– Знаешь, что я придумал на этот раз? – начал Беспалый. Он не желал замечать того, что его бывший начальник переминается с ноги на. ногу у самого порога. – Я организую ему встречу с Рябым. Представляешь, какой будет занимательный концерт! Ты когда в Москве служил, часто ходил в театр?
– Редко, товарищ полковник.
– Да что ты говоришь? – искренне удивился Беспалый. – Такой интеллигентный человек – и не любишь театр? А мне вот часто приходилось. Была у меня одна краля, которая любила выводить меня на всякие премьеры. «Дни Турбиных» там и все прочее. Я даже один раз самого товарища Сталина видел…
Так вот, мне всегда нравились пьесы с эффектным финалом. Встреча Муллы с Рябым будет очень эффектной, и занавес опустится под громкие овации.
Беспалый, видимо, чувствовал себя злым гением, роком, который посылал главному герою всевозможные испытания, чтобы в конце длинного пути ему достался главный приз – Елена Прекрасная.
Леватый невольно улыбнулся – его умиляла склонность Беспалого к театральным эффектам. Под кителем защитного цвета, безусловно, скрывалась душа одаренного актера. На пьесу, поставленную Беспалым, Леватый непременно сходил бы, несмотря на всю свою патологическую нелюбовь к театру. – Я не сомневаюсь, что так оно и будет.
Глава 23
Рябой, в миру Савва Волбвич, был не просто ссученным вором, а принадлежал к ближайшему окружению Лесовика, был его подельником, а однажды даже сыграл роль «паровоза», взяв на себя тяжелую статью, угрожавшую Лесовику, – «гоп-стоп». Лесовик не оставил кореша в беде и отправлял сытый грев на зону, где Рябой парился вместо него. Считалось, что Рябой по жизни правильный вор – он не был запачкан связями с лагерной администрацией, не ссучился и старался держаться тех неписаных законов, которые были куда крепче сталинской конституции. Возможно, поэтому новость о том, что Лесовик заделался сукой.
Рябой встретил недоверчиво – казалось, что скорее солнце покатится вспять по небосводу, чем Лесовик будет выторговывать себе милостыню у хозяина. Однако слушок оказался верным, и на очередном толковище воровская братва, не мудрствуя долго, приговорила прежнего кореша к деревянному бушлату. К этому времени Лесовик уже успел окрепнуть настолько, что в своей зоне организовал «сучий» отряд, который пользовался покровительством начальства и всегда был готов по его указке ворваться с дубинами наперевес в воровской барак и призвать смутьянов к порядку. Именно тогда Рябой получил от Лесовика тайную маляву, в которой Лесовик предлагал отступиться от наивного взгляда на вещи и стать его союзником – ведь один раз живем! Он обещал организовать перевод кореша в «красную» зону. Лесовик сулил много: отменный харч, уважение корешей, свежих баб и едва ли не свободный выход за территорию зоны. Савва задумался крепко. И если бы воры знали, о чем помалкивает «браток», то непременно сварили бы его в кипятке, как еретика. Смертельно опасности Савва подвергался уже потому, что носил с собой небольшой клочок бумаги с посланием своего другана, который должен был стать пропусков в новую жизнь. Через неделю, подавив сомнения, Рябой отписал Лесовику положительный ответ и незаметно переправил его «куму», который, как оказав лось, был в курсе дела и со своего барского места, посмеиваясь, наблюдал за моральными терзаниями кандидата в ссученные. А еще через месяц Савва отбыл с этапом в Ярмольский лагерь, где смотрящим был Лесовик.
Оказавшись под началом у своего соблазнителя, он пошел дальше Лесовика. Рябой создал штурмовые сучьи отряды, прославившиеся тем, что их отправляли на подавление восстаний в соседних зонах. Уголовники окрестили их метко – «Сука вышла погулять». Начальники соседних зон частенько прибегали к помощи сучьих отрядов, расплачиваясь с мужиками живым товаром – красивыми бабами из арестанток. Не без помощи Саввы суки сумели закрепиться во многих зонах, а в некоторых устроили ворам «варфоломеевскую ночь». Прознав о подвигах Рябого, законные приговорили его к смерти, но Савва только усмехался и говорил: «Им только детей стращать! Пугало огородное куда опаснее!»
Правда, ссучившегося Лесовика хотя и на четвертый год после приговора, но все же зарезали – это подтверждало ту истину, что угрозы законных не бывают пустыми. Позорная смерть Лесовика стала серьезным предостережением для Рябого. И когда «кум», ковырнув пальцем в зубах, хмуро поинтересовался, не хочет ли Рябой отомстить за смерть кореша, Савва от радости готов был расцеловать его.
Рябой отыскал в лагере почти полторы сотни отчаянных ребят, которые за шмат сала и пузырь спирта готовы были зубами грызть колючую проволоку. К услугам этих ребят Савва прибегал не однажды – как-то на одной зоне он сумел усмирить бунт воров, прилюдно прирезав смотрящего. В другой колонии его многочисленный отряд выполнял роль внутренней охраны – это был один из редких случаев, когда «кум» доверил зекам оружие.
Но на этот раз акция должна была стать особенной: Рябой собирался не только расправиться с ворами, посмевшими убить его ближайшего друга, но и наказать староверов, замахнувшихся на всю идеологию ссученных.
Александровская пересылка, где Савва оттягивал свой срок, славилась давними «красными» традициями. Дело было в том, что в эти места еще до конца войны отправляли бывших полицаев, которые умели служить любой власти. Именно они сделали уголовной среде «красную» прививку, которая неожиданно дала обильную поросль новоявленных сук, готовых за внеочередную посылку предать воровской закон.
Савва знал, что Мулла пристально наблюдает за его отрядом. О каждом передвижении кодлы Рябого воровская почта незамедлительно сообщала татарскому пахану, и, конечно, для них не прошло незамеченным желание Рябого переехать на Север. Рябой был уверен, что в последние недели тюремные малявы звонят погромче, чем колокольня Ивана Великого.
Первый серьезный удар ссученные Рябого получили уже на пароме, подъезжая к Ванинской пересылке. В трюме, где сидели заключенные всех мастей, неожиданно завязалась драка с «автоматчиками». По существу, они были те же самые ссученные, мгновенно перекрасившиеся, как только взяли из рук хозяина оружие. Единственное, что отличало их от козлов иных оттенков, так это то, что они не сторожили лагеря, набитые до отказа родственными душами, а воевали с фрицами. Их путь практически всегда был одинаков – штрафной батальон, бой за безымянную высоту, в котором гибло до семидесяти процентов личного состава, а уж потом действующая армия. Но вор всегда остается вором, даже после боевого крещения, и поэтому большая их часть возвращалась в тюрьму, но только они считались уже не «черными» ворами, а «красными» и покровительствовала им не пиковая масть, а бубновая. С войны эти люди принесли огромный боевой опыт, который с успехом применялся в лагерных условиях. Фронтовики вели себя бесшабашно и шли грудью на ножи, как будто вместо телогреек носили черепашьи панцири. К ним прочно пристало лагерное прозвище – «автоматчики». Они ненавидели и презирали ссученных чистой воды и в то же время не могли примкнуть и к черной масти, – так и мотались, словно заколдованные, между двух берегов.
Среди «автоматчиков» выделялся бывший законный вор Кощей.
Двухметрового роста, с неимоверно длинными руками, он и в самом деле казался персонажем из сказки: казалось, вот сейчас взмахнет руками и полетит в тридевятое царство умыкать Василису Прекрасную. Все четыре года войны он прослужил старшиной в штрафном батальоне и повидал столько всего, что хватило бы даже на несколько воровских жизней. Про него рассказывали, что новобранцев, прибывавших на фронт с зоны, он встречал ведром чистого спирта, а за линию фронта переползал не только для того, чтобы выловить «языка», но и чтобы полакомиться немецкой тушенкой. Не без смеха рассказывал Кощей о том, что там, где стояли воровские части, можно было наблюдать, как бывший уголовник тащит из-за линии фронта, на радость корешам, мешок с провиантом. Как и всякий уважающий себя вор, Кощей окружил себя многочисленной «пехотой», которая выполняла его приказы так же рьяно, как комдивы – распоряжения командарма.
Четыре года, проведенные в Красной Армии, не прошли для него бесследно, он обнаружил в себе военную косточку, так что под конец войны его плечи украсились майорскими погонами. Первый свой орден он получил за хитроумную операцию, им задуманную. Тогда он уговорил командира вместо запланированных сорока минут артиллерийской подготовки ограничиться десятиминутным обстрелом. Вся хитрость заключалась в том, что за лишних полчаса немцы успели бы подтянуть к участку, где готовилась атака, значительные силы и взять их после этого было бы очень непросто. В тот раз высотой штрафники овладели почти без потерь, взяв в плен двух офицеров. Но самым приятным стало то, что на захваченном немецком складе нашлось восемь ящиков коньяка, и целую неделю дорогой французский напиток заменял привычный чифирь.
