— Ах, девочка, мы все время в дороге. Богу было угодно, чтобы люди моего племени вечно были в пути. Мы идем далеко, очень далеко, на восток, туда, где зимой пустынная земля покрывается льдом, а летом обжигающим песком.
Батистина и Жанна-Антуанетта переглянулись, удивленные столь странным ответом. Сидевший на козлах мужчина издал пронзительный свист, и колымага загрохотала по дороге, увозя с собой обеих цыганок. Зазвонил монастырский колокол. Батистина первой спустилась с крыши и закричала Жанне-Антуанетте:
— Ой! Я потеряла свой браслет с медальоном, где у меня был портрет Флориса… Элиза будет меня ругать, да и мне самой его очень жалко… Ладно, ничего, обойдется, Флорис всегда со мной, в моем сердце! — завершила она совсем тихо.
— Батистина, ты веришь в то, что наговорила нам эта старуха? — на бегу прошептала Жанна-Антуанетта. Она остановилась: глаза ее блестели, она приложила руки к своей юной груди, чтобы унять бешено колотившееся сердце; трудно сказать, от чего оно билось больше: от волнения или от быстрого бега. Батистина взглянула на подругу:
— О да, Жанетта, верю, мне кажется, она сказала правду; во всяком случае, это гораздо забавнее занудных речей наших добрых сестер-наставниц.
— Я стану почти королевой, почти королевой, Батистина… да, король полюбит меня… больше, чем он любит эту злючку, мадам де Вентимиль.
— А я, Жанетта, отправлюсь в путешествие… в такое же путешествие, как Флорис и Адриан.
И две девочки стремглав помчались к монастырю, где, раскрасневшиеся и запыхавшиеся, угодили прямо в руки матери Марии-Марты, которая, воздев руки к небу, призвала к себе на помощь святую Риту — покровительницу заблудших.
Прекрасная Зингара заливалась смехом, обнажив свои белоснежные зубы, удачно оттенявшие смуглую кожу ее лица. День выдался удачный, думала она, лаская мех двух маленьких накидок и пробуя на зуб витой золотой браслет, желая убедиться, что он действительно сделан из драгоценного металла. Старая цыганка дремала, убаюканная тряской, и в полусне бормотала непонятные слова: — Да… да, дорога долгая, очень долгая… как сама жизнь, но все всегда встречаются…
…Въехав во двор Версаля, король, который, к великому неудовольствию Полины, на протяжении всего пути в карете ни разу не разжал губ, внезапно произнес:
— Вы побледнели, дорогая, когда малышка произнесла имя «Флорис».
Полина встрепенулась и решительно запротестовала:
— О чем это вы, Луи? Эти Вильнев-Карамей всего лишь ничтожные мелкие дворяне, а маленькая негодница…
— Иногда я спрашиваю себя, что привязывает меня к вам, — сухо оборвал ее король. — Вы жестоки, горды и злы.
— Да, — ответила Полина, — но вы любите меня, потому что я говорю с вами, Луи, как с любым из ваших подданных. Для меня вы не король, а любовник.
Карета остановилась. Король положил руку на ручку дверцы, чтобы помешать Ришелье, незримо присутствовавшему при этой семейной сцене, открыть ее.
— Так вот, мадам, сейчас я требую отвечать мне не как вашему любовнику, но как королю, — неожиданно ледяным тоном произнес Людовик XV. — Флорис любил вас?
Полина внезапно испугалась, но, глядя на бесстрастное лицо короля, капитулировала:
— Да, сир, но… я его не…
— Довольно, мадам, я не хочу выслушивать ложь… вы снова побледнели… Прощайте, до вечера.
Король стремительно выскочил из кареты и молча прошел мимо придворных. Он направился прямо в малые апартаменты и заперся в своем тайном кабинете. Там он упал в кресло и вздохнул:
— Эта девочка такая же живая, смешливая, как и ее братья… ее братья… Господи, как же тяжело одиночество.
Несколько минут король сидел, недвижно устремив взгляд в одну точку, затем очнулся и позвал:
— Бонтан!
Дверь тотчас же распахнулась, и появился верный камердинер, ожидавший за дверью его приказов.
— Не было почты из России?
— Нет, сир, — ответил лакей, опускаясь на колени и почтительно стягивая с монарха пыльные сапоги, — но господин де Бель-Иль вошел по потайной лестнице и уже несколько минут, как ждет ваше величество.
— Ах! — встрепенулся король. — Скорей введите его.
Какой-то тип с хитрым лицом и в помятом костюме устремился к королю, который, не обращая внимания на его внешний вид, радостно шагнул навстречу и крепко пожал ему руку.
— Благодарю, друг мой, за ваше усердие… Какие известия вы привезли?
— Ваше величество, — произнес Бель-Иль, — я прибыл прямо из Берлина, где имел тайные переговоры с его величеством Фридрихом в его замке Сан-Суси. Он не станет поддерживать свою кузину, русскую регентшу. Прусский король без обиняков заявил мне — это его собственные слова, и я в точности повторю их для вас, сир: «Передайте Людовику, что я считаю родственниками только своих друзей. Брауншвейги всегда отличались глупостью, а я предпочитаю вести переговоры с умными русскими. К тому же в XIV веке Романовы вышли из Пруссии», и король со смехом потер руки.
— Благодарю, Бель-Иль, — произнес Любимый, — ваша миссия была не из легких. Теперь следует довести эту новость до сведения царевны. Пошлите также послание нашему польскому агенту, он позаботится о том, чтобы переправить письмо царевне. Но надо быть предельно осторожным. Если Австрия узнает об этом решении Фридриха, результат будет подобен действию зажженного фитиля на пороховую бочку. Но Фридрих… какой великий государь… какой великий стратег, — мечтательно произнес Людовик XV, — я глубоко восхищаюсь им. У Пруссии есть шанс увидеть во главе государства поистине гениального человека…
Король уронил голову на свои длинные тонкие руки, украшенные единственным дорогим кольцом с алмазом в окружении сапфиров, и задумался, забыв о присутствии Бель-Иля.
— Да, Фридрих силен, и у него наверняка нет тех слабостей, которые есть у меня… к Полине, нет ни моих сомнений, ни моей нерешительности, ни моей подозрительности… Ах! Как мне не хватает друзей… Нет, я несправедлив… Флорис, благородное сердце, значит, ты любил ее и ничего мне не сказал… ты уступил ее своему королю. Вильнев… Вильнев… нет, друзья мои, я люблю вас, но я сам отослал вас, может быть, на смерть… ах! политика… политика… как это тяжело — быть королем, я так волнуюсь за них.
В эту минуту дверь резко распахнулась и влетел радостный Бонтан:
— Почта из Санкт-Петербурга, сир!
— Ах! — облегченно выдохнул король. — Наконец-то. Сейчас мы все узнаем…
11
Флорис дерзко обнял талию Юлии Менгден, обтянутую собольим кафтаном. Она протянула ему руку, жесткую, как медь, высунув ее из меховой муфты, и молодые люди грациозно устремились на замерзшее озеро Дубино. Зрелище было восхитительное; боярские парочки с легким скрипом скользили на коньках по льду, смеясь и обмениваясь шутливыми репликами; однако для внимательного наблюдателя сразу было ясно, что за этой мирной сценой кроется нечто зловещее. Взгляды придворных то и дело обращались к маркизу и братьям де Карамей; не осталось незамеченным и катание фаворитки с одним из молодых французов. Удивляло также отсутствие регентши, ее министров, и, разумеется, царевны. Казалось, что мадемуазель Юлия Менгден забрала бразды правления в свои руки. Бояре возмущались в душе. Они были готовы взбунтоваться; для пожара достаточно было бы одной лишь искры. Нарочито не обращая внимания на странную атмосферу, царившую при «ее» дворе, Юлия Менгден проделывала на льду изящные пируэты и осыпала комплиментами Флориса. Последний же, отнюдь не обольщаясь отношением к нему мадемуазель Менгден, тем не менее испытывал некоторое смущение под ее пронизывающим взором.
