Она убила Ворика. Пронзила его сердце руками мастера смерти, одолженного матерью. Иначе было нельзя – слишком уж амбициозен он был, и не остался бы доволен ролью советника. Но в Доме Мнемон может быть только один лидер.
Стал ли он первым в списке мертвецов, как был первым в ее постели? Да нет. Первым был убийца, подосланный Рагарой; его приближение она почуяла посреди ночи и вскочила за мгновение до того, как кинжал рассек подушку, успев дотянуться до рукояти дайклейва. Ее хорошо учили сражаться – волшебный меч снес убийце голову с плеч раньше, чем она сама успела что-то понять, и осознала случившееся одновременно с тем, как фонтан горячей крови окатил ее.
Мнемон брезгливо кривит губы. Даже после стольких лет она помнит, как смывала с себя нежеланные пятна, и как ей было противно смотреть на испорченную постель.
Голову убитого она тогда отправила Рагаре обратно, с благодарностью за интересно проведенную ночь. На полтора года старший брат замолк.
Мнемон уходит с балкона вглубь комнаты, опускается в кресло. Наливает себе вина, пробует на вкус – отличный напиток. Подарок от В’ниф, знак вежливости. Мнемон уважает младшую сестру и считает ее умницей; она даже проявила ответную вежливость и не стала проверять вино на наличие яда.
Разумеется, если понадобится, она убьет и ее – своим клинком, призванным демоном или заклинанием. В’ниф об этом знает. Это всегда придавало их беседам особую степень взаимопонимания.
Она качает головой. Стоит подумать о чем-то более приятном… возможно, о детях? Впрочем, не лучшая смена темы. Рождение и смерть в Алой Династии всегда идут рука об руку, и Дом Мнемон – не исключение. Ей приходилось отдавать тайные приказы, и те ее потомки, что слишком рвались к власти, или потянулись к иным Домам, умирали.
Многие из них были неплохи сами по себе, но Мнемон избрала свой путь века назад и не собиралась сходить с него. Говорят, что она влюблена во власть – но сама Мнемон знает, что это не так. Просто власть дает возможность создавать по-настоящему великое и стойкое, а века жизни позволяют задумывать и претворять в жизнь все нужные планы. Она создала один из сильнейших Великих Домов, и все прошедшие годы удерживает его на вершине. Мнемон знает: если она взойдет на Алый Трон, то Империя не развалится, и не рухнет под ударами извне и изнутри.
Поэтому она должна оставаться на вершине. Поэтому гибнут амбициозные; тех, кого Мнемон не хочет терять, она защищает – направляя в Безупречный Орден, чьи обеты закрывают путь к власти даже обладателям высочайшей крови.
Так она поступила с Улрином, своим сыном и вернейшим помощником из ныне живущих. С ним она советуется. Ему она позволяет быть своей совестью – что для знающих говорит о многом.
Мнемон вздыхает. Самый талантливый из ее потомков – и ради него же она отказала ему в восхождении к власти. Чувствовала ли себя так же ее мать, стравливая детей друг с другом?
Мать и дочь похожи, хотя вслух Мнемон никогда этого не признает. Она всегда внимательно следила за Императрицей, отмечая, что у нее стоит перенять, а что никогда делать не надо. В памяти всплывает давняя история, случившаяся еще до ее собственного рождения: когда Императрица приказала еще юному Рагаре Бхагвею излечить свою отравленную наложницу, а когда тот справился, перерезала девушке горло без малейших колебаний. Говорили «дабы рабыня заплатила за беспокойство, которое принесла», но Мнемон видит в этом решении второй слой – Императрица не дала никому подумать, что она может быть привязанной к любовнице и уязвима.
Дочери не пришлось учиться у матери безжалостности – та развилась сама. Мнемон вспоминает, как почти так же рассекла горло юному рабу и пролила его кровь, дабы умилостивить призрак старого наставника и получить от него желаемое.
Она качает головой. За прошедшие годы Мастер Дома убивала часто – но в бою, ради сохранения тайны, защищая себя или свое дело. Никогда – ради удовольствия или из-за дурного настроения. Это недостойно правителя.
Мнемон помнит лица всех, кого убила или приказала убить. Если не видела лица – то знает имя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Если призраки мертвецов посмеют прийти, Мнемон прогонит их парой слов. Тени прошлого способны терзать лишь того, кто чувствует вину перед ними.
А она не жалеет. Сожаления становятся трещинами в броне и подтачивают силу, чего допускать нельзя. Глава Великого Дома и претендент на престол может позволить себе многое, но только не слабость.
Мастер Дома вновь подносит бокал к губам и задумывается о любви, смерти и власти.
Ночь длинна.
Мнемон есть что вспомнить.
14.08.2012
Выбор за вами
– Буду краток. Деньги – или жизни. Выбор за вами!
Возвышавшийся над крестьянами бандит ухмылялся, похлопывая ладонью по рукояти меча и даже не трудясь вытащить его из ножен. Простое дело – еще одна деревня, еще больше денег от перепуганных крестьян, неспособных хоть что-то сделать с его бандой. Даже местный монах не в помощь: угу, драться умеет, но он один против десятка. И знает, что банда сделает с деревней, если он станет драться.
Монах молчаливо застыл позади толпы; помимо него и бандитов, только два человека на деревенской площади не принадлежали к крестьянам. Странствующий торговец в скромной зеленой одежде стоял у фургона; сопровождавшая его молодая женщина в темно-синем платье и очках замерла чуть позади.
Бандит на секунду нахмурился. Похоже, у этой парочки хватает денег, так что они на очереди.
– Ну? – снова ухмыльнулся главарь, наклоняясь к старейшине деревни; старик отступил, и в его глазах заплескались страх и ненависть.
– Это деревня Царства! – вскричал он. – Да тебя за это…
Бандит расхохотался.
– Деревня Царства?! Ха! Да имело вас это Царство, а на меня ему плевать! Тебе проще на Анафем понадеяться, чем на Царство.
– Сомнительное утверждение.
Спокойный голос рассек воздух небрежным взмахом ножа, и главарь удивленно оглянулся. Торговец смотрел прямо на него, рассеянно поглаживая холст фургона; лицо его было удивительно безмятежным.
– О, да неужели? – прорычал бандит, сближаясь с ним парой широких шагов. – Ха, может, ты на большее надеешься? Может, с тебя тогда и начнем? А, парни?
Банда взорвалась хохотом и бандиты неспешно двинулись к фургону. Странное дело, но его владельца это совершенно не беспокоило.
– Знаете, – сообщил он, – я вас ждал. Точнее, кого-то вроде вас.
– Да? – изогнул бровь главарь. Женщина в очках внезапно двинулась с места и ушла за фургон.
Торговец улыбнулся.
– Полагаю, – сообщил он, – будет учтиво представиться друг другу.
Его голос звучал как-то странно. Слишком спокойно, чуть иронично; главарь банды потянулся к мечу, даже не осознавая того… но было уже поздно.
Неприметное кольцо на руке торговца сверкнуло – и в мгновение ока скромный образ смертного внезапно пропал, уступая место коже медного оттенка и длинным темным волосам с красноватым отливом; движения внезапно стали спокойными и грациозными, как у матерого хищника. Прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, лже-торговец потянулся в фургон и вытащил изогнутый меч в четыре фута длиной, сияющий пламенем красного нефрита.
Бандиты резко остановились; деревню накрыл полог тишины. Уверенность на лицах головорезов мигом сменилась изумленным страхом; ужас в глазах крестьян переплавился во внезапную надежду и радость.
– Меня зовут Иселси Дайрио, – пояснил дракорожденный, делая шаг вперед. – Возвышенный милостью Хесиеша, мастер стиля Честного Клинка…
Еще шаг; воздух вокруг внезапно стал жарче.
– Назначенный магистратом милостью Ее Императорского Величества.
Красный, слегка изогнутый клинок дайклейва поднялся, указывая острием на бандитов.
– Пожалуйста, сложите оружие, – сказал Дайрио, подходя еще ближе. – Или головы.
Он вежливо улыбнулся и добавил:
– Выбор за вами.
