В начале совещания Геринг доложил Гитлеру, что если он желает передислоцировать ставку в Берхтесгаден, то нужно сделать это немедленно.
Все участники совещания считали, что Гитлеру необходимо выехать из Берлина, так как думали, что Берлин может еще обороняться только в течение короткого времени. Во время совещания Гитлер вышел из комнаты вместе с Борманом и Кейтелем и еще раз обсудил с ними вопрос: выезжать ему или нет?
Возвратившись, Гитлер заявил, что выезжать он не хочет и будет оставаться в Берлине.
26 апреля в районе имперской канцелярии приземлился учебный самолет, на котором находились генерал фон Грайм и пилот Ганна Райч. Близкие Гитлера, в том числе Геббельс с женой и другие, уговаривали Гитлера вылететь на этом самолете из Берлина.
Однако 29 апреля Ганна Райч и генерал Грайм покинули ставку, и им будто бы удалось прорваться из Берлина, но Гитлер остался в бомбоубежище.
Вспоминаю сцену, когда жена Геббельса — Магда Геббельс со слезами на глазах умоляла Гитлера покинуть бомбоубежище.
Гитлер и тут не изменил своему честолюбию и, театральным жестом оттолкнув Магду Геббельс, заявил, что никуда он из Берлина не уйдет и останется здесь «на вечном посту».
На самом же деле Гитлер просто не видел выхода из положения.
Подтверждением этому может служить известный мне случай в апреле 1945 года, когда к Гитлеру приехал гау-ляйтер Тироля Гофер и предложил ему переехать в разрекламированную Геббельсом «Южнотирольскую крепость» — так именовался укрепленный район в горах Тироля.
Гитлер, безнадежно махнув рукой, сказал: «Я не вижу больше смысла в этой беготне с места на место».
Обстановка в Берлине в конце апреля не оставляла никаких сомнений в том, что наступили наши последние дни.
События развертывались быстрее, чем мы предполагали. Огонь со стороны советских войск настолько усилился, что связь с учреждениями, находившимися вне Берлина, а затем и в самом Берлине была полностью утеряна.
Однако примерно до 25 — 28 апреля Гитлер оставался верным себе, продолжая еще упорно надеяться на помощь со стороны войск, находившихся вне Берлина, и особенно на 9-ю армию генерала Венка.
Совещания следовали за совещаниями.
Гитлер, Геринг, Геббельс, Борман вместе со своими высокопоставленными генералами еще планировали дальнейший ход войны в то время, когда сопротивление стало явно бессмысленным и на улицах Берлина во имя престижа Гитлера гибли обманутые и преданные своим руководством солдаты, а население столицы подвергалось ужасным бедствиям и страданиям.
В то же время лично Гитлер прекрасно понимал, что дни его и Германии сочтены.
Я всю жизнь буду помнить один из вечеров конца апреля 1945 года, когда Гитлер, придя с очередного совещания разбитый, сидел за своим столом, сосредоточенно разглядывая карту Берлина с нанесенной на ней оперативной обстановкой.
Я зашел к нему доложить о неотложных мерах по охране ставки.
Невольно вспомнил я в этот момент, как фюрер еще не так давно в своей ставке в Восточной Пруссии, вместе с окружавшими его маршалами и генералами стоял над огромной картой Европы, где германские войска добывали ему победы...
Встав из-за стола, Гитлер посмотрел на меня и сказал: «Красная Армия в Берлине... Сделать это мог только Сталин».
Задумавшись, Гитлер вернулся к столу. Я тихо вышел из комнаты.
Из политических событий того периода следует отметить то обстоятельство, что Гитлер, а также его ближайшие помощники Борман, Геббельс и крупные военные руководители возлагали немало надежд на то, что существующий союз между капиталистическими странами Англией и США, с одной стороны, и Советским Союзом — с другой, так или иначе должен будет лопнуть.
Об этом мне известно из того, что Гитлер неоднократно показывал мне переводы статей, помещавшихся в американской газете «Вашингтон пост» и других изданиях американского агентства Ассошиэйтед Пресс, где писалось, что между руководителями трех держав на конференциях в Тегеране и Ялте якобы имелись большие противоречия, не дававшие возможности прийти к общему решению. Гитлер эти сообщения, как правило, брал с собой на военные совещания, где с их помощью пытался убедить, что Германии удастся сговориться с англичанами и американцами за счет русских.
Когда 22—23 апреля русские прорвали фронт и передовые части подходили к центру Берлина, Гитлер приказал, чтобы все сотрудники ставки, присутствие которых в Берлине не обязательно, немедленно вылетели в Берх-тесгаден. Гиммлера уже несколько дней не было в Берлине. Он находился в местечке Хохенлихен, в 70 км севернее Берлина.
23 апреля Берлин покинул Геринг, выехавший сначала в Каринхал, а затем — в Берхтесгаден.
В этот же день фельдмаршал Кейтель и генерал-полковник Йодль также выехали из Берлина для того, чтобы принять командование армейскими группами, которые должны были быть направлены на помощь берлинскому гарнизону.
25 апреля от Геринга поступила радиограмма о том, что согласно речи Гитлера от 1 сентября 1939 года, в которой Гитлер назначил его своим преемником, он принимает на себя руководство государством, так как Гитлер, находясь в окруженном Берлине, не в состоянии что-либо предпринять.
Когда Гитлер прочитал радиограмму Геринга, все его лицо перекосилось. Он был смертельно удручен и только лишь, овладев собою, буквально выкрикнул: «Герман Геринг изменил мне и родине. Покинул в самый тяжелый момент меня и родину. Он трус. Вопреки моему приказанию, он сбежал в Берхтесгаден и установил связь с врагом, предъявив мне наглый ультиматум, что если я до 9 часов 30 минут не телеграфирую ему ответ, то он будет считать мое решение положительным».
Гитлер приказал Борману немедленно арестовать Геринга и держать его под стражей до тех пор, пока тот под предлогом болезни не согласится уйти в отставку. Гитлер лишил его всех званий и отстранил от всех постов.
Борман передал это приказание моему заместителю Хегелю, который отдал соответствующее распоряжение по радио начальнику личной охраны Геринга.
Спустя несколько часов поступила радиограмма о том, что Геринг из-за «сердечных заболеваний» просит принять его отставку.
Геббельс же на измену Геринга реагировал по-своему. Он решил свести с ним давние счеты и сделал его виновником всех бед. Геббельс с присущей ему манерностью и театральностью бросал злобные обвинения Герингу. По его словам, Геринг был виновен во всех теперешних страданиях и в том, что Германия переживает отчаянное положение. Он возлагал также на Геринга всю вину за проигрыш войны, который Геббельс считал уже несомненным.
Геббельс говорил, что Геринг в душе всегда был предателем, никогда ничего не понимал и ни в чем не разбирался, вечно делал глупости и погубил Германию. Он только старался выставлять себя основным помощником фюрера и первым сбежал, как только увидел, что угрожает опасность.
Во всех обвинениях, которыми Геббельс осыпал Геринга, чувствовалось, что он просто завидует новоявленному фюреру.
Эта грызня ни для кого не являлась чем-то новым, и слушать Геббельса было крайне неприятно в то время, когда на улицах Берлина немецкие солдаты проливали за нас кровь.
Мне кажется, следует сказать, что предательство Геринга совершенно логично, ибо оно вытекает из всего его поведения в прошлом на посту второго человека в империи.
Война показала, что Геринг не был в состоянии самостоятельно поддерживать на высоком уровне боевые качества германской авиации.
Уже много лет Геринг, используя свой высокий пост, занимался главным образом обустройством собственного благополучия, а после успехов германской армии в Европе это качество возросло до неимоверных размеров.
