Почему она была построена здесь?
– Потому что, – ответила Ма, – два километра скальной породы над шахтой прекрасно защищают от космических лучей, делая её идеальным местом для размещения нейтринного детектора.
– Но дело ведь не только в этом, мэм? – уточнил Рубен, который, как предположила Мэри, стал настоящим экспертом в области нейтринной физики благодаря разговорам с Луизой. – На этой планете есть и другие глубокие шахты. Но в этой ещё и необычайно низкий уровень фоновой радиации, не так ли? Это место – наилучшее для размещения инструментов, чувствительных к воздействию фоновой радиации.
Мэри рассуждения Рубена показались здравыми, и она заметила, как профессор Ма кивнула. Но потом всё же добавила:
– И что из этого следует?
– А то, – сказал Рубен, – что во вселенной Понтера на этом самом месте тоже существует глубокая шахта для разработки той же самой залежи никеля. И в один прекрасный момент он сам осознал ценность этого места и убедил своё правительство устроить глубоко под землёй лабораторию физических исследований.
– То есть он уверяет, что в другой вселенной на этом самом месте тоже существует нейтринный детектор? – спросила Ма.
Рубен покачал головой.
– Нет, – ответил он. – Не совсем. Вспомните: на выбор места для нейтринной обсерватории повлияла историческая случайность: тот факт, что в канадских ядерных реакторах, в отличие от американских, британских, японских или русских, в качестве замедлителя используется тяжёлая вода. Это обстоятельство отсутствовало в мире Понтера – там, похоже, ядерной энергией вообще не пользуются. Но это место также идеально подходит для размещения другого типа деликатных физических инструментов. Он замолчал, снова оглядел присутствующих, и сказал:
– Понтер, где вы работаете?
– Дусбле корбул то калбтаду, – ответил Понтер, и имплант перевёл его слова мужским голосом: – В лаборатории квантовых вычислений.
– Квантовых вычислений? – повторила Мэри, чувствуя неловкость; она не привыкла оказываться самой невежественной в компании.
– Именно так, – сказал Рубен, усмехнувшись. – Доктор Бенуа?
Луиза поднялась и кивнула Рубену.
– Квантовые вычисления – это область, в которой мы лишь начинаем делать первые шаги, – сказала она, убирая с глаз прядь волос. – Обычный компьютер определяет делители некоторого числа, деля его сначала на одно предполагаемое число, потом на другое, потом на третье – перебирая их все. Но если использовать обычный компьютер для нахождения делителей реально больших чисел – например 512-значных, которые используются для шифрования транзакций по кредитным карточкам в Интернете, – то на перебор и проверку всех возможных делителей могут уйти столетия.
Она тоже оглядела обращённые к ней лица, убеждаясь, что никто не потерял нить её мысли.
– Но квантовый компьютер использует суперпозицию квантовых состояний для проверки нескольких делителей одновременно, – сказала Луиза. – Это значит, что от нашей вселенной отделяются её короткоживущие идентичные копии специально с целью выполнения квантового вычисления, которые по его завершении – то есть практически тут же – снова сливаются в одну, поскольку они различаются только проверяемым делителем, в остальном же абсолютно идентичны. Таким образом за время, достаточное для проверки одного делителя, они фактически проверяются все разом и мы получаем решение прежде неразрешимой задачи. – Она сделала паузу. – По крайней мере, так мы до сих пор представляли себе природу квантовых вычислений – что они основаны на одномоментной суперпозиции квантовых состояний, то есть фактически на создании набора вселенных.
Мэри кивнула, пытаясь осознать услышанное.
– Но представьте себе, что всё происходит немного не так, – продолжила Луиза. – Представьте, что вместо создания на долю секунды новой вселенной квантовый компьютер обращается к уже существующим параллельным вселенным – другим версиям реальности, в которых квантовый компьютер также существует.
– Для этого предположения нет теоретических оснований, – сказала Бонни Джин немного раздражённо. – И кроме того, на этом месте нет квантового компьютера в нашей вселенной, единственной, в существовании которой мы можем быть уверены.
– Именно! – воскликнула Луиза. – Моё предположение таково. Доктор Боддет и его коллега пытались факторизовать число настолько большое, что для одновременной проверки всех возможных делителей потребовалось больше копий квантового компьютера, чем их есть в уже существующих независимых долгоживущих вселенных. Понимаете? Он обратился к тысячам и миллионам существующих параллельных вселенных. В каждой из них квантовый компьютер нашёл копию себя, и каждая из них выполнила проверку своего делителя. Правильно? Но что, если вы факторизуете огромное число, гигантское число, число с большим количеством потенциальных делителей, чем количество параллельных вселенных, в которых существует квантовый компьютер? Что тогда? Так вот, я думаю, что случилось следующее: доктор Боддет с партнёром факторизовали гигантское число, квантовый компьютер обратился к своим собратьям во всех
