Как общую обстановку, так и обстановку в Берлине всегда докладывал генерал Кребс, как начальник генерального штаба. Позднее, начиная с 25 или 26 апреля, после назначения генерала Вейдлинга комендантом обороны Берлина, тот также ежедневно докладывал об обстановке в городе, а после того как русские войска в последние дни достигли некоторых участков моего внешнего кольца, я тоже должен был во время обсуждения обстановки в Берлине докладывать о положении своей боевой группы. Итак я имел возможность присутствовать на первом совещании 24 апреля, при обсуждении общего положения на фронте.
После доклада начальника генерального штаба фюрер приказал, чтобы 12 армия под командованием генерала танковых войск Венка наступала из района между Магдебургом и Бранденбургом через Потсдам на Берлин, а 9 армия под командованием генерала пехоты Буссе наступала бы на Берлин из района Луккенвальде.
Одновременно из района севернее Ораниенбурга на Берлин должна была наступать группа «Штейнер» под командованием генерала войск СС Штейнера.
В случае удавшегося наступления и соединения этих двух армий, после освобождения Берлина они должны были повернуть на восток, чтобы затем совместно с группой армий «Висла» образовать новую линию фронта, проходящую с севера на юг, несмотря на часть прорвавшихся сил русской армии, как, например, в районе Науена.
Этот приказ был передан генералом Кребсом непосредственно отдельным армиям, причем особо было указано на необходимость провести операцию по возможности срочно. В эти дни на совещаниях о продолжавшемся наступлении англичан и американцев упоминалось лишь вскользь. Лично у меня создалось впечатление, что фюрер рассматривал это наступление как нечто второстепенное, и в противоположность этому с большой серьезностью относился к расширению русского предмостного укрепления в районе Штеттина, велев обратить на это серьезное внимание.
В конце этого совещания ко мне еще раз обратился генерал Кребс и повторил мою задачу. Он сказал, что я подчиняюсь коменданту обороны Берлина и свои донесения должен адресовать ему. Несмотря на это, в последующие дни я получал приказания как от него, так и непосредственно от фюрера. Например, как я уже говорил выше, это касалось передачи одного из моих батальонов на другой участок, вне пределов моего кольца.
Однако в целях обеспечения более быстрой связи мой командный пункт находился на Фоссштрассе, т.е. вблизи убежища фюрера. В случае важных событий я должен был немедленно явиться к нему.
Кроме указанных мною лиц, присутствовавших на совещании 24 апреля, до самой смерти Адольфа Гитлера никого другого в имперской канцелярии не было.
23 апреля там был еще министр иностранных дел фон Риббентроп. Я видел его во время обеда с послом Хевелем. Как я узнал позднее от посла, министр иностранных дел в тот же день выехал в Мекленбург. С каким заданием выехал он и по своему ли усмотрению, или же по приказу Адольфа Гитлера — этого я не знаю.
Кроме того, до вечера 27 апреля там находился еще в качестве гостя фюрера генерал-полковник авиации Грайм. У него был перелом ноги. 27 апреля фюрер присвоил ему чин генерал-фельдмаршала и назначил главнокомандующим авиацией. Так как меня очень удивило такое назначение, то по этому поводу я завел разговор с государственным секретарем доктором Науманом и майором Гюнше, которые сообщили мне примерно следующее.
Геринг 16 апреля без приказа фюрера вылетел в Бер-хтесгаден и 23 или 24 апреля направил фюреру, министру иностранных дел Риббентропу и Гиммлеру телеграмму примерно следующего содержания:
«На основании речи фюрера от 1 сентября 1939 года и повторенного им утверждения, что после смерти фюрера я назначаюсь его преемником, и исходя из того, что фюрер окружен в Берлине, где не имеет свободы и не может больше руководить армией и немецким народом, я объявляю себя его преемником и принимаю на себя функции главы правительства». Ввиду этой телеграммы Геринг был задержан в своем доме в Оберзальцберге, а на его должность был назначен генерал-фельдмаршал Грайм.
25 и 26 апреля я присутствовал на совещаниях, на которых обсуждалось положение в Берлине. Говорилось лишь о приближении русских со всех сторон. В северной части русские овладели станцией метро «Веддинг», в западной части — «Кайзердамм», почти до «Рейн», в южной части — «Геллешер Тор», а на востоке — «Александерплац». Фюрер со всей энергией настаивал на том, чтобы наконец быстрее подошли 9 и 12 армии, другой надежды на спасение Берлина не было.
Генерал Кребс ответил на это, что он сделал все, что было в его силах, но, видимо, армии вынуждены вести бои с крупными силами противника. Перед тем как перейти к общей обстановке на фронтах, при обсуждении которой я не присутствовал, фюрер лично продиктовал мне радиограмму. Это было во второй половине дня 26 апреля. Телеграмма гласила:
«В штаб оперативного руководства вооруженными силами. Немедленно сообщите положение 9 и 12 армий и группы Штейнера: где находятся их передовые части, как идет наступление?»
Эта телеграмма из-за повреждения антенны и плохого состояния радиосвязи смогла быть передана лишь к исходу 27 апреля.
В ответ 28 апреля была получена радиограмма от фельдмаршала Кейтеля следующего содержания: «Ктелеграмме фюрера от 26 апреля:
1) Передовые части Венка укрепляются южнее озера Шнилов. На всем восточном фланге — сильные атаки советских войск.
2) Ввиду этого 12 армия не может продолжать наступление на Берлин.
3) Основная часть сил 9 армии окружена. Танковая группа прорвалась на запад. Донесений о ее местонахождении нет.
4) Корпус «Холисте» был вынужден перейти к обороне на рубеже Бранденбург — Ретепон — Креммен.
Все атаки на Берлин не имели успеха. На всем фронте группы армий «Висла», начиная с района севернее Ораниен-бурга и далее на Бранденбург до Анклам, идут тяжелые оборонительные бои. Я со своими офицерами круглые сутки провожу в выездах на фронт, делая все возможное. Значение задачи объяснено, везде делается все посильное, и все доказывают свою преданность. Кейтель».
Во второй половине дня 26 апреля, во время обсуждения обстановки государственный секретарь Науман передал фюреру перехваченное американское донесение, в котором говорилось, что Гиммлер якобы сделал Англии и Америке предложение на капитуляцию. Узнав это, Гитлер стал очень серьезным и сначала не хотел этому верить. Однако и в тот же день, и 27 апреля были получены дальнейшие сообщения от других иностранных государств, которые подтверждали это донесение. Как я слышал из разговоров, Гиммлер якобы вел переговоры через шведского посла Бернадотта. После этого фюрер 28 апреля исключил его из партии.
В 20-х числах апреля командный пункт Гиммлера находился в Лихене, под Фюрстенбергом в Мекленбурге. Где он был после этого, я не знаю. Говорили, что Гиммлер якобы вылетел на самолете, но за это никто не мог поручиться. Я хорошо помню, что во время всех этих разговоров доктор Геббельс и Борман особенно резко выступали против Гиммлера.
Лично у меня при виде фюрера создалось впечатление, что после известия о случае с Гиммлером и полученной радиограммы от Кейтеля, из которой было видно, что на помощь Берлину рассчитывать нечего, он понял, что его дни сочтены, и твердо решил в скором времени покончить с собой.
В этом я еще более убедился, когда он 28 апреля после совещания сказал: «Я не могу больше, жизнь опротивела мне». Как раз к этому времени русские из предмостного укрепления в Штеттине значительно расширили к западу уже начавшийся прорыв.
Положение в Берлине 29 и 30 апреля было очень серьезным. 30 апреля в северной части русские танки находились у здания рейхстага, в южной части велись бои за вокзал Анхальшер и на прилегающих улицах. Ожесточенные бои разгорелись также в районе Шпиттельмарка. Еще днем 29 апреля фюрер в присутствии генерала Кребса, доктора Геббельса и Бормана спросил меня, сколько времени я смогу еще продержаться.
