Он заглянул ей в глаза и участливо спросил, как спрашивают маленьких детей:
— Что, испугалась?
— Я? — она вдруг улыбнулась, и Харлам почувствовал, как у него по спине поползли противные мурашки, потому что у нее во рту блеснул длинный, волчий клык.
Время как бы остановилось. Он с ужасом подумал, что поза у него крайне неудобная. А пока он схватит автомат, который прислонил возле своих ног к стене, она успеет раз сто броситься и вырвать горло, как они обычно делают. И автомат он положил неудобно, даже затвор забыл передернуть, и теперь толку от него, как от веника. Разве что выхватить нож, но что нож против оборотня?
И тут она ему опять улыбнулась и участливо спросила:
— Что, испугался?
Харлама неожиданно отпустило. Он ошарашенно мотнул головой, не рискнув что-либо сказать, испугавшись, что его выдаст враз охрипший голос.
Ну и ну!
Он попробовал сосчитать до ста, но на полдороге бросил, обозвав себя трусом. Это помогло, и минут через пять, уже успокоившись, спросил:
— А как тебя зовут?
— Катрин. А тебя?
— Харлам.
— Вот и познакомились, — усмехнулась она.
Почувствовав, что краснеет, Харлам поднял с пола автомат и передернув затвор, выглянул на улицу.
Все, можно идти дальше.
* * *
Автобус они нашли после обеда. К этому времени Харлам использовал последнюю гранату на доисторическое чудовище, вынырнувшее самым подлым образом из-за угла. Увидев перед собой зубастую пасть размером с легковой автомобиль, Харлам едва успел швырнуть в нее гранату и вместе с Катрин нырнуть в дверь католического храма. Их шаги гулко прозвучали по сводчатым переходам, где-то наверху жалобно всхлипнул орган, а они торопились, подгоняемые странным ощущением, что куда-то опаздывают и надо быстрее, быстрее. Тощий священник попробовал загородить им дорогу, как щит, выставив распятие. Харлам оттолкнул его, и они побежали дальше. Еще один поворот. Какое-то помещение с узкими сводчатыми окнами, забранными частыми переплетами. Со скрипом открывшаяся дверь. Они оказались на соседней улице и почти сразу же увидели автобус. Вполне современный “Рафик” и даже ничуть не поврежденный. Дверца кабины была распахнута, и на сиденьи сидел какой-то человек в одежде из оленьей шкуры. Две черные арбалетные стрелы торчали у него в груди, да стайка мух кружилась вокруг запрокинутого лица.
Вообще-то, идеальное место для засады.
Настороженно, готовые ко всему, они подошли к автобусу. Харлам аккуратно снял труп с сиденья, сел на его место и попробовал завести мотор. Заработал’
Он кивнул Катрин, которая тотчас же уселась рядом и лихо вырулил на середину улицы.
Эх — пропадай, моя телега, все четыре колеса!
Так, конечно, опаснее, зато быстрее. А время работает против него. Кто знает, когда будет очередной мнемоудар? Да и преследовавшие Катрин оборотни, должно быть, где-то рядом. Не откажутся они от затеи посчитаться с ней, ой, не откажутся. А зря. И на оборотней найдется средство.
* * *
Все, проеду еще пару улиц и делаем привал, решил Харлам и тотчас же чуть не сбил синюю гориллу с ночным горшком на голове. Аккуратно ее объехав, “Икарус” поплыл дальше, мимо деревянных домом, индейских вигвамов, монгольских юрт, мемориала Катерины — луча света в темном царстве, какого-то эллинского дворца, на ступеньках которого сидела сама Элли, министерства “Незнамо чего”, состоящего из двух подотделов, о чем оповещали соответствующие таблички “Подотдел просто незнамо чего” и “Подотдел черт его знает незнамо чего”. Откуда-то появился запах только что распустившихся липовых листочков и запах жареного миндаля, который сменился запахом давно не стираных портянок.
И пора было уже подыскивать место для ночлега.
Харлам услышал, как возле его плеча шевельнулась Катрин и спросил:
— Ну что?
— Да так, — она зевнула. — Спать хочется, а нельзя… Слушай, а ты собственно, чем занимаешься?
— Чем? — усмехнулся Харлам, машинально прикидывая, не бок ли это мамонта виднеется из-за угла.
А собственно говоря, действительно, кто он такой и чем занимается? Кто? Да никто’’ Обыкновенный человек. Родился, рос, ходил в садик, в школу. А потом — Лемурия, жаркое чудовище, пожиравшее всех, кто хотя бы на секунду расслабился. Именно там он научился воевать, но потерял что-то трудноопределимое. Веру в будущее? Светлые идеалы? А потом школы, тренировки, задания, курсы по повышению мастерства, снова задания. И суета, отчаяние, надежда, желание выжить и жить не хуже других, а иногда по ночам жгучая, непобедимая тоска.
Он снова улыбнулся, на этот раз грустно:
— Да так, то тем — то этим. А ты чем промышляла?
Теперь уже грустно улыбнулась она, вспомнив деревушку и лес, мрачный и живой, готовый навсегда спрятать, защитить и накормить. А также первый камень, который ударил ее по лицу. И шепот за спиной. А раньше, в самом детстве, дед, который с отрешенным лицом читал заклинания. Полнолуние. Пень с воткнутым в него ножом, через который надо перекувырнуться, чтобы стать кем-то другим, не человеком. И первое ощущение пружинистых лап, сотни лесных запахов, ударивших в ноздри, отчаянный писк зайчонка, бившегося в зубах, чтобы через секунду наполнить ее пасть кровью и сладостью. Опять угрюмые взгляды односельчан. Камень. Шепот за спиной. Открытый страх в глазах. Казалось, так будет до самой смерти, если у тех, кто живет рядом, ненависть не победит страх. Вот, пожалуй, и все.
Она сказала:
— Да так, то тем — то этим.
Свернув за поворот, Харлам увидел баррикаду из старого пианино, фонарного столба, дилижанса, каких-то комодов, шкафов и стульев.
Приехали.
Автобус остановился перед баррикадой, и некоторое время они молча, не вылезая из кабины, ее рассматривали.
— Что я, — Харлам взялся за руль. — Надо объехать.
Поздно.
Сзади послышался треск и грохот. У дома, мимо которого они только что проехали, завалилась одна из стен. Обратного пути не было. Вот сейчас уж точно, приехали.
По идее, нужно было выскользнуть из кабины и мгновенно занять оборону за каким-нибудь укрытием, но это явно не имело смысла, потому что в окнах домов, в дверях подъезда, из-за баррикады уже выходили вооруженные люди. Человек двадцать.
Харлам крякнул. Они с Катрин вылезли из кабины и стали рассматривать тех, в чьи руки попали.
Похоже, настоящих военных среди них было всего лишь двое. Длинный, как жердь, мускулистый парень в желтом дождевике и клетчатой фуражке, с “узи”, который он совершенно профессионально держал в руках, и среднего роста мужчина с иссеченным шрамами и морщинами лицом, в одежде вельможи шестнадцатого века и современной военной фуражке, вооруженный ручным пулеметом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
