— Вы довольно поздно принялись за это чтение.
— Лучше позже, чем никогда.
— Как вы поступаете с Бассетом, когда он отключается?
— Он опять напился до бесчувствия?
— Лежит на полу в своем кабинете. Есть ли у него тут кровать для отдыха?
— Да, в задней комнате. — На его лице отразилась решимость. — Думаю, его надо пойти уложить, а?
— Моя помощь понадобится?
— Спасибо, нет. Я справлюсь один. У меня богатая практика. — Он улыбнулся мне не так механически, как прежде. — Вы — друг мистера Бассета?
— Не совсем.
— Он поручил вам какую-то работу?
— Можно сказать и так.
— Будете работать где-то здесь, в клубе?
— Частично.
Он постеснялся спросить, в чем заключались мои обязанности.
— Вот что хочу сказать: я уложу мистера Бассета в кровать, а вы пока не уходите. Я вернусь и приготовлю вам чашечку кофе.
— С удовольствием выпью кофейку. Между прочим, зовут меня Лью Арчер.
— Джозеф Тобиас. — У него было такое рукопожатие, которым можно согнуть подкову. — Несколько необычная фамилия, правда? Если хотите, можете оставаться здесь, в комнате.
Он поспешно вышел. Склад был забит сложенными пляжными зонтиками, стопками шезлонгов, спущенными пластиковыми кругами и пляжными мячами, Я разложил один шезлонг и растянулся на нем. Усталость подействовала на меня, как снотворное. Я заснул почти немедленно.
Когда я проснулся, Тобиас стоял спиной ко мне. Он как раз открыл на стене черный электрощит с рубильниками, опустил несколько из них, и ярко освещенная ночь снаружи, за распахнутой дверью, превратилась в серую мглу. Он повернулся ко мне и увидел, что я проснулся.
— Мне не хотелось вас будить. Вы выглядели таким уставшим.
— А вы никогда не устаете?
— Нет, почему-то я никогда не устаю. Устал один раз в жизни, но это случилось в Корее. Там я измучился до костей, толкал джип через глубокую грязь, которая у них там на дорогах. Хотите сейчас кофе?
— Да, пойдемте.
Он привел меня в ярко освещенную комнату с белыми стенами, над дверью которой было написано «Закусочная». На полке за стойкой булькала вода в стеклянном кофейнике. Стрелки часов на стене время от времени судорожно дергались. Они показывали без четверти четыре утра.
Я сел на один из высоких стульев с подушечкой возле стойки. Тобиас наклонился над стойкой, оперся на ее поверхность с совершенно невозмутимым выражением на лице.
— Кучулан, витязь Ольстера, — произнес он к моему удивлению. — Когда Кучулан уставал и изматывался в беспрерывных боях, он спускался на берег реки и начинал заниматься физическими упражнениями. Таким манером отдыхал. Я включил жаровню на случай, если вы захотите съесть яичницу. И сам, пожалуй, съем парочку, а то и три яйца.
— И я тоже.
— Три?
— Да, три.
— Не хотите ли вы для начала выпить томатного сока? Это способствует аппетиту.
— Давайте.
Он открыл большую банку и налил два стакана. Я приподнял свой стакан и посмотрел на содержимое. При флюоресцентном свете густой сок был похож на кровь. Я поставил стакан опять на стойку.
— Вам не нравится сок?
— По-моему, нормальный, — ответил я не очень убежденно.
— Что такое, сок не совсем чистый? — Он беспокойно разглядывал банку. — Если там что-то есть; то это попало туда на консервном заводе. Некоторые из этих крупных корпораций думают, что им сойдет с рук даже отравление, особенно теперь, когда у власти стоит правительство бизнесменов. Хотите, открою другую банку?
— Не беспокойтесь.
Я выпил красную жидкость. По вкусу она отдаленно напоминала томатный сок.
— Ну как, ничего?
— Очень хороший.
— Я было испугался, что с этим соком что-то не в порядке.
— Дело не в соке. Дело во мне.
Он достал шесть яиц из холодильника и разбил их на жаровне. Они приятно зашипели, побелев по краям. Тобиас сказал мне, не оборачиваясь:
— Но это не меняет смысла того, что я сказал о крупных корпорациях. Массовое производство и массовая продажа, конечно, имеют определенные социальные выгоды, но сами размеры всего этого отрицательно сказываются на человеческой природе. Мы достигли такой стадии, когда должны считаться с человеческими затратами. Как вам поджарить яйца?
— Слегка обжарить с обеих сторон.
— Так и сделаем. — Он перевернул яичницу лопаточкой и в тостер с четырьмя отверстиями вставил ломтики хлеба. — Вы сами намажете маслом поджаренные хлебцы, или мне их вам намазать? У меня есть специальная щеточка для масла. Я предпочитаю делать это сам.
— Намажьте мои тоже.
— Какой вы любите кофе?
— В такую рань — черный. У вас тут очень хорошо налажен сервис.
— Мы стараемся доставить удовольствие людям. Раньше я работал посыльным в закусочной, но потом перешел в спасатели. Зарабатываю ненамного больше, но у меня остается больше времени для занятий.
— Вы студент?
— Да. — Он положил яичницу на тарелки и разлил кофе по чашкам. — Держу пари: вы удивляетесь той легкости, с которой я объясняюсь.
— Вы как будто прочитали мои мысли.
Он расплылся от удовольствия и откусил кусочек тоста.
— Обычно я не позволяю себе много болтать здесь. Чем богаче становятся люди, тем меньше они хотят слушать, как негр выражает свои мысли правильно подобранными словами. Думаю, они считают, что нет смысла богатеть, если они не будут чувствовать превосходства над другими. Я изучаю английский язык по программам колледжа, но если бы я начал так говорить, то потерял бы работу. Люди очень чувствительны.
— Вы посещаете Калифорнийский университет?
— Подготовительный колледж. Готовлюсь поступить в университет. Черт возьми, — воскликнул он, — мне ведь всего двадцать пять лет, у меня много времени! Конечно, я бы продвинулся дальше, если бы взялся за это дело раньше. В армии я получил толчок, который заставил меня стряхнуть с себя глупое благодушие. — Он любовно закруглял свои фразы. — Однажды холодной ночью проснулся на холме, когда мы возвращались из Ялу. И вдруг меня осенило — бум! Я не понимал, что происходит.
— Вы о войне?
— Обо всем, о войне и о мире. О ценностях жизни. — Он отправил на вилке в рот кусок яичницы и начал жевать, важно глядя на меня. — Я понял, что не знаю, кто же я такой. Я сам и мой разум были закрыты какой-то маской, черной маской, и получилось так, что я не знал, кто я такой. Я решил выяснить это и стать человеком. Как вы считаете, не глупо ли я поступаю, приняв такое решение?
— Мне оно представляется разумным.
— В то время я думал так же, я и сейчас придерживаюсь такого же мнения. Еще кофе?
— Нет, мне достаточно. Наливайте себе.
— Я тоже пью только по одной чашке. Разделяю вашу склонность к умеренности. — Он улыбнулся при звуке этих слов.
— К чему вы стремитесь?
— Хочу стать учителем в школе. Учителем и тренером.
— Это хорошая перспектива.
— Еще бы. Я уверен в осуществлении своих планов. — Он сделал паузу, чтобы мысленно заглянуть в будущее. — Люблю рассказывать людям о важных вещах. Особенно ребятишкам. Мне нравится объяснять другим идеи, ценности. А чем вы занимаетесь, мистер Арчер?
— Я частный детектив.
Тобиас посмотрел на меня с некоторым разочарованием.
— Не скучное ли это занятие? Я имею в виду, что оно не очень-то способствует знакомству с различными идеями. Нет, — быстро добавил он, как бы боясь поранить мои чувства, — не подумайте, что я ставлю идеи выше других ценностей. Эмоции. Действия. Благородные поступки.
— Жизнь у Вас суровая, — заметил я. — Мы видим людей с худшей стороны. Кстати, как себя чувствует Бассет?
— Спит как убитый. Я уложил его в кровать. Отоспится, и никаких проблем. Мне ничего не стоит укладывать его в постель. Он относится ко мне довольно хорошо.
— Давно ли вы здесь работаете?
— Уже больше трех лет. Начал работу в закусочной и позапрошлым летом перешел в спасатели.
— Значит, вы знали Габриэль?
Он ответил чисто формально.
— Я знал ее. Я вам об этом сказал.
— Знали в то время, когда ее убили?
Выражение его лица полностью изменилось. Глаза утратили ясность, которая как будто растворилась где-то в глубине глаз. — Не знаю, на что вы намекаете?
— Ничего такого, что касалось бы вас. Не старайтесь прекратить разговор, Джозеф, просто потому, что я задал вам пару вопросов.
— Я его и не прекращаю. — Но голос его зазвучал скучно и монотонно. — Я уже ответил на все имевшиеся вопросы.
— Что вы этим хотите сказать?
— Вы знаете, что я хочу сказать, если вы сыщик. Когда Габриэль... Когда мисс Торрес... Когда ее убили, то первым, кого арестовали, был я. Они отвезли меня в участок к шерифу и беспрерывно допрашивали, меняя следователей, весь день и полночи, — Он повесил голову, вспоминая то время. Мне было неприятно, что он утратил свое хорошее настроение.
— Почему они остановились именно на вас?
— Никаких веских причин для этого не было. — Он закрыл глаза ладонью. При флюоресцентном освещении его рука выглядела пепельно-черной.
