Старейшины стали тихонько перешёптываться между собой.
— Хорошо говорит, правильно.
— И то что трон при живом князе занимать не спешит, тоже верно.
— Достойный ответ, — молвил громко старший из волхвов с явным удовольствием в голосе, обращаясь ко всем, — по всему внук Гостомыслов в деда пошёл. Так тому и быть, как боги скажут!
Длиннобородые и седовласые волхвы, расходясь, вновь тихо переговаривались меж собой.
— Великая беда могла случиться, коли призвали бы князем Вадима, сына старшей его дочери, она ведь замужем за латинянином, и сын той же веры. Стань он князем, будет как у нурманов и германцев, пойдут сюда беспрепятственно латиняне веру и власть свою насаждать, — рёк Богумил.
— Истину речёшь, брат, — утвердительно закивал головой Древослав. — Латиняне за собой франкских да свейских королей тянут, кои отбирают навсегда не только землю и веру исконную, богами и предками завещанную, но и волю, без коей и вовсе славянина-руса быть не может. И становится человек на бывшей своей земле не токмо беспамятным и безродным, но и жалким презренным рабом.
— Самое страшное, когда рвётся связь человека с Родом Единым, тогда нет места душе его ни в Яви, ни в Нави, — добавил Богумил.
— А не ведаешь ли, отчего нынче не пришёл отец Хорыга? — вопросил Древослав. — Князь ведь к нему посылал?
— Отчего не пришёл, нам и так с тобой, брат, ведомо. Своим отсутствием отец Хорыга выказывает несогласие с призванием варягов-рарожичей и нежелание устраивать свару на общем сборе, особенно между волхвами. На то его право, и в том его мудрость…
— Не нравится мне сей сон Гостомыслов, ой как не нравится, — ворчал боярин Горевата, когда они со Сквырем ворочались от князя.
— Прав ты, кругом прав, боярин, не дело чужих на стол княжеский кликать, коли мы тут уж притёрлись друг к другу, ведаем, кто чего стоит, кто какой вес имеет и чем Новгородчине полезен будет…
— Главное, Сквырь, что сей варяг Рарог, или, как викинги его кличут, Ререг, он ведь по-своему хозяйничать почнёт и все наши договорённости с нурманами порушит. Мы-то от них откупились, и в полон берут да разоряют они не нас, состоятельных бояр словенских, а чудь, да весь, да мерю всякую, так нам до того дела мало.
— Ну не скажи, наших тоже не по шерсти приглаживают, и купцов, и мастеровых… — стал возражать низкорослый и широкий в плечах Сквырь.
— Чего ты о ком-то, ты о себе печься должен. Меня, тебя, других бояр да купцов они не трогают, потому как понимают, что опереться на кого-то в чужом краю непременно надо, да и отступные мы им немалые платим, а те, у кого ни ума, ни денег, пусть как хотят, так и расплачиваются, то их дело. Нам, брат Сквырь, вперворядь свою выгоду блюсти надобно.
— Да и, скажем, налоги с солеварен ты пока по-свойски платишь, боярин, а как прикажет новый князь брать с каждого црена столько-то, да ещё человечка своего поставит учёт весть?!
— Так ведь и я тебе тогда дороже соль-то отдавать стану, брат Сквырь, — ответил боярин.
— Знамо дело, я про то и реку, — сокрушённо вздохнул купец.
— Давай-ка пошлём человека надёжного к Вадиму, внуку княжьему, он-то нас понять должен.
— Твоя правда, Горевата, не шибко он обрадуется, как про сон деда своего да про решение призвать на княжение его лихого двоюродного брата прознает! — воскликнул Сквырь. — Только посылать никого не станем, я сам на днях в Изборск отправлюсь по своим купеческим делам.
— Так ты речёшь, купец, такой вот чудный сон деду приснился? — задумчиво молвил высокий и статный, подобно деду своему, Вадим. Он прошёлся туда-сюда по просторной светлице, устланной звериными шкурами и украшенной по стенам дорогими восточными коврами. Синий с красным нурманский кафтан с длинной задней половиной и более короткой передней, отороченный соболем по вороту и по долу, мягко облекал его ладную стать. — Сдаётся мне, что сон этот вещий волхвы деду нашептали, старые колдуны и не на такое способны. Выходит, я, старшей дочери сын, нынче как бы и не у дел, а?
— То-то и оно, что нас, знатных да именитых людей новгородских, никто слушать даже не стал, как есть охмурили всех волхвы коварные, — тяжко вздохнул Сквырь. — Сейчас, конечно, не попрёшь супротив всех, — молвил он тихо, оглянувшись, будто хотел удостовериться, что никто посторонний его слов не слышит, — однако вместе держаться следует, зачем нам какой-то пришлый князь, когда есть ты, Вадим, законный наследник?
— Верно, Сквырь, — одобрительно хлопнул купца по плечу Вадим, — погодим маленько, а там решим, как нам быть и что делать…
Глава VI Месть повелителям фиордов
Разорение Приладожья и освобождение Ефанды. «Ты ей глянулся, иначе в она не ярилась так». Поход мести против викингов. Дан и Свен помогают рарожичам. Гибель ярла Финнбьёрна. Подарок деду Гостомыслу. Ворон и Сокол: кровь и смерть, кровь и жизнь
Когда перегрузились в Ладоге с плоскодонок на свои лодьи, золотая колесница Хорса уже стала клониться к закату.
— Что, брат, переночуем в Ладоге, а с утра в Нево двинемся? — спросил Трувор.
— А мы у Ольга заночуем, как, дружище? Заодно и домой его доставим. — Рарог не признавался даже себе, что хочет вновь увидеть зеленоглазую сестру соратника.
— Само собой, княже, рады будем! — чистосердечно пригласил кельт.
Караван Рарога, пройдя несколько вёрст вниз во Волхову, вышел к приладожскому селению Ольга, когда уже вечерело.
Вот лодья огибает уже знакомый мыс, за ним должно находиться гостеприимное селение. Но… вместо деревянных домов — дым и пепелища. Обе лодьи причаливают к уцелевшей пристани. Выйдя на берег, варяги молчаливыми десятками отправились в догорающую весь. Ольг прежде Рарога с воинами достиг родного подворья и, сцепив зубы, стал вглядываться в лица убитых.
— Видно, тут как раз была самая жаркая сеча, — молвил седоусый кормчий, — огорожа прочная и дом на каменном подклетье, сюда все, кто мог защищаться, и отступили, вон сколько порубленных…
— Отец, — всего лишь смог вымолвить молодой кельт, опустившись на колени перед изрубленным телом.
— Ольг, — позвал его князь, — твоя мать ранена, в подклетье нашли, иди скорее!
Кормчий, что в плавании был вместо лекаря, тут же принялся перевязывать раненую, сетуя, что она много крови потеряла и выживет ли, неизвестно.
— Ефанду… сыне, с собой забрали свеи… а ещё скот и всё добро… — задыхаясь, проговорила мать.
— Это точно свеи были, мамо, а может, даны или норвежцы, язык-то у них один? — спросил Ольг.
— Язык один, да выговор свой, точно, сыне, свеи были, — простонала раненая и потеряла сознание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
