Хочется рассказать об одной детали, выкопанной из Интернета, относящейся к биографии заслуженного буровика Косолапкина. В 1949 году ему, в знак особого уважения, местные власти предложили выбрать в Ухте улицу, которую назовут его именем. Он долго ходил по небольшому городку и, наконец, остановился:
– Тут.
А вокруг – чисто поле, два барака, да вдалеке от них виднеется сарай.
– Иван Ильич, здесь же нет никакой улицы…
– Нет, так будет, – ответил он.
И, действительно, на том месте выросла, существующая поныне, улица Ивана Косолапкина.
А моя кинематографическая судьба, после робкого калининградского дебюта, развивалась впоследствии бурно. Я снимался во множестве фильмов. Однако, всему своё время.
По отцовским стопам
Помимо неистребимого желания закаливать и совершенствовать организм у меня была ещё одна страсть – чтение. Едва научился разбирать буквы, как, в возрасте пяти лет, принялся за литературу. Превратился в пожирателя книг. Даже ночью, укрывшись с головой одеялом, при свете фонарика продолжал увлекательнейшее путешествие по страницам романов и повестей. Помнится, ещё в школу не пошёл, а уже одолел толстенный том «Порт-Артура». При этом обожал пересказывать прочитанное сверстникам. Вокруг меня вечно кучковалась ребятня, слушая в моей интерпретации повести о похождениях Ната Пинкертона, приключениях Тарзана. Знали бы они, как нахально перевирал я подлинные сюжеты, выдумывая собственные повороты в судьбах книжных героев. Мне нравилось сочинять небылицы, а слушателям было невдомёк, что им вешают лапшу на уши. Думаю, я ощущал себя ничем не меньше, чем властителем дум, только догадываясь, что это означает. Увлечение чтением было настолько сильным, что когда отец взял меня с собой в Москву, на время командировки, то я все дни проторчал в Ленинской библиотеке. С самого открытия и до закрытия. Отлучаясь на обед в расположенную неподалеку столовую Исторического музея. Там работала моя родная тётя Маня, меня там все любили и кормили, сами понимаете, по принципу – «лишь бы мальчик не похудел». В библиотеке привлекала приключенческая, авантюрная и криминальная литература, там же получил пристрастие к фантастике.
Интересно было бы взглянуть на мой тогдашний читательский абонемент. Сейчас кажется, что именно в Ленинке я познакомился с творчеством Берроуза, Беляева, Буссинара, последний покорил романами «Приключения в стране львов», «…в стране тигров», «…в стране бизонов». Как горели глаза моих слушателей, собиравшихся у барака, где жила тётя Маня, приютившая нас с папой на время командировки, когда я излагал им повесть Берроуза о человеке-обезьяне Тарзане и его похождениях! Правда, слушания те случались не часто – в выходные и санитарные дни Ленинской библиотеки. Рассказ поэтому получился многосерийным, на несколько вечеров. И надо же случиться такому: через какое-то время на советские экраны вышел трофейный фильм «Тарзан». Но к тому моменту мы с отцом вернулись в Калининград. На моё счастье я вовремя расстался с московской аудиторией, иначе, обнаружив уж слишком серьёзные расхождения изустного повествования с первоисточником, мне могли бы и бока намять.
Между прочим, у нас говорили, что трофейные фильмы в основном достались при захвате Кёнигсбергского кино-фото- архива со складом, который снабжал лентами сеть кинопроката. Калиниградские мальчишки, зная об этом, заносчиво считали, что первыми в СССР увидели и «Тарзана», и «Знак Зеро», и – самое главное – «Девушку моей мечты», где знаменитая Марика Рёкк купалась «совершенно голенькая». Правда, картина имела ограничение «Дети до 16 лет не допускаются», но мальчишки, как известно, большие проныры, и проникали в кинотеатры самыми немыслимыми способами. Могу засвидетельствовать: на фильм с этой «клубничкой», как и многие пацаны, ходил неоднократно, и видел купающуюся в бочке немецкую кинодиву. Купалась она, вероятнее всего, без одежды, но зрителям доставалось лицезреть только голову, да плечи актрисы, торчащие из примитивной купальни. Расходились зрители, недовольно ворча, мол, «Надо же, цензура обрезала всё самое интересное!» Упорно роились слухи, будто фильм первоначально шёл аж несколько часов, и там «всё было». Находились субъекты, бьющие себя в грудь, клянясь, что видели тот необрезанный подлинник. Долгожительству слухов способствовало и то, что в разных местах показывали разные по длительности и даже по содержанию варианты «Девушки». Видно, между обладателями цензорских ножниц не было единого взгляда на то, что дозволено глядеть советскому зрителю, а что – не положено.
Как-то совершенно незаметно обнаружилось, что у меня довольно приятный тенор. Гены сказались, в папашу пошёл. Спел на каком-то вечере школьной самодеятельности, и пошло- поехало – стал участником каждого концерта. А таких хватало.
Сейчас, по-моему, художественно одарённых детей в учебных учреждениях не очень-то выявляют. В 40—50-х годах прошлого века в любой школе действовали кружки художественной самодеятельности, куда буквально заманивали юных певцов, музыкантов, танцоров, художников, фотографов. Всякие маломальски способные к творчеству мальчишки и девчонки втягивались в этот прекрасный мир.
Певческий мой репертуар напоминал сборную солянку, я исполнял всё, что попадало на глаза, а, вернее, в уши, и что самому пришлось по душе. Пел романсы, известные эстрадные и киношные песни. В основном использовал творчество знаменитых певцов: Сергея Лемешева и Леонида Утёсова, Георга Отса и Марка Бернеса, даже Клавдии Шульженко. Должен признаться, что самым бесстыдным образом подражал им, чем заслужил, как это ни удивительно, невероятную популярность среди слушателей. Более того, на одно моё выступление в Окружном Доме офицеров вдруг заявилась компания местной шпаны.
У нас, школьников, так сказать, чистой публики, никак не складывались нормальные отношения с хулиганьём. Время от времени они ловили наших ребят, и как бы вымещали на них злобу за собственную неудачную судьбу. Колошматили, рвали тетради и учебники, отнимали домашние завтраки. Причём, действовали скопом, как свора взбесившихся псов. Довелось и мне пройти их «мясорубку». Не знаю, что их больше раздражало: то ли то, что я сын прокурора, то ли то, что не боюсь их и выказываю своё открытое презрение. Не исключаю, что они были наслышаны о моих спортивных достижениях может быть прознали и то, что я редактор школьной стенной газеты… Во всяком случае, как мне показалось, им было важно унизить меня:
– Проси пощады, падла! – сказал их вожак.
Пощады просить я не стал. Разыгралась сцена, будто взятая из гайдаровского «Тимура и его команды», где противостоят друг другу Тимур и его антипод Квакин.
Вожак сказал:
– Ты у нас, значит, гордый? Тогда учти, сколько раз встречу, столько раз будешь бит. Нещадно. Пока не попросишь пощады…
В его поведении просматривалось что-то литературное, неестественное для обычного уличного хулигана. Вряд ли он читал Гайдара, но, может, смотрел одноименный фильм? Во всяком случае, культурные запросы в нём теплились, Что подтвердили дальнейшие события. Вскоре он встретил меня возле школы. В руке держал массивный кастет.
– Будешь просить пощады, падла? – грозно спросил он, поигрывая кастетом.
– Не дождёшься! – ответил я, и продемонстрировал собственное оружие. То была толстая гайка, в кулак величиной, в которую я продел длинную бечёвку. Крутя над головой самодельной пращёй, двинулся на вожака. Он понял, что на этот раз проиграл, и ретировался.
Но просто так сдаваться хулиганы не хотели, они собрались в кучу и подошли к школе, намереваясь пройти на вечер отдыха. Такие мероприятия у нас проводились регулярно. Концерт, танцы, розыгрыши лотереи. Присутствие на подобном вечере в открытую курящих, матерящихся подростков было, по мнению администрации, весьма нежелательно. Мы, так сказать, активисты, решили дать отпор хулиганью. На подступах к зданию школы соорудили что-то вроде баррикады, и залегли за ней. Мы знали, что противостоящие нам пацаны вооружены дубинками и кастетами, поэтому, запаслись «оружием пролетариата» – собрали горками камни. Когда эта шпана приблизилась, мы пустили камни в ход. Наши «враги» на вечер отдыха не прошли. А может, и не надо было их отделять от себя, отдалять от нормальной юношеской жизни? Но, что было, то было.
Меня уже во всю втянуло в водоворот концертных выступлений. И вот, стою на сцене Окружного Дома офицеров, пою, как вдруг вижу в зрительном зале вожака с дружками. В перерыве он пробрался за кулисы и подошёл ко мне:
– Ты здоровски поёшь, Гаврила! – сказал он. – Давай лапу – мир!
А когда я привёз из Москвы, исполняемую знаменитым Владимиром Канделаки, не известную ещё в наших краях, грузинскую песенку «Старик и смерть», к нам в школу на концерт набилась вся шпана во главе с их вожаком. Их можно понять, до сих пор, как заговорю о ней, так и хочется вновь запеть. До чего ж выразительная, до чего ж жизнеутверждающая песня! Судите сами:
