Внезапно она решилась подойти ближе. Наблюдая за этим, я не мог не ухмыльнуться, что спасительница естественно увидела. Надув щеки, сжав губы, она, возмущенная моим оскалом, подошла совсем вплотную и указала рукой на еще кровоточащее бедро. Я не понял. Она сделала глубокий вдох, жестами объяснила, что раз я такой хороший и дом ей починил, то могу, ради своего же благополучия, остаться на еще один день, пока рана снова не затянется. И почему я этому обрадовался? Не понимаю… Ближе к вечеру, когда она опять достала ту самую зеленую гадость из своих тайных запасов, я быстро выхватил из ее рук тарелку и выбросил все к лешему в ведро. И вроде бы она возмущаться начала, да увидев ужас в моих глазах, тут же пыл свой усмирила. Даже улыбнулась, глянув, как мой хвост нервно дергается при любом упоминании этого пойла. Я забрался на печь, уселся рядом с псом, потрепал его по холке, тот так и обомлел… да почувствовал неладное. Девица, что внизу сидела, вначале просто на хвост смотрела, так теперь еще и руками, видите ли, потрогать захотелось…
– Эй, – возмутился я, при этом играя с девчонкой как с котом, только вместо клубка собственный хвост, – Я вам взамен животины домашней? Пса мало уже?
Она лишь улыбнулась, да за хвост все-таки схватилась, полностью осмелев да стыд потеряв. И сам не понимаю, почему позволяю человеку к себе прикасаться в сознательном состоянии… хотя чего она только уже не видела, когда пеленки меняла… стыд да срам, честное слово…
Так и рассматривала со всех сторон, пока на печь не залезла да на рога покушаться не стала, тут я напрягся, уставился гневно, а она, вроде как, и не замечает, рога рассматривает, пальцем по кончику водит да изумленно что-то спрашивает. Как я ответить-то могу, коли языка твоего не знаю, дуреха? А она улыбается. И ведь враги же, война за окном, а тут, вот в этой самой комнате, словно и мир отдельный, где нет боев, крови, ненависти… теперь и страх ушел… И запах, чем же от нее пахнет? Не в силах больше сдерживаться, я чуть-чуть прислонился к ее косе… нет, не волосы, те ромашкой пахнут… Кожа? Прислонившись к шее, я почувствовал, как она напряглась от моего дыхания… Да, от кожи… это ее запах, запах тела… Повезло ее мужу… ну или повезет… Покраснела девушка аж до самых кончиков ушей, ну прям котенок, честное слово…
– Больше не буду, – сказал я, сопровождая речь жестами для общего понимания, – но ты тоже хороша, мне щекотно, между прочим!
Пока она возмущалась по поводу моего поведения (может быть, ведь из жестов мало что понятно), я заметил под покрывалом книгу. Твердый переплет, темно-коричневая обложка с золотыми письменами. Красивые письмена с какими-то завитушками. От руки написана. Открыв на середине, я увидел изображение корня непонятного мне растения на одной половине листа, на другой, видимо, его описания и, судя по цифрам, скорее всего способ приготовления.
– Твое? – спросил я.
– Моей мамы, – объяснила девушка, – это рецепты настоев целебных… есть еще кое-что из медицины, но не очень много.
– Понятно.
Со временем, сопровождая каждое слово жестами, мы с легкостью стали понимать друг друга хотя бы в мелочах, да обыденных вещах сего мира. Таким вот совершенно непонятным образом я остался в этом доме еще на несколько дней. Раны на ногах почти затянулись, левая рука уже полностью восстановилась и была способна держать меч, правая пока не так хорошо слушалась, но после тренировок так же придет в норму. Я понимал, что больше не могу тут находиться. Если раньше от меня было бы мало пользы на поле боя из-за невозможности сражаться, то сейчас я обязан вернуться в лагерь. Теперь я хотя бы могу ходить. А уходить почему-то не хотелось, несмотря на то, что за стенами этого ветхого домика меня поджидает вполне реальная смерть. Если раньше от прикосновений этой девушки я вздрагивал, то со временем привык, понимаю – любопытно, да и когда еще ей удастся лицезреть эрра так близко, разве что перед собственной смертью. На вид ей, кстати, лет двадцать. Может меньше, трудно сказать. И, казалось бы – хрупкая, слабая, да не тут-то было – за себя постоять может, всегда после охоты с добычей, да иногда с такой, что диву даешься, откуда в этом хрупком теле столько силы? Пару раз даже наших саблезубых притащила, да мантихору, отчего я пришел в ужас, пытаясь объяснить, чем это существо опасно и какого лешего она полезла? Девушка лишь тихо стояла, смотрела на то, как я возмущаюсь и пытаюсь отжестикулировать лекцию по поводу строения мантихоры, шипа в хвосте с ядом да кожистых крыльев, и просто улыбалась. Даже как-то мило улыбалась, глядя на меня, как на яйцо, что курицу пытается учить.
– Она была почти мертвая, – объяснила та, – попала в капкан и истекла кровью.
– Все равно они очень опасны! – прорычал я в ответ, – Наши войны не всегда могут справиться со взрослой особью, а тут девушка хилая!
– На хилую ведь обидеться могу, снова будешь ту зеленую гадость есть!
– Откуда вообще эта мерзость? Ты меня убить хотела?
– Нет, на человека она действует как противовоспалительное средство, не знала, что у тебя аллергия… вот только на что конкретно из состава я не поняла…
– На корень желтянки… – объяснил я, показывая девушке злополучное растение, засушенное на подоконнике, – и только посмей меня им напоить, если на тот свет отправить захочешь – используй более быстрый метод…
– Ладно, я подумаю.
Интересно, что будет, когда она узнает кто я на самом деле? Кем являюсь на поле боя? Думаю, что возненавидит.
* * *
Среди ночи раздался крик. Звук хлопнувшей двери и вой Бьера. Выйдя из своей комнатушки, я понял, что в доме остался один… Она ушла не просто выяснить, что случилось и почему раздался крик женщин, она ушла в полном обмундировании, прихватив при этом охотничий нож. Снова крик, уже ребенка. Пронзительный вопль резко обрывается и затем наступает тишина. Вновь крик…
– Нет, наши так не действуют, – я выглянул в окно, стараясь при этом находиться в тени. Люди вышли из своих домов кто в чем был, что-то крича, они все хватали своих детей, какие-то вещи и с ужасом и криками бежали прочь. Вдалеке я заметил белый хвост Бьера. Он, его хозяйка и еще несколько женщин направлялись прямо в центр непонятной мне бойни.
– Смерти ищешь, глупая женщина!
Оставаться в доме смысла не было. Незнание врага начинало раздражать, а мысли о том, что причиной бойни могли стать мои подчиненные, выводили на не свойственные мне ранее эмоции. Накинув плащ и скрыв свой хвост да рога, насколько это было возможно, я вышел на улицу. Держась в тени деревьев, я обходил людей, в панике не видевших ничего вокруг себя. Эта паника была похожа на стихийное бедствие. Все кричат, где-то загорелись дома, вой собак и визг детей. И вот, что странно, не слышно звука клинков, нет сражения… только запах крови. На середину улицы выбежал паренек, лет пятнадцати, совсем хилый. Он придерживал разодранную окровавленную руку и просто плакал, о чем-то прося. Появилась та самая девушка. Она о чем-то спросила этого мальчика, держась от него на расстоянии. Он указал на рану, плакал, рыдал, молил о чем– то… Девушка кивнула в знак согласия, парень улыбнулся и подставил шею. Потом она легким движением руки снесла ему голову.
Тут я понял, что случилось. На деревню напали те самые мертвые твари, от укуса которых ты сам подыхаешь в страшных муках, а после, не помня ничего и не чувствуя боли, только лютый голод и желание убивать, отправляешь в свои ряды своих же товарищей, любимых и просто незнакомцев. Если нас защищали стены замка, то эта деревня обречена. Девушка перекрестила мертвое тело незнакомым мне символом, вытерла нож и вновь отправилась в гущу событий. Эти твари наступали прямо с главной дороги, не боясь ничего, они просто шли вперед, сжирая все живое. Женщины сражались, как могли, убивали их, отрубая головы. Раненые, что были обречены все равно стояли в рядах и шли вперед, защищая при этом еще не тронутых товарищей, прекрасно осознавая свою дальнейшую судьбу.
Она не справилась. Потеряла меч. Его выбили прямо из рук. Я не думал тогда, не соображал. Выскочив перед упавшей девушкой, я накинул на раскрытую пасть плащ и свернул твари шею. Те из людей, кто еще остался, остолбенели, как впрочем и враги, истекающие слюной. Видимо, один вид моих рогов и хвоста выводил из равновесия и пугал куда больше, чем вероятность стать нежитью. Схватив кем-то потерянный меч, я поднял упавшую с земли девушку.
– Я думаю, что мой долг уплачен, – жестами указал я.
– Да, думаю, что уплачен.
Битва была не долгой. Не позволяя подойти мертвым тварям к людям, я убивал их одну за другой до тех пор, пока ни одной не осталось. Укушенных и раненых я не трогал. Это уже не мое дело. Наступила тишина. Я медленно повернулся к людям, ожидая нападения, но они стояли и смотрели. Удивленные, испуганные, но живые. Бьер, нарушая все правила приличия, подбежал ко мне и, встав на задние лапы, завилял хвостом, заливисто лая как щенок, что шокировало народ еще больше, подводя под подозрение девушку, которой этот пес принадлежал. Выше девушки чуть ли не в два раза, подойдя к ней, я вернул меч. Со стороны это смотрелось как красавица и чудовище… мы же для них именно такие…
