На это я ответил, что если я не получу тяжелого, и прежде всего противотанкового, оружия и достаточного количества боеприпасов, то максимум продержусь еще 2 — 3 дня. Фюрер лишь кивнул головой и ушел в свою квартиру. Доктор Геббельс и Борман умоляли меня сделать все возможное, чтобы удержать противника.
Настроение всех руководящих лиц было мрачным, к тому же огонь русской артиллерии почти не переставая велся по небольшому правительственному кварталу, а мы ничего не могли противопоставить ему.
Никто из руководящих лиц особых высказываний по поводу сложившейся обстановки не делал. Все смотрели на Адольфа Гитлера и чувствовали себя обреченными.
В ночь с 29 на 30 апреля и в течение 30 апреля в ходе тяжелых боев мне удалось отразить все атаки русских частей, хотя и с большими потерями.
В 15.00 я находился на своем командном пункте, когда меня по телефону вызвали на совещание. Я взял свою карту и пошел в блиндаж фюрера. По дороге я встретил взволнованного майора Гюнше, который сообщил мне, что фюрер только что покончил жизнь самоубийством. После этого мы оба поспешили в убежище фюрера, и здесь генерал Кребс лично сообщил мне, что фюрер застрелился. Здесь, кроме него, были генерал Бургдорф, доктор Геббельс и Борман. Никто не сказал ни слова.
На глазах у доктора Геббельса и генерала Бургдорфа были слезы. Я сам как бы остолбенел. Хотя я до некоторой степени и предчувствовал такой исход, но не ожидал, что это случится так быстро. Никто из руководящих лиц долгое время не мог принять никакого решения. У всех на лице был написан вопрос: «Что же делать?»
Трупа фюрера я лично не видел и не знаю, что с ним было сделано.
Во время этого смятения я узнал от госсекретаря доктора Наумана, что незадолго перед своей смертью фюрер послал письмо генералу Вейдлингу с приказом, что он со своим гарнизоном не должен больше удерживать Берлин, а должен вырваться из окружения и пробиться к ближайшим немецким частям. Подобный приказ от имени фюрера был позднее передан мне рейхсляйтером Борманом. Прорыв был намечен и подготовлен на 23.00 30 апреля, но затем ввиду начала переговоров с русской армией осуществлен не был.
Приблизительно в 17.00 генерал Кребс предложил принять наконец какое-либо решение. После этого в комнате для совещаний собрались: генерал Кребс, генерал Бургдорф, доктор Геббельс, Борман и госсекретарь доктор Науман. Так как я находился рядом, то пригласили также и меня.
Слово взял генерал Кребс и предложил вступить в переговоры с русскими, но сначала для ведения переговоров добиться прекращения военных действий. Он сказал примерно следующее (точных слов я не могу вспомнить):
1) Берлин больше удерживать невозможно, и на выручку его рассчитывать больше нечего.
2) Добиться военного успеха в Берлине стало невозможно, так же как ни в коем случае нельзя рассчитывать на победу в целом.
3) Недавно фюрер высказал ему примерно следующее: «Единственный человек, с которым Германия, возможно, в состоянии договориться, это Сталин, ибо он самостоятелен и независим; он с ясной последовательностью осуществляет свои политические и военные цели. Черчилль же и Рузвельт зависимы от своих парламентов и капитализма, политика их неуверенна и неправдива». Однако лично он, Адольф Гитлер, не может договариваться со Сталиным.
Таким образом, возможно, продолжал генерал Кребс, что фюрер своим самоубийством хотел дать шанс для налаживания отношений с Россией.
4) Поэтому он (Кребс) предлагает послать сначала к русским кого-либо из штабных офицеров, а затем уже самому вести переговоры по вопросу прекращения военных действий и об условиях.
В период перемирия, которое должно бы было продлиться в течение 24 часов, следовало связаться с гросс-адмиралом Деницем, чтобы договориться с ним по поводу капитуляции Берлина и затем всей немецкой армии.
К исходу дня подполковнику Зепфарту было приказано идти к русским и подготовить почву для переговоров. После его возвращения с ответом, что русское командование согласно на переговоры, в ночь с 30 апреля на 1 мая я проводил генерала Кребса до русских позиций к югу от Принц Альбрехштрассе. В течение ночи и утром 1 мая я был на своем командном пункте среди солдат моей боевой группы, чтобы самому представить положение на фронте. По возвращении я услышал, что генерал Кребс вернулся. Я тотчас же пошел туда и узнал, что перемирие русскими не принято и русское командование настаивает на безоговорочной капитуляции Берлина.
Особенно энергично возражали против капитуляции доктор Геббельс и Борман, обосновывая это тем, что прежде должна состояться беседа с гросс-адмиралом Деницем, которого фюрер назначил своим преемником. Из разговоров руководящих лиц я узнал затем, что предло-
![]()
Генерал Ганс Кребс (справа) у входа в штаб 8-й гвардейской армии.
Последний начальник генштаба вермахта пришел сообщить о самоубийстве Гитлера. 1 мая 1945 г.
жение о согласии на капитуляцию должно быть сделано только России.
Все были того мнения, что взаимоотношения России с обоими капиталистическими государствами — Англией и Америкой — не долго будут хорошими, ибо Россия, с одной стороны, и Англия и Америка — с другой имеют совершенно различные цели. Англия уже сейчас делает все, чтобы не дать России доступа к морям. Во-первых, занятием Шлезвиг — Гольштейна и Дании она пытается закрыть для России пролив и выход из него в Северное море; во-вторых, занятием Греции и поддержкой Турции перекрывает Дарданеллы, т.е. выход из Черного моря в Средиземное. Известны также притязания Англии на источники нефти в Персии.
Было указано на то, что Америка заинтересована не в Европе, а в Азии, Канаде и Австралии, а Англия сама считает себя не европейской державой и до сих пор, натравливая в Европе одно государство на другое, сеяла лишь беспокойство. Россия же, наоборот, является теперь наиболее сильным европейским государством, и поэтому по окончании всех войн в Европе никогда не будет справедливого и прочного союза.
Россия и Германия — два государства, которые и в хозяйственном отношении превосходно дополняют друг друга.
На основании моего личного опыта — командира полка и командира дивизии во время войны — я хотел бы добавить, что я тоже никогда не верил в надежный и искренний союз между Россией и Англией и Америкой, но я могу и ошибаться. Я думаю так, ибо все английские и американские офицеры, которые были взяты мной в плен, на вопрос, почему вы идете вместе с Россией, отвечали, что это лишь на время войны, чтобы победить Германию, что только и является целью союза.
В полдень 1 мая было составлено письмо к командующему русскими силами под Берлином, в котором было отклонено требование о безоговорочной капитуляции до переговоров с гросс-адмиралом Деницем. Одновременно еще раз излагалась просьба о перемирии, и на это ожидался ответ. Но так как до 18.00 ответа не последовало, то на 21.00 1 мая был назначен прорыв из окружения.
Свою боевую группу я разделил на семь групп и приказал пробиваться каждой самостоятельно, так как ввиду сложившейся обстановки прорыв в составе всей группы я считал невозможным. Мои группы должны были прорываться на север через Панкорс и далее северо-западнее на Хавель. Затем, двигаясь в общем направлении на Фербел-лин, стремиться соединиться с немецкими частями.
В 20.00 я закончил все приготовления и направился к генералам Кребсу и Бургдорфу, чтобы попрощаться с ними. Генерал Бургдорф сказал мне, что он не хочет примкнуть к прорыву, потому что уже слишком стар и испытал подобное в 1918 году. Он хотел остаться в имперской канцелярии.
Генералу Кребсу еще не было ясно, что он должен делать. Он лично пожелал мне всего доброго и удачного прорыва. Я не могу сказать, покончили оба генерала с собой или куда-нибудь скрылись.
Вслед за этим я направился в убежище фюрера к доктору Геббельсу, также для того, чтобы попрощаться. Мне было известно, что Геббельс не хотел покидать Берлин. Он уже говорил об этом в предыдущие дни. Я встретил Геббельса с женой у входа в их комнаты. Я попрощался сначала с женой Геббельса, которая сказала мне, что шестеро их детей уже умерли и они с мужем также хотят покончить с собой.
