– Здорово, – выслушав его, кивнул Камохин. – Нет, в самом деле здорово… Только к чему ты это, Док?
– Ни к чему! – счастливо улыбнулся биолог. – Просто так!
– Ах, просто так, – кивнул Камохин и озадаченно прикусил губу. – Но ты ведь на что-то намекаешь?
– Нет, – отрицательно качнул головой англичанин. – Значит, на кого-то?
– Игорь, это просто стихи! – чуть наклонился вперед очень всем довольный и оптимистично настроенный англичанин. И радость его была проста и понятна – он все еще оставался самим собой! – Понимаешь?
Камохин как-то странно посмотрел на биолога, показал ему два пальца, расставленных буквой V, и сделал шаг в сторону.
Орсон же переключился на Осипова, который как раз собирался присоединиться к остальным.
– Вик, уверяю тебя, это совсем не сложно! Главное, постарайся ни о чем не думать!
Осипов молча показал биологу большой палец и припечатал ладони к стене.
– Что он имел в виду? – шепотом спросил у Брейгеля Камохин.
– Кто? – непонимающе посмотрел на него фламандец.
Камохин взглядом указал на англичанина.
– Когда? – непонимающе сдвинул брови Брейгель.
– Когда говорил что-то там про ставриду.
– Я полагаю, ничего особенного.
– И все же?
– Не бери в голову, Игорь. Это просто стихи.
– Но в стихах должен быть какой-то смысл.
– А в этих нет.
– Почему?
– Это – абсурдистика.
– Тогда какой в этом смысл?
– Абсолютно никакого!
Камохин недовольно поджал губы. Ему казалось странным то, что он не может понять того, что вроде понимают все остальные. Или же они только делают вид, что им понятно, что означает эта история про бешеную рыбу?..
Осипов отошел от стены и отряхнул руки:
– Странное ощущение…
– В каком смысле? – спросил Орсон.
Осипов посветил фонариком на отметку маркера на полу.
– Кажется, что мы валяли дурака. А на самом деле никакого экрана нет.
– Ты так думаешь?..
Орсон достал из кармана одноразовую китайскую авторучку, снял с нее пластиковый колпачок и кинул его туда, откуда они пришли. Тьму подземелья озарило вспыхнувшее пламя, готовое пожрать все и вся. Включая колпачок от китайской авторучки.
– Не показалось, – констатировал Орсон. – Это действительно чертовски хитроумная ловушка. – И, посмотрев на стрелков, как будто специально для них добавил: – Настолько хитроумная, что даже я ее не сразу разгадал.
Брейгель улыбнулся и сделал вполне красноречивый жест рукой – мол, все понятно, что поделаешь, с любым может случиться.
Камохин надел пояс с кобурой и ножнами, обмотал вокруг шеи шемаг, поднял с пола поклажу, перекинул лямку через шею и вскинул сумку на спину. Автомат стрелок повесил на плечо.
– Ну что, пошли?
– А пакаль? – Брейгель указал на то место, на которое указывал дескан. – Мы его не возьмем?
Камохин взглядом переадресовал вопрос Осипову.
– Я бы не стал это делать, – покачал головой ученый. – Если мы заберем пакаль, вся механика ловушки пойдет вразнос. И я даже представить боюсь, к чему это может привести.
– Верно, – поддержал его Орсон. – Как говорят русские, бог заботится о том, кто сам о себе заботится.
Все поняли, что имел в виду англичанин, поэтому никто и не стал уточнять, как на самом деле звучит не совсем точно процитированная им поговорка.
К тому же и чувствовали все себя несколько странно. Или, лучше сказать, непривычно. Темное подземелье, где тени ползали по полу, стенам и потолку, искажая, разламывая, выворачивая наизнанку таинственные многомерные рисунки на плитах, а любые, даже самые тихие звуки раскатывались гулким эхом по узким проходам, казалось, не просто стирало представление о времени, а уничтожало его как таковое. Как физическую величину. Как условную единицу продолжительности любого действия. Как интервал между двумя событиями. Как необратимое течение бытия из прошлого в будущее. Время расплющивалось, растекалось, разламывалось и в конце концов превращалось в нечто противоположное самому себе. Но если так, то что это было? Ну, или хотя бы на что это было похоже?.. На такие вопросы не смог бы ответить даже Осипов. В вопросах космогонии он разбирался не в пример лучше других. Вот только все его знания могли служить очень слабым подспорьем, когда дело касалось не теории, а воплощенных в жизнь всех тех странных, причудливых, зачастую уродливых, невообразимых, немыслимых измышлений теоретиков, в построении своих гипотез опирающихся лишь на математические символы. На безумие это не было похоже, но на мир, вывернутый наизнанку – очень даже.
Как долго они здесь находились?
Оба стрелка обладали очень хорошим внутренним чувством времени. Камохину было достаточно с утра взглянуть на часы, чтобы потом целый день обходиться без них. К вечеру сбой его внутренних часов, как правило, составлял не более десяти минут. Брейгель умел контролировать свой сон и просыпаться в точно назначенное время. Но сейчас даже они чувствовали, что со временем творится что-то неладное. Оно то бежало быстрее, то резко затормаживало, а временами как будто совсем останавливалось. К тому же время внутри подземелья вряд ли соответствовало тому, что за его пределами. Да и существовало ли вообще хоть что-то, кроме этих темных, мрачных переходов из ниоткуда в никуда?
Существовал лишь один способ противостоять странному, противоестественному ощущению ирреальности – двигаться дальше. Поэтому следом за Камохиным и остальные квестеры принялись собирать вещи и оружие.
– И все же меня не оставляет мысль, что мы в двух шагах от сокровищ, – заявил Брейгель. – Иначе зачем было сооружать столь изощренную ловушку?
– Наверно, здесь похоронена любимая лошадь какого-нибудь древнего тирана, – высказал предположение Орсон.
Лицо у него при этом было чрезвычайно серьезное. Как и всегда, когда он начинал валять дурака.
– Пускай лошадь, – не стал спорить Брейгель. – Но с лошадью должны быть погребены и сокровища.
– Все, что может ей понадобиться в загробной жизни, – все тем же тоном прокомментировал биолог, – тридцать мешков овса, раскрашенное седло и инкрустированная уздечка.
– Можно подумать, Док, ты не мечтаешь о сокровищах, – обиделся Брейгель.
– Помнишь, сколько сокровищ было в ратраке, который мы утопили в болоте? – усмехнулся англичанин. – И что от него осталось? Низка жемчуга, что взяла себе Светлана, и яйцо Фаберже, которым играет маленькая девочка.
– Кстати, о маленькой девочке. Что сказала Ирина насчет Игры «серых»?
– Она сказала, что если в Игре нет и не может быть никаких правил, то нам следует действовать по обстоятельствам, опираясь на чувство меры и гармонии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
