Ах, с каким наслаждением Клавдия шарахнула бы сейчас по этой голове чем-нибудь увесистым.
— Я не понимаю, — сказала она. — Таких собак, насколько я знаю, — много. Их что, всех украли?
— Фома очень редкий. В смысле — обучен специально. Мы с ним два года в Америке были.
— В Америке?
— Да. Он выдрессирован на редкие наркотики. Он в России, пожалуй, один такой. Сто двадцать девять типов редких наркотиков.
— Сто двадцать девять?
— Ну да. Хотели, чтобы никто об этом не знал. Поэтому и не взяли собаку из питомника, а решили держать на стороне. У нас ведь, сами знаете… Если захотеть, чтобы такая собака вышла из строя, ничего нет проще. Подсыпали в пищу какой-нибудь дряни, и животное нюх потеряло. Даже травить не нужно.
Клава задумалась.
— Ну хорошо, а почему тогда не обучили несколько собак? Десять, двадцать? Всех ведь не перетравишь.
— Ну конечно! — Он рассмеялся. — А вы знаете, сколько это денег будет стоить? За дрессировку одного животного сорок тысяч долларов. Да мы и на одну-то еле наскребли, а вы говорите — двадцать.
— Но ведь и вашего Фому можно было точно так же испортить. Даже легче, — возразила Клава. — В питомнике охрана, ветеринары, служащие. А к вам в гости пришли, дали косточку, и все.
— Не скажите. — Черепец улыбнулся. — Во-первых, он из чужих рук ничего не берет без моего разрешения, и еду я ему сам готовлю, а во-вторых, никто же не знает, что собака рабочая.
— Выходит, узнали. — Клавдия развела руками.
— Вот именно! — воскликнул Черепец. — Понимаете, где-то в близких службах случилась утечка. Потому и передали вам. Интересно, от кого Ирина узнала?
— Это мы у нее должны спросить. — Клавдия Васильевна улыбнулась. — Меня больше другой вопрос волнует. Почему они просто не отравили Фому, если он им так поперек горла был. Зачем понадобилось его похищать? Они что, сами потеряли свои наркотики и хотят, чтоб он их нашел?
— Это вряд ли, — самодовольно улыбнулся Черепец. — Он же специальный знак подает, который только я знаю. Другим он просто незаметен.
— А зачем это?
— Очень просто — чтобы преступник со злости в собаку не пальнул, скажем. У них там, в Штатах, вообще целая система разработана. Даже не полицейский идет с собакой, а, допустим, слепой или ребенок. Преступник и не заподозрит ничего.
— Ну хорошо, а зачем тогда кому-то понадобилось собаку воровать?
— Не знаю. — Черепец пожал плечами. — Может, они хотели ему насильно что-то скормить, а потом быстро подкинуть назад, пока я не вернулся?
— Но для этого не обязательно было его увозить. Они могли это сделать прямо в доме. Ведь так?
Черепец задумался. От этого процесса у него некрасиво собирались морщины на лысине.
— Тогда я вообще ничего не понимаю.
— Я тоже. — Клавдия улыбнулась. — А теперь вот какой вопрос. Вы ведь, насколько понимаю, с Журавлевой знакомы месяцев…
— Три, — подсказал Черепец.
— Вот. А собаку она украла только сейчас. Почему.
— Не знаю… — опустил голову Черепец.
— Так у нас ничего не получится, — снова жестко сказала Клавдия. — Мы же договаривались — всю правду.
— Это уже получается служебная тайна.
— А у меня есть допуск, — успокоила Клавдия.
— Покажите, — потребовал Черепец.
Клавдия вспомнила пузатого участкового в доме Журавлевой. Ох, бюрократы!
— Вам бумажка нужна или собака?
Черепец вскочил и забегал по комнате.
— Ну, в общем, поступила информация, что будет забрасываться в Россию рэйдж.
— Что? Что это?
— Это такой синтетический наркотик. Очень дешевый и очень сильный. Фома его распознаёт.
— Господи, ваш Фома прямо-таки палочка выручалочка какая-то, — улыбнулась Клавдия.
— Так получилось, — развел руками Черепец. — Информация была очень неточной. Приблизительной. То ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет… Даже неизвестно, по каким каналам — поездом, самолетом, кораблем… Когда, сколько?.. Нам с Фомой предстояло мотаться по всем таможням…
— Рэйдж… Это английское слово?
— Да. Значит — гнев, ярость, разбушеваться… Много значений… В общем, страсти-мордасти…
— «То ли будет, то ли нет»? — Клавдия закрыла тетрадочку. Нет, приятно этой ручкой писать. — Теперь все? Вся правда?
— Даже больше, чем нужно.
— Не так уж. Но это, по крайней мере, уже лучше, чем ничего. Теперь хоть есть мотив. А раз есть мотив, значит, можно вычислить и направление поиска. Наверняка раз они похитили собаку, значит, не собирались ее убивать. Это пока все, что я могу сказать хоть с какой-то долей уверенности.
Клавдия встала, взяла со стола газетку, свернула ее и громко хлопнула по окну. Муха наконец затихла.
— Простите, терпеть их не могу, — виновато улыбнулась Клавдия. — Прямо рэйдж против них.
15.22–17.10
Кабинет был закрыт, значит, Игорь еще не вернулся. Вот и хорошо. Можно будет посидеть, спокойно во всем разобраться, обо всем хорошенько поразмыслить.
А подумать было над чем.
«Стало быть, так. Если занять у Чубаристова двести долларов, то пальто можно будет, конечно, купить. Он мужик хороший, месяца два-три подождет. Федю нужно будет упросить, чтобы он хоть вечерков десять покалымил на машине. Это уже долларов семьдесят получится, если не больше. Через неделю получка. Из нее можно будет отложить еще долларов двадцать, не больше. Потом, еще за квартиру деньги можно попридержать… — Клавдия даже не сразу услышала, что звонит телефон. — Ну вот, следователю спокойно подумать не дадут!»
— Клавдия Васильевна, это Игорь Порогин. У меня тут распечатка по сосискам. Нести?
— Неси, Игорек, неси. А что по Журавлевой и Харитонову?
— Пока ничего. А вы думаете?..
— Я всегда думаю, — наставительно сказала Клавдия. — Ну давай, жду.
Пальто опять растаяло в суетных делах. Дежкина сделала несколько звонков, дописала отчеты. И уже хотела сделать заметки по Гаспаряну, как чернила в ручке кончились. Клавдия могла бы, конечно, продолжить отчет своей старой, шариковой, но не сдаваться же так сразу… Уж очень приятно писать чубаристовским подарком…
Она принялась рыскать по кабинету, в котором, конечно, никаких чернил для авторучек отродясь не было. Но в таких случаях человек думает: а вдруг!
И это «вдруг» случилось. Клавдия заглянула в ящики Чубаристова и увидела там бутылочку замечательных чернил «Pelikan».
А рядом был том дела об убийстве Долишвили. Конечно, Клавдия не удержалась и раскрыла его.
И тут же наткнулась на запись: «Новосибирск».
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
Суббота. 7.59–13.27
По субботам, воскресеньям и праздничным дням вся страна отдыхает. Следователи прокуратуры тоже отдыхают. Иногда.
И все-таки в ту субботу Клавдия Васильевна дала себе слово, что весь день она проведет как нормальная женщина, мать двоих детей и образцовая хозяйка. Трудно было позабыть о бешеной череде событий, случившихся за последнюю неделю, о Черепце и его собаке, о двух смертях, не думать о «мерседесе», о последнем допросе «злого Зайчишки» Артура Гаспаряна, но нужно постараться выкинуть все это из головы. Хотя бы на двадцать четыре часа.
Дежкина вышла из дома, когда вся ее семья еще спала. Оптовый продовольственный рынок открывался в восемь, и Клавдия оказалась одной из первых его посетительниц, так что обошлось без людской давки. Потратилась до последней копеечки, зато с умом — много вкусненького, но без излишеств, чтобы до следующей получки дотянуть. Тень увольнения вроде бы отступила. Можно было рассчитывать на следующую получку.
Дежкина действительно ухитрилась забыть о своем собачьем деле и даже о Гаспаряне и продмаге с сосисками. Но чужое дело, казалось бы совсем ее не касающееся, в последнее время все чаще тревожило Клавдию.
Она думала о Викторе Сергеевиче Чубаристове…
— Физический труд вреден для женщин, — вдруг послышалось за ее спиной, — особенно для следовательниц.
Этот хриповатый голос показался Клавдии знакомым. Она обернулась и долго рассматривала долговязого мужчину в хорошо сшитом костюме, прежде чем признала его. Когда-то давным-давно она спасла мальчишку от тюрьмы. Пожалела, не стала передавать дело в суд, хоть он и влип сильно, года на три, не меньше. Он так рыдал, клялся исправиться, начать новую жизнь…
— Ты изменился… — Дежкина силилась припомнить его имя. — Столько лет прошло… Надо же, совсем другой человек.
— Саша, — подсказал парень. — Меня зовут Саша. Можно я вам помогу?
— Можно… — смущенно произнесла Клавдия.
— Вы куда сейчас?
— Домой. Я живу неподалеку.
— Показывайте. — Парень подхватил тяжеленные сумки и быстро направился в противоположную автобусной остановке сторону. — Я на машине, прокачу с ветерком!
