– Ой, девочкиииии… а что у меня есть! – Вика таинственно понизила голос, и все разом повернулись к ней. Она жестом фокусника вытащила из кармана шорт огарок свечи и гордо продемонстрировала его. – У Ксюши утащила, она и не заметила!
– И зачем это тебе? – кисло поинтересовалась Эля.
– Как это зачем! – возмутилась Вика, с размаху плюхнулась на свою кровать, от чего заскрипела сетка, и со стуком водрузила свечку на прикроватную тумбочку. – А истории рассказывать?
– Что – свечкой? – приподняла брови Эля.
– Со свечкой, – лаконично поправила Вика. – Так же интереснее – в темноте… со свечкой… И страшнее!
– Мне и так уже страшно! – пискнула Лизанька. Светловолосая красавица Катя и большеглазая смуглая Алёна, переглянувшись, захихикали. Лизанька уселась на ту самую кровать, под которой затаился Теша, забралась на неё с ногами и забилась в угол, обняв подушку.
– Вот! – с торжеством огляделась вокруг Вика, будто слова Лизаньки все решили. – В лагере полагается рассказывать истории. Страшные и ужасные. Это же традиция!
– Ну какие ещё истории? – недовольно переспросила Эля.
– Ну как это какие! – Вика даже задохнулась от возмущения. – Я их тыщу миллионов знаю. Про Чёрную руку[4], про Красные занавески, про Зелёное пятно…
– Тоже мне, фольклор, – скривилась Эля и отвернулась к стене. Однако большинство девочек вовсе не разделяли её настроения.
– Давайте, давайте рассказывать! – зашумели разом Катя, Алёна и одна из близняшек.
– Лично я собираюсь спать! – решительно заявила Эля, не поднимая головы от подушки. – И вам советую.
– И я… – начала было вторая близняшка, но в этот момент дверь снова приоткрылась, и в комнату заглянула Ксюша.
Сказать, что на ней не было лица, значило бы ничего не сказать. Ксюша была бледна, тяжело дышала и прижимала одну руку к груди.
– Девочки, к вам Сёмочкин не заходил? – спросила она.
– Нет, – ответила за всех Эля, приподнимаясь в кровати. – Что-то случилось?
– Случилось, – всхлипнула Ксюша, тяжело привалившись к дверному косяку. В глазах у неё стояли слезы. – У нас опять Сёмочкин пропал… из запертой комнаты! Окна заперты, двери заперты, ребёнка нет!
– Ух тыыыыы!.. – Вика даже подобралась, глаза у неё прямо-таки загорелись. – Из главного корпуса пропал?
– Ага… ой, я пойду, девочки, – вожатая потерла глаза, – вы не выходите никуда отсюда, ладно? А мы с Константином Алексеевичем искать идём. Вы спите, хорошо? Я свет погашу.
Как только за ней закрылась дверь, Вика вскочила, извлекла откуда-то коробок спичек – видимо, позаимствованных у Ксюши вместе со свечкой – и зажгла огарок на тумбочке.
– Значит, началось… – сказала она как бы между прочим.
– Что началось? – замирая, переспросила смуглая Алёна. Остальные девочки сидели в своих кроватях. Никто, кроме Эли, и не думал спать. Лизанька прижимала ладони ко рту, глаза её были распахнуты от ужаса так широко, что казались втрое больше обычного.
– А то и началось… – ещё таинственнее продолжила Вика. – Что в этом лагере постоянно кто-нибудь пропадает. Тут как-то два отряда в лесу пропали. А в другой раз вожатую молоденькую лешие украли… А однажды вообще в лагере завхоз пропал! Русалки у него что-то там стянули…
– Русалки! – фыркнула Эля.
– Ну… не хочешь – не верь. А только он пошёл искать – и всё!
– Что – всё? – замирая, переспросила Лизанька.
– А то! – страшным шёпотом сообщила Вика. – Больше его никто не видел! А наш Сёмочкин был в красном уголке… а это в том коридоре, где Настасьин портрет висит. Там её чаще всего и видят…
– Кого, кого? Ну рассказывай давай уже! – загудели девочки.
– Ну ладно… слушайте! Все, наверное, заметили, что главный корпус – самый старый, а остальные – новее?
– По-моему, они тут все древние какие-то… – пробурчала Катя.
– А ты не перебивай! А то рассказывать не буду. Главный – он ещё при царе был, а другие все уже потом пристраивали. Тут раньше усадьба была. И главный корпус наш – старый особняк на самом деле, это потом уже усадьбу в лагерь превратили. Так вот. В общем, жил в этой усадьбе давным-давно один богатый помещик. А жена у него умерла. И ещё у него дочка была, Настасья, он её больше всех на свете любил. Но он всё равно с ней был строгий, ну и с парнями ей встречаться не разрешал. Он думал сам её замуж выдать, за другого богатого помещика. А она возьми да и влюбись в какого-то актёра. Ну папа, конечно, рассердился, говорит, не пара он тебе! Он, говорит, денег твоих хочет! Позор семье, говорит! И под домашний арест её посадил. А спальня Настасьина – она как раз в той комнате была, где красный уголок теперь. В общем, сбежала она через окно и со своим актёром в Петербург удрала. Так она его любила! А он бросил её потом.
– Вот гад! – вырвалось у Кати.
– Ага, – кивнул Вика. – Ну он, может, и правда денег хотел, а Настасья-то сбежала в одной ночнушке, ничего у неё и не было больше. Ну бросил. А ей, Настасье-то, деваться некуда, покрутилась и вернулась к отцу кланяться. А он её тогда и на порог не пустил – уходи, говорит, откуда явилась! Не дочь ты мне, говорит, больше! Проклинаю, говорит, тебя отцовским проклятием! Ну, Настасья тогда побежала куда глаза глядят, нашла в лесу какое-то озеро и утопилась…
Алёна негромко ахнула, Катя шикнула на неё, а Вика удовлетворённо кивнула.
– С тех пор и бродит её призрак по поместью… А отец её тогда же от горя с ума сошёл. Стало ему казаться, что все вокруг его богатству завидуют. Взял он все свои драгоценности, положил в сундук, и зарыл его в лесу у озера, как раз на том месте, где дочка его утопилась. Пускай, говорит, хоть так ей всё достанется. А сам умер после этого, то ли от горя, то ли съел чего не то. Так никому и не сказал, где клад заныкал. Озеро то – до сих пор найти никто не может. Воооот. А Настасья так и бродит, говорят, по лагерю. Многие видели. Ходит такая, в белом платье, стенает…
– Чего делает? – в ужасе переспросила Алёна.
– Ну стонет, в общем, – раздражённо пояснила Незнамова и ещё сильнее понизила голос: – А в лагере дети время от времени пропадают…
– А платье у неё откуда? – удивилась практичная Катя. – Ты ж говорила, она в ночнушке сбежала?
– Ну, ночнушка белая. Какая разница?..
Теша, всё это время сидевший под кроватью, продумывал планы побега из комнаты. Добежать незаметно до стены, смыкавшейся со спальней мальчиков, было невозможно. Кровать Лизаньки стояла вплотную к другой стене, отделявшей комнату от коридора. Значит, надо идти через коридор, решил Теша, выбрался сквозь стенку и тут же наткнулся в темноте на чьи-то ноги.
– Ты чего толкаешься? – сердито зашептал кто-то.
– Я не… – начал возражать другой, не менее сердитый шёпот. Но Теша не стал слушать дальше, он поспешно – может быть, даже слишком поспешно – заскочил обратно в комнату под Лизанькину кровать.
Лизанька вскрикнула и вскочила в полный рост на кровати. Все разом обернулись к ней.
– Ой, девочкииии, – тоненьким голосом сообщила Лизанька, – у меня кто-то под кроватью… Шуршит! Там привидение, я знаю!
– Тьфу ты! – Эля, до сих пор притворявшаяся, что спит, решительно встала, неторопливо обула тапочки, взяла у Вики свечу и заглянула под Лизанькину кровать.
Теша снова поспешно нырнул в стену.
В темноте в коридоре стояли двое и внимательно прислушивались к происходящему в комнате девочек. По голосам Теша определил, что это были Дима Доброхотов и Митя Гроссман – мальчики в одинаковых полосатых футболках. Они переговаривались шёпотом и приглушённо хихикали.
– Вот что бы ты подумал, если бы что-то зашуршало ночью у нас в комнате? – спросил один из них.
– Толстяк этот – как его, Сёмочкин? – булку под одеялом точит, – тут же предположил другой.
– Или у Домбаяна опять черепаха удрала, – продолжил первый.
Оба мальчишки захихикали, давясь.
– Спорим, первой завизжит самая мелкая? – продолжал Дима.
– Швабру бы ещё, в пол стучать… – не отставал Митя.
Дальше Теша слушать не стал. Он решил, что в комнате опасность уже миновала, и снова нырнул сквозь стену под кровать.
На кровати, поджав ноги, сидела Лизанька. Лизанька рыдала. С двух сторон её обнимали за плечи подсевшие к ней Катя и Алёна, пытавшиеся её утешить.
– Ну я же слыыыыышала! – всхлипывала Лизанька.
– Нет там никого! – сердито возражала Эля.
– Может, и правда просто мыши здесь? – предположила Катя Величко.
– А я и мышеееей боюсь! – пуще прежнего разрыдалась Лизанька.
Тут дверь комнаты распахнулась. На пороге кто-то стоял. Девочки хором завизжали.
В неверном свете свечи был виден только смутный силуэт, угадывался край колышащейся белой одежды…
– У-у-у-у-у-у-у! – завыло привидение смутно знакомым голосом. Где-то за стеной послышался мерный стук.
Почти все девочки в ужасе вжались в стены, однако Эля, ни на секунду не терявшая хладнокровия, снова решительно встала. Привидение попятилось. Эля в два прыжка схватила его за шкирку и сорвала с него белые одежды… то есть простыню. Под ней оказался Дима Доброхотов. Его приятель Гроссман обнаружился тут же, за стенкой, корчащийся от смеха. Обоих Эля, бывшая выше любого мальчика ростом (да пожалуй что и сильнее), ухватила за уши и втащила в комнату, чтобы все девочки могли на них полюбоваться.
