Он думает, я не понимаю. Ладно, тем проще. Но… всего сорок минут… худо дело. Ох, худо.
– Лучше бы ты сдох! – не унимался Моисеенко. – Тогда бы ей ничего не угрожало. Я увез бы ее как приз, как часть гонорара… в конце концов… она бы смирилась… ведь она хочет, чтобы ее мать осталась в живых, верно? А ты… пока ты жив, ты угроза для ее жизни! Ты… хочешь, я дам тебе шприц с одним средством? Уйдешь быстро и безболезненно, просто уснешь и не проснешься?
Вот осел! Неужели не понимает, что оператор сейчас видит и слышит его?
– Ты! Почему ты молчишь?
И он от души врезал мне. Так, что мои собственные пальцы, закрывающие лицо, ударили по глазам. Фонтан слез! Ну, наконец-то, хоть так…
Быстрее, бионщик уже раздумывает, не отправить ли ему сюда пару ребят с автоматами. Небесполезное имущество надо беречь, в том числе и от суицидных соблазнов.
– Не бей меня! – отрываю ладони от лица, потом старательно размазываю слезы, жалко помаргиваю. – Я и без того совершенно раздавлен. Я… я…
Губы должны трястись с максимально возможной естественностью.
Наверное, получилось у меня вполне пакостно. Знаток поэзии расщедрился и врезал мне еще разок. Не вынесла душа, надо думать.
– Я… вынь из моей одежды ампулы с… составом из терранского груздя… вынь… я хочу уйти хотя бы с кайфом. Передозировка – это… это… хорошая смерть. Я хотя бы попробую то, что никогда не пробовал. Как добиться… наслаждения, а потом передозировки? Ты ведь знаешь, скажи. И я… уже не буду стоять между ней и тобой… Потому и пришел сюда.
Что бы там ни думал бионщик, а сейчас он уже никого сюда не пошлет. Терранский груздь – это для него, я думаю, очень интересно. Джокер во вселенной грез, не так ли? Слышишь ли ты нас, радость моя пожухшая? Слышишь, конечно же. Застава на фронтире всегда устроена так, что наблюдать внутри нее можно за любым помещением, не исключая спальни покойного священника. Жизнь такая у нас здесь.
Моисеенко хихикнул.
– Хотя бы перед смертью повел себя как нормальный, а не как дуболом. Возжелал капельку радости и капельку свободы. Esse homo. Могу понять.
Ну, разумеется. Это ему понятно.
Достает мои одежки, ощупывает, вынимает ампулы. Берет из шкафа стакан, наливает воды до половины. Пара профессиональных движений, и содержимое вскрытой ампулы весело струится в граненую воду.
Две оставшиеся ампулы Моисеенко с улыбкой убирает к себе в карман. Запасливый хомячище! Кажется, я начал понимать, почему Роговский говорил об эстетической всеядности…
– Для тертого, скажем так, нарка, это несколько часов плавания по радуге и очень медленный выход в унылую реальность. Для тебя, милый лейтенант, четверть часа в хрустальном дворце, а потом летальный исход… э-э-э… не приходя в сознание. Гарантирую ослепительные ощущения. Куда ты?
– Не здесь, не при тебе.
– Понимаю, понимаю…
Если бы он не дал мне зелья, я бы его убил. Слова-то, до смерти важные для бионщика, уже прозвучали.
Ну, расчищай мне дорогу, задохлик. Я иду к тебе с очень интересным составом. Если я правильно понял, что ты такое, значит, сейчас на всем свете для тебя нет ничего интереснее моей правой руки и драгоценной тары в ней.
Негромко сообщаю пространству перед собой и сверхчувствительной аппаратуре наблюдения:
– Иду к тебе.
И вот я сижу в одних трусах перед тяжелым нарком, подключенным к биону. У нарка на лбу написан последний срок, и ленте жизни осталось отмотать до финишной отметки пару-тройку недель. Судя по запаху, парень заживо гниет. Но он все еще жив и способен работать, если вовремя пускать по его венам правильную дурь. А я, офицер, христианин, вбитый в свою Церковь, как гвоздь в дерево, аж по самую шляпку, протягиваю ему стакан и говорю:
– Хочешь расширить горизонты сознания?
Офицер. Христианин.
А он вяло так, опытный же нарк, всего наотведывался, собака, говорит мне с интонацией превосходства:
– Да что у тебя там? Ерунда какая-нибудь…
Но он все же завел со мной диалог, он уже не работает с бионом в полную силу.
Конечно, какой-нибудь героин ему не интересен, он сидит на элитных коктейлях микоина или вообще на какой-нибудь сумасшедшей химической экзотике, за одно изобретение которой изобретателю надо бы организовать семь лет конфискации головы со взломом. Да. Но это…
– Это вытяжка из спор терранского бешеного груздя. Из свежих спор. Собранных в месяц туманов.
Хорошо, что на трусах негде пришить погоны, иначе мои кровные погоны лейтенанта императорской пограничной стражи с двумя восьмилучевыми звездочками и двумя зелеными прожилками покраснели бы от стыда. А куда это годится – носить пунцовые погоны?
В глаза мне вперился. Я отвечаю ему твердо… хочешь в гляделки поиграть? Ну, давай.
И тут меня начинает тошнить. У него там, на дне зрачков, веселое осознание скорой смерти, и от этого осознания ему, дураку, кажется, весело.
Отвожу взгляд. Иначе заразит он меня своим безумием…
– Вытяжка груздевая? – произносит он спокойно. – И что? Я знаю, зачем ты пришел. Ты хочешь выбить меня из биона, хочешь подмогу вызвать? Дешево же ты меня ценишь! Я не такое барахло, как тебе кажется. Я не куплюсь. Хана твоей заставе, погранец! А сейчас я вызову ребят…
– Концентрированная. Неразбодяженная, – перебиваю я его.
Молчит.
Все, что я сейчас делаю, омерзительно. Но другого пути нет.
И я обращаюсь не к нему самому, не к человеку, а к его безумию:
– Тебе скоро конец, ты знаешь. А этого, – встряхиваю стакан, – ты никогда не пробовал. Никогда. Это вообще мало кто пробовал. Королевская вещь. И если не прямо сейчас, то у тебя уже не будет шанса ее попробовать.
Молчит…
Если он и впрямь позовет бойцов Юхансена, с ними придется делиться. Или объяснять, зачем вызвал, говорить какие-то неуклюжие слова. А радуга, она ведь вот здесь, в стакане. До нее всего полметра. Взять, спрятать, а уж потом… чуть погодя… и не при мне, подавно.
Но сейчас стакан у меня в руке.
Я ставлю его на стол и делаю шаг назад.
– Не бойся, мне всего-то надо посмотреть, где сейчас моя…
Ему казалось, что он сделал чрезвычайно быстрое движение. Но меня учили ненадолго переходить в ритм, из которого это движение выглядит чрезвычайно медленным. Как прыжок гимнастки с брусьев в замедленном повторе. Осназ очень хорошо учат.
Бионщик успел прикоснуться к стакану, и в то же мгновение я прекратил его жизнь.
Энергетический экран, он ведь непроницаем не только снаружи. И если ты хочешь достать что-нибудь изнутри, отключи его. В сущности, разве это опасно? Всего-то на одну секундочку. Ведь нелепый, почти голый офицер со свежеразбитой рожей стоит так далеко от тебя…
Я отшвырнул мертвеца в сторону. Оружия при нем нет. Еще бы, только полный идиот доверил бы ствол конченому нарку, а Юхансен хороший профи, он таких ошибок не делает. И сейчас он уже знает, что бионщик мертв, оба экрана – и внешний, и внутренний – отключились, на радиопосту – враг, и вся операция рухнула. Обязательно есть у Юхансена тактическая сигнализация, моментально сообщающая: такая-то боевая единица выведена из строя, а значит, времени у меня кот наплакал.
Вызов дежурного в штабе отряда. Сигнал тревоги. Главное сделано.
Сейчас Юхансен отдает три команды. Быстро перекидывать микоин обратно в транспортеры, коими его доставили из-за реки, это раз. Груз еще можно вывезти, пока МООН из Покровца поднимают по тревоге, пока сажают в боевые машины, пока он летит сюда…
Быстро забрать заложников – это два. Машенька и Сманова-старшая отлично подходят на роль живых щитов для настоящих сильных мужчин…
Быстро убить врага на посту связи – это три. Он очень хорошо понимает: бионщик переключил управление тяжелым оружием на себя, то есть на выход в информационную систему отсюда, с поста связи. А на заставах никто не использует беспроводные информсистемы: нельзя же так подставляться для проникновения извне! Следовательно, тяжелое оружие сейчас возьмет под контроль тот, кто убрал бионщика. Вопрос только в том, сколь быстро.
Я вхожу в информсистему так быстро, как только умею. Тренировочные нормативы точно перекрываю.
Что я могу? Увидеть цели. Распределить цели. Запустить стандартную программу огня по объекту. Создать огневой зонтик, и тогда арткомплексы заставы будут не разрушать, а защищать заданный объект.
И еще я могу удрать. Буду жить. Они торопятся, и я успею от них уйти. Хотелось бы, но…
Защитить себя не могу. Весь командный комплекс, включая пост связи, в мертвой зоне. Закрыть его огнем арткомплексов не получится.
Вижу транспортеры. Вижу план заставы. Вижу Юхансена и с ним три отметки боевиков в двух шагах от входа на пост связи.
У меня несколько секунд.
Выбираю домик начзаставы, отметки двух невооруженных лиц. Вот ты где, Машенька… Огненный зонтик.
Выбираю транспортеры. Огонь!
Еще пара секунд…
Выбираю санчасть. Огонь! Получи, гадина.
