Вошедший был высок ростом, в широкополой шляпе и плаще, который он тут же распахнул. Оказалось, одет он весьма скромно: куртка из грубой кожи подпоясана металлическим поясом, слева к нему пристегнут длинный меч, справа рукоять тяжелого кинжала. Красные чулки, выглядывавшие из высоких сапог, довершали облик наемника, который в настоящее время был не у дел. И тем не менее шестеро высокородных дворян, собравшихся в столь необычном месте, низко поклонились гостю, тем самым выразив готовность внимать каждому его слову.
Вновь прибывший скинул плащ, и его подхватил мужчина, который открыл ему дверь, снял шляпу, обнажив густые черные волосы, забранные золотой сеточкой, единственным аксессуаром, указывающим на знатное происхождение незнакомца.
Он приблизился к грязному, в пятнах жира, столу — вокруг него стояли мужчины. Он оглядел их.
— Господа, я прибыл. Моя лошадь захромала в полумиле от Сан-Анджело, и мне пришлось остаток пути преодолеть пешком.
— Должно быть, вы, ваша светлость, устали! — воскликнул Фабрицио. — Выпейте вина. Фанфулла! — обратился он все к тому же молодому парню, что открывал дверь, но знатный гость остановил его взмахом руки:
— С вином можно подождать. Время не терпит. Дело в том, господа, что мы бы, по всей вероятности, не увиделись, не останься я без лошади.
— Что вы хотите этим сказать? — воскликнул один из шестерых, выражая общее недоумение. — Неужели нас предали?
— Ваши опасения насчет предательства имеют под собой основание. Когда я пересек мост через Метауро и свернул на тропу, ведущую в горы, взгляд мой различил в придорожных кустах розоватый блеск, потому что луч заходящего солнца упал на стальной шлем спрятавшегося там человека. Скоро я оказался совсем близко от кустов, широкополая шляпа не позволяла разглядеть моего лица, но сам я смотрел во все глаза и заметил злобную физиономию притаившегося за кустами Мазаччо Торре. — Мужчины переглянулись, двое побледнели. — Кого он там поджидал? Первым делом я задал этот вопрос самому себе и решил, что меня. Если я не ошибаюсь, он знал даже о том, что я еду издалека, поэтому не ожидал, что я буду без лошади, да еще в столь скромном одеянии. Только по этой причине он и не остановил меня.
— Святая Мария! — воскликнул Фабрицио. — Уверяю вас, ваши выводы ошибочны. Кроме нас шестерых, во всей Италии нет человека, которому было. бы известно о нашей встрече. Положив руку на Библию, я готов поклясться, что ни один из нас не проронил ни слова.
Он оглядел стоящих рядом мужчин, как бы приглашая их подтвердить правоту его слов, и те хором присоединились к заверениям Фабрицио. Взмах руки гостя заставил их разом умолкнуть.
— Что касается меня, мессер Фабрицио, следуя вашим указаниям, я ни с кем не делился этими сведениями. Но тогда почему Мазаччо, словно грабитель, прятался в придорожных кустах? Господа, я не знаю, что заставило вас позвать меня, — продолжил гость уже другим тоном, — но если среди вас есть предатель, предупреждаю: берегитесь! Герцог знает или, по крайней мере, подозревает о нашей встрече. Если Мазаччо охотился не за мной, он все равно видел вас всех и теперь может доложить своему господину, кто был в этой убогой хижине.
Фабрицио пожал плечами, выражая пренебрежение, которое тут же высказал вслух стоявший рядом с ним Феррабраччо.
— Пусть докладывает. — Он мрачно улыбнулся. — Герцог узнает об этом слишком поздно.
Гость вскинул голову, в черных глазах мелькнуло удивление. Он глубоко вздохнул.
— Похоже, господа, я не ошибся. Вы на самом деле задумали предательство.
— Господин мой граф Аквильский, — с достоинством ответил ему Фабрицио, — да, мы предатели по отношению к одному человеку, но зато верные и преданные подданные государства.
— Какого государства? — полюбопытствовал граф.
— Герцогства Баббьяно, — последовал ответ.
— Как можно предать герцога, но оставаться верным герцогству? — В голосе графа Аквильского звучало презрение. — Господа, такая загадка мне не под силу.
В воцарившейся напряженной тишине шестеро мужчин обменялись недоуменными взглядами. Они рассчитывали на иную реакцию со стороны графа и теперь спрашивали друг у друга, а стоит ли следовать намеченному плану. И вновь первым заговорил Фабрицио да Лоди:
— Господин граф, я — старик. — Он тяжело вздохнул. — Фамилия, которую я ношу, род, к которому принадлежу, ничем не запятнали себя на протяжении многих поколений. И не след вам думать, что на склоне моих лет я брошу тень на наше славное имя. Клеймо предателя несмываемо, и я убежден, что ни один из нас ни в коей мере не заслужил его. Окажите мне честь, ваша светлость, и выслушайте меня, а уж потом судите. Но не просто суда ждем мы от вас, господин граф. Мы просим вас научить нас, как спасти страну от грозящей ей гибели, и обещаем, что не сделаем ни шагу без вашего ведома.
Во время речи старого дворянина взгляд Франческо дель Фалько, графа Аквильского, изменился; презрение уступило место любопытству, даже живому интересу. Но граф ограничился лишь одной фразой:
— Прошу вас, продолжайте.
Фабрицио открыл было рот, но тут вмешался Феррабраччио, потребовавший, чтобы граф дал слово рыцаря не разглашать того, что ему сейчас сообщат, даже если он отклонит их предложение. Франческо не заставил просить себя дважды, после чего все расселись на колченогих табуретках, и Фабрицио объяснил, что побудило их собраться на тайную вечерю.
В короткой преамбуле он коснулся характера Джана Марии Сфбрца, герцога Баббьяно, посаженного на трон своим могущественным. дядей, Людовико Сфорца, правителем Милана. Джан Мария оказался кутилой, заботящимся лишь о собственных удовольствиях. запустил государственные дела, словом, проявил полную неспособность выполнять возложенные на пего обязанности. Рассказывая все это, Фабрицио старался найти выражения помягче, поскольку Франческо дель Фалько — к нему он сейчас обращался — доводился Джану Марии кузеном.
— Вашей светлости, должно быть, известно о недовольстве, зреющем в среде подданных герцога. Взять хотя бы заговор Бакколино год назад, завершись он успехом, отдал бы нас в подчинение Флоренции. Тот заговор провалился, но может возникнуть новый. Число молчаливых противников герцога растет, и их объединение может привести к тому, что Баббьяно перестанет существовать как независимое государство. Эта угроза более чем реальна. Нас могут погубить не только предатели, но и набирающие силу соседи. Я говорю о Чезаре Борджа. Его господство с неумолимостью чумы подчиняет себе Италию, которую он в конце концов съест по листику, как артишок. Его жадный взор уже обратился на нас, мы же вряд ли можем противостоять армии герцога Валентино. Его светлости, Джану Марии известно все это, мы не раз предупреждали его о грозящей опасности, но ответом было полное равнодушие к судьбе родины. Он проводит свое время в кутежах, на балах и на охоте, а стоит нам заикнуться о государственных делах, разражается целым потоком проклятий.
