так: соскочу с кровати, подхвачу одежду, побегу в кухню и там оденусь перед очагом. И тут я услышал, что дядя Якоб встает в своей комнате, — она была рядом с моей. Видно, он до того утомился накануне, что оказался таким же соней, как и я. А немного погодя он вошел ко мне, еще не надев куртки. Лицо у него было веселое, хоть он и дрожал от холода.
— Ну-ка, Фрицель, гоп-гоп! — кричал он. — Живо! Разве ты не чувствуешь запаха похлебки?
Так вот он всегда поступал зимой, когда начинались морозы, и всегда хохотал, видя мою нерешительность.
— Принесли бы мне суп сюда, — ответил я, — я бы почувствовал еще сильнее!
— Ну и хитрец! — воскликнул дядя. — Ему хочется позавтракать в постели! Ну и лентяй!
И, чтобы показать мне пример, он вылил из кувшина холодную воду в таз и стал мыть лицо обеими руками, приговаривая:
— Как приятно, Фрицель! Как освежает! Голова начинает работать! Ну, вставай! Иди сюда!
Видя, что дядюшка собирается умывать меня, я мигом соскочил с постели и, на ходу схватив платье, бросился вниз. Дядя расхохотался на весь дом.
— Хороший же из тебя выйдет республиканец! — крикнул он. — Маленькому Жану придется бить в барабан, чтобы придать тебе смелости!
Но, попав на кухню, я уже не обращал внимания на его насмешки. Я оделся у огня, помылся теплой водой, которую мне подала Лизбета, — греться было куда приятней, чем проявлять мужество. Я стал умильно поглядывать на кастрюлю с супом.
Тут в кухню спустился дядя и, ущипнув меня за ухо, спросил Лизбету:
— Ну, как нынче чувствует себя госпожа Тереза? Надеюсь, ночь прошла хорошо?
— Взгляните-ка сюда, — ответила Лизбета — она была в отменном расположении духа, — войдите-ка, господин доктор, кто-то хочет поговорить с вами.
Дядя вошел, я — вслед за ним. Сначала мы были удивлены: в горнице никого не было, ниша была закрыта занавесками. Но мы поразились еще больше, когда, обернувшись, увидели госпожу Терезу, одетую в платье маркитантки. Короткая курточка застегнута была на медные пуговицы до самого подбородка, широкий красный шарф повязан вокруг шеи. Она сидела в кресле у печки; такой именно мы и увидели ее впервые, только теперь она была немного бледней, а ее шляпа лежала на столе, и густые черные волосы, разделенные прямым пробором, ниспадали на плечи, как у юноши. Она улыбнулась, увидев, как мы удивлены. Рука ее лежала на голове Сципиона, сидевшего перед ней.
— Господи! — воскликнул дядя. — Как, это вы?.. Вы встали? — И он тревожно добавил: — Какая неосторожность!
Но она, все улыбаясь, протянула ему руку. С благодарностью смотрела она на него своими выразительными черными глазами.
— Не беспокойтесь, господин доктор! — ответила она. — Я чувствую себя превосходно; вчерашние добрые вести поставили меня на ноги. Сами видите.
Он молча взял ее руку и стал считать пульс с сосредоточенным видом. Его лицо просветлело, и он радостно воскликнул:
— Жара нет! Ах, теперь все пойдет хорошо! Но еще надобна осторожность. Надобна осторожность!
Он отошел в сторону и залился смехом, как ребенок, глядя на свою больную. Она тоже улыбалась.
— Такой вот я и увидел вас впервые, — произнес он задумчиво, — и такой вижу вновь, госпожа Тереза. Да, нам повезло, очень повезло!
— Нет, это только благодаря вам я осталась в живых, господин Якоб, — промолвила она со слезами на глазах.
Дядя покачал головой и, подняв руку, возразил:
— Спас вас господь бог, ибо нельзя, чтобы все хорошие и благородные люди гибли. Надо, чтобы они оставались в живых для примера другим. — Затем переменив тон, он весело воскликнул: — Будем же радоваться! Ведь у нас сегодня праздник!
Он побежал на кухню, а госпожа Тереза поманила меня. Она обхватила мою голову руками и поцеловала меня, откинув с моего лба волосы.
— Ты добрый мальчик, Фрицель, — промолвила она, — ты похож на маленького Жана.
Гордостью наполнила меня мысль, что я похож на Жана!
В это время вернулся дядя, щуря глаза с довольным видом.
— Нынче я не выйду из дому, — сообщил он. — Нужно же человеку время от времени отдыхать. Я только сделаю небольшой обход по селению для очистки совести, а затем вернусь и проведу весь день в семье, как в старое доброе время, когда была жива бабушка Ленель. Что там ни говори, а женщина — душа дома.
С этими словами он надел шапку, набросил на плечи плащ и, улыбнувшись нам, вышел из дому. Госпожа Тереза задумалась. Она встала, придвинула кресло к окошку и стала сосредоточенно смотреть на площадь и на водоем. Мы же со Сципионом отправились на кухню — завтракать.
Прошло с полчаса, и дядя вернулся. Я услышал, как он говорил:
— Итак, я свободен до самого вечера, госпожа Тереза! Всех обошел, всё в порядке, теперь могу сидеть дома!
Сципион стал царапаться в дверь комнаты. Я ему открыл, и мы вошли. Дядя повесил плащ на стену и смотрел на госпожу Терезу. Она все еще сидела у окна, о чем-то печально задумавшись.
— О чем вы думаете, госпожа Тереза? — спросил он. — Вы что-то загрустили.
— Я думаю, господин доктор, что, несмотря на все страдания, приятно чувствовать, что ты пока еще жив! — произнесла она взволнованным голосом.
— Почему «пока»? — воскликнул дядя. — Будете жить долго-долго! Слава богу, организм у вас крепкий — пройдет несколько времени, и вы станете такой же здоровой, как прежде.
— Да, господин Якоб, я верю в это, — сказала она, — но когда добрый человек, человек сердечный спасает тебя в последнюю минуту, подобрав тебя среди мертвых тел, то испытываешь радость возрождения и говоришь себе: «Не будь его, ты бы уже не существовала!»
Дядя понял, что она представила себе кровопролитное сражение, схватку ее батальона с австрийской дивизией, что старый водоем, старые стены с отбитой штукатуркой, коньки крыш, слуховые окна, вся эта узкая мрачная площадь напомнили о битве и что она знала, какая судьба тогда ожидала ее, если бы, по счастью, он не появился в ту минуту, когда Иозеф Шпик собирался заживо закопать ее. Он застыл, ошеломленный этим открытием, и только
