— О, какие фрукты, какие растении, какие деревья!
Нечего не поняв, соглядатай тем не менее вежливо поклонился:
— Да-да, барин.
Больше он ничего не успел сказать. Своим железным кулаком Флорис стремительно нанес несчастному удар в челюсть; не успев сообразить, что же с ним произошло, несчастный надолго отправился в страну снов. Адриан мгновенно вскочил и, несмотря на трагизм положения, не удержался и весело рассмеялся:
— Браво! Ну и фантазия! О, что за деревья, что за фрукты!
Флорис дружески, но не без ехидства, подмигнул старшему брату:
— Мне ведь было приказано беспрекословно повиноваться тебе и действовать, не раздумывая. И что теперь, брат?
— Теперь дело за Федором.
Несмотря на высокий рост украинец встал на цыпочки, уперевшись в землю носами своих красных сапог, схватил лук Дианы-охотницы и без видимых усилий повернул его на юг. Цоколь статуи с легким скрежетом начал медленно отодвигаться, открыв взорам отверстие, в глубине которого темнела лестница. Предусмотрительный Федор откуда-то достал факел и, подойдя к одной из печей, зажег его. Флорис и Адриан схватили лежащего без сознания шпиона и следом за казаком устремились по лестнице, внизу которой находился рычаг. Федор повернул его, и статуя, находившаяся над ними, встала на свое прежнее место. В этот момент нагруженные провизией мужики вернулись в оранжерею:
— Ох, батюшки! Клянусь святым Георгием, да здесь уж и нет никого, — воскликнул один из них.
— А лошади так и стоят снаружи.
— А ведь мы, когда шли, не видели, чтобы кто-нибудь выходил.
От страха у мужиков застучали зубы, и, причитая, они выронили все, что принесли с собой.
— Бр-р-р, видать, нечистый попутал.
— Ох, никак, сам зеленобородый водяной их утащил.
— Идем-ка позовем товарищей.
И они бросились бежать, словно за ними гнался сам Сатана.
Федор выступил в узкий проход, к счастью, достаточно высокий, чтобы можно было передвигаться в полный рост. Стены его были выложены из камня; нигде не было видно следов сырости. Оба молодых человека в подавленном настроении, хотя причины для этого у них и были разные, следовали за украинцем. Через несколько минут они пришли в большой погреб, где стояла дюжина резных деревянных сундуков с двуглавыми орлами на крышках.
— Это здесь, Федор? — спросил Адриан хриплым от волнения голосом.
— Да, барин, мы пришли.
Братья опустили все еще пребывавшего в бессознательном состоянии соглядатая на пол. Затем Адриан подошел к Федору, и тот протянул ему факел. Молодой человек опустился на колени перед одним из сундуков и откинул крышку. У сундуков не было замков, одни лишь засовы: владелец их, судя по всему знатный вельможа, не счел нужным их запереть. Адриан погрузил руки в сундук и извлек из него пригоршню золотых дукатов[15], заструившихся у него меж пальцев.
— Вы были правы, матушка, — прошептал он, — это настоящее сокровище.
Затем он повернулся к брату, молча наблюдавшему за его действиями:
— Флорис вот твое наследство.
12
Флорис покачал чернокудрой головой.
— Ты хочешь сказать, Адриан, что все это золото принадлежит нам? У нашей матушки осталось в России такое огромное состояние?
— Нет, брат, эти сундуки принадлежат только тебе, — тихо ответил Адриан; зная вспыльчивый характер брата, он хотел постепенно разъяснить тайну его рождения. — Слушай меня внимательно, Флорис. Пока мы ждем Ли Кана, у нас есть время…
Флорис опустился на колени и стал перебирать сверкавшие в свете факела монеты.
— О, Петрушка, Петрушка! — пробормотал молодой человек, прервав речь брата, — вы были царем и нашим другом. Почему вы оставили это состояние мне одному? Мне стыдно, что я оказался в таком привилегированном положении. А вы, дорогая матушка, что за тайны оставили вы мне в наследство?..
Флорис резко встал и со свойственной ему порывистостью бросился в объятия Адриана.
— Что бы там ни было, это ничего не меняет, все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе, брат.
На глазах у растроганного казака, смахнувшего с покрытой шрамами щеки скупую слезу, молодые люди нежно обнялись. Флорис первым взял себя в руки и сел на один из сундуков.
— Говори, Адриан, я тебя слушаю.
— Ты знаешь, Флорис, что я был один у изголовья нашей умирающей матери; такова была ее воля, потому что я был старшим. Тогда она вручила мне письмо, помнишь, то самое, которое я потом передал королю, где она почтительно просила его напомнить об имени де Вильнев, которому он сам обещал покровительство русскому царю, когда тот оказался во Франции. Она рассказывала ему о нашем семействе в надежде, что он призовет нас ко двору. — Адриан перевел дыхание, взглянул на брата, целиком поглощенного его рассказом, и продолжил: — Затем она поведала мне, что во времена нашего детства, в России, царь, который так любил тебя, что даже подумывал, не назначить ли тебя своим преемником, спрятал это золото, чтобы вручить его тебе, Флорис, когда ты вырастешь и сумеешь им воспользоваться. Матушка, когда дыхание ее уже было затруднено, объяснила мне секрет статуи Дианы, рассказала, как добраться до сокровищ и выйти из подземелья возле Петергофа. Исполняя волю нашей матери, я ничего не говорил тебе, потому что, пока мы жили во Франции, было невозможно приехать сюда и взять то, что принадлежит тебе по праву; приехав в Петербург, задача усложнилась еще более, ибо мы оказались окруженными недоброжелателями. Но сегодня, наконец, наши враги дали нам возможность получить твое наследство. Это счастливый случай, брат мой, и в нем я вижу руку Провидения.
— Прости меня, барин, — подал голос Федор, производивший осмотр содержимого сундуков, — но это сам царь сверху продолжает командовать, а барыня, что наверняка находится рядом с ним, защищает вас.
Братья умолкли, не в силах подавить смятение. Затем неожиданно, словно обращаясь к самому себе, Флорис заговорил:
— Я так мало знаю, Адриан, а еще меньше понимаю. Где был наш отец, граф Вильнев-Карамей, пока мы жили в России? Действительно ли он умер, как думала наша мать? Правда, что она вновь встретилась с ним ровно на то время, которое понадобилось, чтобы дать жизнь Батистине? Почему после смерти царя нам пришлось спасаться бегством от гнева императрицы? И почему сам Петрушка скрывал, что он был царем? Помнишь, как мы случайно узнали об этом в день его смерти? Ах, Адриан, во всем этом я вижу только разрозненные куски непостижимой головоломки. Если тебе что известно, помоги мне ответить на эти вопросы, терзающие душу. В голове у меня сплошные «почему», а ты так и не ответил мне прямо: зачем это золото завещано мне? Чем я заслужил такую честь? Скажи мне!
